Сергей Солоух - Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»
Трудно сказать без вдохновенного озарения, какую именно аналогию мог бы здесь предложить родной русский язык. Чисто функционально эквивалент этому – обыкновенная матерщина. Характерная для неформального разговора в любом социокультурном слое русского общества вне зависимости от статуса и уровня образования, но совершенно невозможная и по сей день в формальном. Вполне также вероятно, что могло бы сработать и использование более мягкой экспрессивности, и не обязательно «жопа» и «срать», но и «кокнули», например, вместо, «убили», даже «коньки отбросил» вместо «мучился», на фоне предельно формализованного лексикона и синтаксиса в случае публичной речи, например, чешского чиновника или офицера.
О том, как решали эту проблему и еще одну, упомянутую ниже, переводчики на другие языки, см. комм., ч. 1, гл. 14, с. 200 и 217.
Забегая немного вперед, отметим еще одну особенность речи Швейка, которую также не счел возможным воспроизвести переводчик. Во всех своих рассказах об армейских днях Швейк активно использует дериваты немецкого. В комментируемой нами главе, в конце этого же абзаца читаем:
Когда я был на военной службе, так там один пехотинец застрелил капитана. Зарядил ружье и пошел в канцелярию. Там сказали, что ему в канцелярии делать нечего, а он – все свое: должен, мол, говорить с капитаном. Капитан вышел и лишил его отпуска из казармы, а он взял ружье и – бац ему прямо в сердце! Пуля пробила капитана насквозь да еще наделала в канцелярии бед: раскололо бутылку с чернилами, и они залили служебные бумаги.
Вместе с тем фрагмент в оригинале имеет вид (немецкие дериваты выделены, а соответствующие чешские слова показаны в скобках (подробнее JŠ 2010).
Když jsem byl na vojně, tak tam jeden infanterista (pěšáka) zastřelil hejtmana. Naládoval flintu (pušku) a šel do kanceláře. Tam mu řekli, že tam nemá co dělat, ale on pořád vedl svou, že musí s panem hejtmanem mluvit. Ten hejtman vyšel ven a hned mu napařil kasárníka. Von vzal flintu (pušku) a bouch ho přímo do srdce. Kulka vyletěla panu hejtmanovi ze zad a ještě udělala škodu v kanceláři. Rozbila flašku (láhev) inkoustu a ten polil úřední akta.
Само по себе свободное использование заимствований из других языков – также весьма характерная черта живой разговорной чешской речи прошлого века. Однако, сколько-нибудь пристальный анализ текста показывает, что Гашек в данном случае действует вовсе не как этнограф, а как художник и проводник определенных взглядов. То есть чем ближе ко всему имперскому и королевскому, тем больше враждебной чешской душе неметчины. Так что тут нужные аналогии вполне можно было бы и позаимствовать у такого несомненно успешного художника и идеолога, как Лев Толстой. «Севастополь в мае»:
Спускаясь на первый понтон, братья столкнулись с солдатами, которые, громко разговаривая, шли оттуда.
— Когда он амунишные получил, значит, он в расчете сполностью – вот что…
— Где тут отбить, когда его вся сила подошла: перебил всех наших, а сикурсу не подают. (Солдат ошибался, потому что траншея была за нами, но это – странность, которую всякий может заметить: солдат, раненный в деле, всегда считает его проигранным и ужасно кровопролитным.)
— Стуцер французской, ваше благородие, отнял; да я бы не пошел, кабы не евтого солдатика проводить, а то упадет неравно, — прибавил он, указывая на солдата.
Контекст и впечатление иное. К сожалению, переводчик «Швейка» на русский отчего-то не слишком жалует все особенное и яркое, подчеркивающее индивидуальность текста, и, например, «срезал увольниловку» (napařil kasárníka) – переводит таким невероятным служебно-канцелярским оборотом: «лишил его отпуска из казармы».
Необходимо подчеркнуть, что описанной зачистке и «деидеологизации» при переводе подвергнуты все диалоги во всех четырех томах.
Один присоветует одно, другой – другое, и «путь открыт к успехам», как поется в нашем гимне.
Очевидно, что герой Гашека имеет в виду следующие две коротких строчки из довольно длинного (пять восьмистиший) Австро-Венгерского гимна «Храни нас, Господь» (Zachovej nám Hospodine), музыка Йозефа Гайдна (Joseph Haydn), чешский текст – Ян Габриэл Сейдл (Jan Gabriel Seidl).
Když se ruka к ruce vine
Так se dílo podaří
Когда все плечом к плечу,
Дело наше победит
(путь открыт к успехам)
Помните господина Люккени, который проткнул нашу покойную Елизавету напильником?
Луиджи Люккени – итальянский анархист, смертельно ранивший тонким, острозаточенным напильником (трехгранным надфилем) императрицу Елизавету, которую нежно ее любивший император Франц Иосиф звал Сиси. Гулять, вопреки убеждению Швейка, малорослый убийца с высокой императрицей (метр семьдесят два сантиметра) не гулял. Первоначально вычислив и дождавшись в нужном месте, а именно, на женевском причале 10 сентября 1898 года, душевно не вполне здоровый молодец бросился к царственной жертве и, буквально припав, проткнул похожей на маникюрную железочкой корсет и грудь. Смертельную рану в сердце удивительная нематериальная женщина, с детства писавшая стихи, сначала даже не заметила, но уже поднявшись на кораблик, отплывавший в Монтре, упала и умерла.
Любопытно, что это гнусное убийство любимой и обожаемой императором жены в 1898 году ни к какой войне не привело, в отличие от убийства в 1914 неприятного Францу Иосифу и весьма далекого от него во всех отношениях племянника Франца Фердинанда (ЯШ 2003).
Вот увидите, пани Мюллерова, они доберутся и до русского царя с царицей, а может быть, не дай бог, и до нашего государя императора, раз уж начали с его дяди.
Теперь уже ошибается Швейк и будет это делать упорно на протяжении всей главы: Франц Фердинанд – племянник, а не дядя императора. Дядей Ф. Ф. приходился будущему и последнему из австрийских императоров Карлу I (а до того просто Карлу Францу Иосифу Людвигу Хуберту Георгу Отто Марии фон Габсбургу Лотарингскому).
С. 27
«Придет время – эти императоры полетят один за другим, и им даже государственная прокуратура не поможет».
В оригинале используется словосочетание státní návladnictví – государственное представительство, также было в ходу и státní zastupitelství; и тот, и другой вариант – смешная калька с немецкого термина из свода законов Staatsanwaltschaft (государственная защита), в действительности вне всяких сомнений переводимого как «прокуратура».
Попросту говоря, соединяя обратно разделенные в чешской кальке слова Staats + Anwaltschaft, не надо было жадничать. Прокуратура, и больше ничего, государственная она по самому определению.
Потом его увезли в корзине очухаться…
Согласно Примечаниям (ZA 1953), буквально «плетеная из лозы корзинка на двух колесах» (košatinka). Тачка, как ее называет в своем комментарии переводчик (ПГБ 1963), в которой полиция в те славные неавтомобильные времена увозила в участок не желавших самостоятельно идти пьяниц. Бржетислав Гула (BH 2012) добавляет, что эта высокая коляска для бесчувственных или упрямых была довольно длинной и широкой – 2 метра на 60 сантиметров.
С. 28
Тюремного сторожа разжаловали и вкатили ему шесть месяцев, но он их не отсидел, удрал в Швейцарию и теперь проповедует там в какой-то церкви.
Швейцария, весьма далекая от обычных мест пребывания 91-го полка Швейка – Ческих Будейовиц и Праги, была очень близкой в период службы романного героя в Тренто, городе в современной северной Италии, до Первой мировой войны принадлежавшем Австро-Венгрии. См. комм, об этом периоде жизни романного персонажа – ч. 3, гл. 3, с. 178.
Кроме того, возможно здесь шуточный намек на одного из отцов Реформации христианской церкви, француза Жана Кальвена (Jean Calvin, 1509–1564), бежавшего в 1533 году от французских суда, тюрьмы, а возможно и казни в Швейцарию, чтобы в конце концов стать одним из самых знаменитых проповедников протестантизма в женевской церкви Св. Петра.
— Газеты пишут, что эрцгерцог был, как решето, сударь. Тот выпустил в него все патроны.
Пани Мюллерова вновь ошибается, на самом деле в Сараево Гаврила Принцип сделал всего два выстрела, почти не целясь, но при этом поразительно метких. Эрцгерцогине пулей разорвало аорту, а эрцгерцогу шейную артерию. Браунинг FN М1910 калибра 7,65 миллиметров, которым воспользовался убийца, снабжался стандартным магазином на семь патронов, так что Принцип имел возможность еще и застрелиться, что и попытался тут же сделать, но в этом деле удача ему уж не улыбнулась (ЯШ 2003).
