Леонид Карасев - Гоголь в тексте
Приведенные цитаты, как кажется, говорят сами за себя. Настрой общий, да и способ описания похожий: в одном случае были «концы и хвостики мыслей», в другом – «клочки, обрывки каких-то мыслей». Поддерживается все это и общим фоном «Преступления и наказания», где тема мыслей, смешивающихся, кружащихся («все мысли его кружились»), тема мысли странной и настойчивой представлена во всей полноте. Раскольников ощущал в себе «странную мысль»; у Тентетникова – то же самое. «Странное состояние», – подумал он, размышляя над чичиковским предложением. «Странный» – одно из важнейших слов Достоевского[132], и в контексте нашего сопоставления оно говорит как раз в пользу предложенного сопоставления.
* * *«Мертвые души» (если иметь в виду весь план поэмы) и «Преступление и наказание» похожи друг на друга своей «большой», хотя и по-разному представленной идеей. Чичиков совершает преступление, затем раскаивается, и Раскольников, хотя вина его потяжелей, также преступает и раскаивается. Все, о чем шла речь в этой заметке – попытка показать, как могут быть – совсем незаметным образом – связаны два этих сочинения в плане выбора персонажа, в его потенциальной или свершившейся судьбе. Иначе говоря, как могут быть связаны между собой столь разные, на первый взгляд, фигуры, как Тентетников и Раскольников.
«Каштанка» и Гоголь
Что общего у чеховского рассказа с гоголевской «Повестью о том, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем»? С точки зрения движения сюжета и общей атмосферы ничего. Однако есть в этом чеховском рассказе некоторые подробности, от которых просто так отмахнуться нельзя и которые связывают его с гоголевской повестью.
Чехов написал историю собаки, которая потеряла своих хозяев, нашла нового хозяина, а затем вновь оказалась у своих прежних хозяев. Гоголь написал историю двух поссорившихся друг с другом соседей. Каким-то образом эта история «всплыла» у Чехова, когда он писал «Каштанку». Может быть, ему в этот момент попалась на глаза гоголевская повесть, может быть, связующим звеном стала тема еды, имеющая существенное значение для обоих сочинений, а дальше один мотив или имя «подсказывал» что-то похожее, хотя сюжеты в обоих случаях развивались по-разному.
То, что гуся в «Каштанке» зовут «Иваном Ивановичем» (а у Гоголя Иван Иванович назван «гусаком»), можно было бы посчитать простым совпадением или единичным фактом, если бы не еще одно важное сближение. Главной причиной ссоры двух соседей было ружье. В чеховском рассказе ружья нет, зато есть вещь ему близкородственная – пистолет. Гусь Иван Иванович стрелял из пистолета, что для гусей, как ни смотри, вещь довольно редкая: «Гусь взял в клюв другую веревочку и потянул, отчего тотчас же раздался оглушительный выстрел». На фоне полного сходства имен и отчеств сравнение ружья с пистолетом, из которого стреляет гусь Иван Иванович, случайным уже не выглядит.
В обоих случаях гусь связан со смертью. У Гоголя она лишь упомянута: «Вдруг Иван Иванович вскрикнул и обомлел: ему показался мертвец (здесь и далее в цитатах курсив мой. – Л. К.); но скоро он пришел в себя, увидевши, что это был гусь, просунувший к нему свою шею». В чеховском рассказе гусь Иван Иванович умирает по-настоящему: «Хозяин пригнул его голову к блюдечку и окунул клюв в воду, но гусь не пил, еще шире растопырил крылья, и голова его так и осталась лежать в блюдечке». В первом случае показавшийся Ивану Ивановичу «мертвецом» гусь, «просовывает», то есть вытягивает шею, во втором, – шея действительно была вытянута (не случайно, Каштанке в этот момент показалось, что она когда-нибудь так же «неизвестно отчего закроет глаза» и «протянет лапы»). У Гоголя есть еще одно место, где гусь, стрельба и смерть соединяются вместе. Это происходит в тот момент, когда Иван Иванович пытается убедить Ивана Никифоровича продать ему ружье: «… когда же вы будете стрелять? Разве во втором пришествии. Вы, сколько я знаю и другие запомнят, ни одной еще качки не убили». Слово «качка» в тексте помечено звездочкой с авторским объяснением того, что это утка. И хотя утка – не гусь, ближе ничего не подберешь (так же, как и в разбиравшейся выше паре пистолет – ружье).
Добавим к сказанному еще одно сближение. В чеховском рассказе вскоре после стрельбы из пистолета появляется свинья, которая участвует в цирковом номере. В повести Гоголя также есть свинья: Иван Иванович предлагает ее соседу взамен ружья. Собственно, даже внешне они похожи. У Гоголя упомянута «бурая свинья», у Чехова – «черная». У Чехова – Хавронья и у Гоголя – Хавронья. У Чехова цирковая свинья Хавронья Ивановна научена разным цирковым трюкам, например «пирамиде». Но ведь и у Гоголя свинья совершает нечто такое, что тоже можно отнести к области дрессировки. Неожиданно вбежав в суд, свинья «схватила к удивлению присутствовавших, не пирог или хлебную корку, но прошение Ивана Никифоровича, которое лежало на конце стола, перевесившись листами вниз. Схвативши бумагу, бурая хавронья убежала так скоро, что ни один из приказных чиновников не мог догнать ее». В самом деле, поверить в то, что свинья могла совершить такой поступок без специальной натаски довольно трудно (а Гоголь ничего по этому поводу не сообщает). Остается лишь зафиксировать параллель и предположить, что «гусак» Иван Иванович, сделавшийся в чеховском рассказе настоящим гусем, потянул за собой и свинью Хавронью, которая из гоголевской «самоучки» превратилась в настоящую дрессированную свинью.
Общими для двух историй оказываются и упоминания о горохе, который, как ни крути, к нейтрально-универсальной топике отнести также довольно трудно. В чеховском рассказе это целый эпизод: «Каштанка принялась обнюхивать углы. В одном из углов стояло маленькое корытце, в котором она увидела моченый горох и размокшие ржаные корки. Она попробовала горох – невкусно, попробовала корки – и стала есть. Гусь (…) чтобы показать свое доверие, сам подошел к корыту и съел несколько горошинок».
У Гоголя тоже читаем про горох и также в связи с «гусаком» Иваном Ивановичем. Не желая менять ружье на свинью, Иван Никифорович произносит свою знаменитую фразу: «Ей-богу, Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись».
К теме еды/голода присоединяется и мотив битья, который вместе с ними образует конфигурацию, которая также не может быть признана случайной. Каштанка, пока она жила у столяра, бывала не только голодна, но и бита (она считала, что хозяева «имели право бить ее»). Ее первая еда у нового хозяина – это хлеб («Сначала он дал ей хлеба…»), а одна из ее первых мыслей – о том, что новый хозяин «дает много есть» и «ни разу не ударил ее». Затем, когда Каштанка знакомится с обитателями квартиры, связка хлеб-битье вновь дает о себе знать. Сначала – битье. «Кот еще сильнее выгнул спину, зашипел и ударил Каштанку лапой по голове». «… гусь подошел сзади и больно долбанул ее клювом в спину». А затем – как акт примирения – Каштанка и гусь Иван Иванович принимают участие в совместной трапезе. Каштанка ест хлеб из гусиного корытца («размокшие ржаные корки). А гусь съедает «несколько горошинок».
У Гоголя в сцене, где Иван Иванович разговаривает с голодной нищенкой, также соединились вместе линии голода, хлеба и битья. Иван Иванович спрашивает нищенку, не голодна ли она, на что та отвечает, что не ела уже три дня, что стоит и ждет милостыни – «не даст ли кто-нибудь на хлеб». «“Гм! что ж тебе разве хочется хлеба?” – обыкновенно спрашивал Иван Иванович. – “Как не хотеть! Голодна, как собака”. – “Гм! – отвечал обыкновенно Иван Иванович, – так тебе, может, и мяса хочется? (…) разве мясо лучше хлеба?” – “Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо”. При этом старуха обыкновенно протягивала руку. – “Ну, ступай же с Богом, – говорил Иван Иванович. – Чего ж ты стоишь? Ведь я тебя не бью”».
«Голодна, как собака» – разумеется, выражение универсальное, однако в контексте нашего рассмотрения, где сравниваются голодная женщина и настоящая голодная собака, оно приобретает неожиданную конкретность. Что же касается самой схемы разговора Ивана Ивановича с нищенкой, то она оказывается своего рода матрицей, отправным пунктом для той сцены, где в чеховском рассказе новый хозяин впервые кормит Каштанку. Гоголевский Иван Иванович сначала упомянул хлеб, а затем мясо. Чеховский дрессировщик кормит собаку в том же порядке: «Сначала он дал ей хлеба и зеленую корочку сыра, потом кусочек мяса». Затем последовательность хлеб-мясо повторяется еще раз; сначала новый хозяин дает собаке «пол-пирожка», то есть все тот же хлеб, а затем «куриные кости», то есть пищу, относящуюся к рубрике мяса. В гоголевской истории после упоминаний о хлебе и мясе нищенка говорит: «Где уж голодному разбирать». У Чехова, после упоминаний о хлебе и мясе, сказано, что Каштанка «с голодухи все это съела так быстро, что не успела разобрать вкуса». Как видим схема события и лексика в обоих случаях практически одна и та же. Разница лишь в том, что в одном случае хлеб и мясо были съедены, а в другом нет.
