Михаил Ахманов - Литературный талант. Как написать бестселлер
Хорган пишет о множестве проблем, и одной из них, нелинейной динамике, или теории хаоса, посвящена книга Джеймса Глейка, тоже научного журналиста. Эта глобальная тема, в свою очередь, дробится и ветвится, ибо хаос, вероятно, – основа мироздания, охватывающая реальность и все сущее в ней: турбулентные движения атмосферы, рост и спад популяций живых существ, разливы рек, конфигурацию природных объектов (камней, гор, материков, растений, человеческих органов), вращение галактик, распространение эпидемий, экономику и биржевую игру, помехи в электрических сетях и многие другие феномены. Тем удивительнее, что хаос – высшая степень беспорядка! – подчиняется определенным законам, которые мы начинаем постигать, создавая терминологию, которая пока что звучит загадочно для непосвященных: странный аттрактор Лоренца, подкова Смэйла, ковер Серпински, фрактальная геометрия Мандельбро…
Вспомним теперь «Основание» Азимова и его героя, гениального математика Гэри Селдона, сумевшего предсказать с помощью открытых им законов падение галактической цивилизации и новый ее взлет. В отличие от трех законов робототехники эти законы исторического развития Азимов не формулирует, равно как не поясняет суть открытий Селдона; он знакомит нас только с результатом, с селдоновским предсказанием. Что ж, каждому времени – свои песни…
Писатель-фантаст XXI века мог бы разработать математику «дальнего прогноза» и сделать это на основе теории хаоса – уж больно похожи «критические точки развития» в модели Селдона на точки ветвления странных аттракторов. Чем не тема для романа?
Вот еще одна блестящая книга – «Голая обезьяна» Десмонда Морриса, вышедшая сорок лет назад и вызвавшая шок у читающей публики – шок, который, говоря откровенно, длится до нынешних времен. Человек как объект зоологии – не царь природы, не средоточие разума, а теплокровное, хищное, стадное животное в ряду таких же тварей! Безволосый монстр под беспощадным взглядом ученого-зоолога: откуда он взялся, как он брачуется и растит потомство, как добывает пищу и конфликтует с ближними, как самоутверждается, как властвует над окружающей средой, как пожирает братьев меньших – кур, коров и кроликов…
Если вы, мой коллега-писатель, мизантроп и задумали роман о мерзостях человеческих, рекомендую заглянуть в труд Морриса – наверняка он вас обогатит массой пикантных деталей. Если же вы решили сотворить что-то повеселее – скажем, повесть из жизни троглодитов сто тысяч лет назад, то Моррис вам тем более полезен, ибо пишет он как раз об этих типах, частью уже потерявших шерсть, и показывает, что мы с вами, в сущности, не очень от них отличаемся (разумеется, как зоологические объекты).
Вы задумали роман катастроф и выбираете способ, каким уместно было бы прикончить человечество? В этом вам поможет Айзек Азимов, описавший все возможные катаклизмы и неприятности, поджидающие нашу цивилизацию: угасание Солнца, столкновение с небесным телом, изменения климата, войны, болезни, недостаток сырья и энергии, экологический кризис, демографический взрыв и вытеснение людей мыслящими роботами. Книга Азимова является энциклопедией апокалипсиса, но едва ли не каждая его разновидность описана у других авторов отдельно и во всех подробностях. Так, столкновение Земли с астероидами и кометами рассмотрел Остин Аткинсон; его труд охватывает также тайну гибели динозавров, последствия катастрофы (послеударную зиму), проект HAARP и массу других занимательных вещей. В частности, Аткинсон высказывает гипотезу, достойную десятка фантастических романов: не являлись ли радикальные изменения климата Земли результатами столкновений, случившихся в прошлые эпохи?
Коснусь более подробно книги Пенроуза, которая представляется мне уникальной как по масштабности рассмотренных тем, так и по своему объему и логике изложения.
Пенроуз, один из крупнейших физиков нашего времени, рассматривает проблемы сознания и конструирования искусственного интеллекта.
По его мнению, точные науки еще недостаточно развиты для описания физики мозга, ибо в наших представлениях картины Мироздания зияет гигантский провал между квантовой механикой и теорией относительности. Создав единую теорию поля и тем самым заполнив эту брешь, мы, возможно, приблизимся к пониманию феномена разума.
Но что есть разум и самосознание в рамках математических, кибернетических и физических теорий? Тут идеи Пенроуза смыкаются с тематикой книги Хоргана, но должен заметить, что его изложение ведется на гораздо более высоком уровне. Это понятно – ведь Пенроуз не журналист, а выдающийся мыслитель. Он полагает, что процессы мышления пока нельзя описать математически, что они содержат алгоритмизируемые и неалгоритмизируемые составляющие, и последние ответственны за вдохновение, озарение, генерацию принципиально новых мыслей. Иными словами, интуицию нельзя представить в виде пошаговой процедуры, пригодной к реализации в машине Тьюринга.
Свои идеи Пенроуз выстраивает на чрезвычайно солидном и прочном фундаменте. Четыре первые главы его книги посвящены математике, кибернетике и информатике; рассматривается введенный Тьюрингом критерий разумности компьютера, проблема Гильберта (существует ли способ решения всех математических задач), теорема Геделя и другие соображения, итогом которых становится вывод: «Все свидетельствует о том, что деятельность ума, приводящая математиков к суждениям об истине, не опирается непосредственно на некоторую определенную формальную систему». Смысл этой фразы таков: если даже в математике, наиболее логически строгой деятельности разума, нельзя добиться полного формализма, то тем более его нельзя достичь в других областях – скажем, в таких, как повседневная жизнь, искусство и изъявление чувств.
Затем в главе 5 Пенроуз дает описание классической механики Ньютона и теории относительности, в главе 6 рассматривает квантовую механику, а в главе 7 – космологию, понятия времени и энтропии. Глава 8 является своеобразным синтезом трех предыдущих: в ней речь идет о еще не существующей теории единого поля, о том, какой она видится Пенроузу, какие должна решать задачи. Это одно из интереснейших мест в книге – здесь Пенроуз занимается тем же, что и мы: он фантазирует. Подумайте, сколько сюжетов можно извлечь из фантазий выдающегося ума!
Книгу завершают главы 9 и 10. В девятой главе описаны мозг, процесс мышления и его компьютерные модели; делается попытка связать ментальную деятельность с квантовой теорией.
Последняя глава – апофеоз: на основе изложенного выше Пенроуз рассматривает феномен сознания и такие доселе необъяснимые явления, как интуиция и творческое озарение.
Замечу, что присущая людям тяга к чудесному нередко играет с нами странные шутки: мы любопытствуем насчет телепатии и телекинеза, ищем доказательств этих феноменов, тогда как в яви существует чудо, которое можно вполне отнести к явлениям паранормальным, – гениальность. А что такое гениальность, как не цепочка великих озарений и откровений? Если бы мы еще знали, откуда они приходят к гениям…
Упомянутые выше издания относятся к естественным наукам. НП-книг по истории значительно больше, хотя здесь я укажу для примера лишь некоторые. Особенности этой группы изданий состоят:
в описании определенного народа древности, Средневековья или наших дней либо в описании масштабного исторического события;
в высоком качестве и достоверности информации, так как авторами книг являются специалисты, то есть историки и археологи (иногда такие крупные, как Пьер Монтэ). Это выгодно отличает данную НПЛ от известной книги Керама[12], не говоря уж о сочинениях Фоменко, Носовского и et cetera.
Я полагаю, что сведения из этих книг могут использоваться как в научной фантастике, так и в других разновидностях жанра, в фэнтези и альтернативной истории. Авторы НФ часто обращались[13] и продолжают обращаться к историческим сюжетам, и в этих ситуациях описание народа, его истории, религии, городов, одежд, обычаев и прочих реалий, сделанное квалифицированным специалистом, воистину бесценно. Приведу несколько примеров.
В Древнем Египте на протяжении долгого периода не было кур, хотя прочая домашняя птица – гуси, утки, журавли, голуби, ибисы – имелась в изобилии. Египтяне не ели яиц, не знали яблок, однако их кулинария была изысканной: пирожные, десятки сортов хлеба и вина, рыбные и мясные блюда (на мясо разводили даже гиен).
Крепость в нашем понимании – участок, огороженный стенами, с башнями и воротами; на этой территории располагаются казармы, склады, арсенал и жилище начальника гарнизона. Но крепости египтян выглядели иначе: холм с крутыми склонами и плоской вершиной, обнесенной парапетом. Если обратиться к финикийцам, другому древнему народу, то и там нас поджидает нечто необычное. Тир, крупный финикийский город, находился на двух крошечных островках, площадь которых была около половины квадратного километра! Город был застроен многоэтажными зданиями, имел две гавани, и от материка его отделял пролив километровой ширины. Когда Александр Македонский штурмовал Тир, пришлось насыпать дамбу, чтобы подвезти к городским укреплениям стенобитные орудия.
