Влада Баранова - Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья
На рынке информант АГГ разговаривал с татарином «на своем языке»: диалог был спровоцирован присутствием лингвиста, однако оба коммуниканта беседовали довольно свободно, переключаясь с русского на урумский или татарский и обратно, и утверждали, что довольно часто перебрасываются между собой отдельными фразами «на своем языке».
Большинство информантов полагают, что идиомы в целом похожи, но некоторые слова отличаются. Многие указывают на слишком быстрый темп речи или нечеткое произношение татар, препятствующее пониманию. Такого рода общее описание, признающее и близость идиомов, но в то же время не ставящее между ними знак равенства, наиболее распространено в поселке. Некоторые информанты стремились подчеркнуть, что их идиом ближе к турецкому, нежели к татарскому: это позволяет и объяснить сходство языков, и отмежеваться от татар. Сходство «на 99 %» урумского с турецким информанты подчеркивали и в разговоре с этнографом из Турции [Anzerlioglu, 2003, с. 201].
Информанты-татары указывали, что свободно понимают урумский; сама постановка вопроса иногда вызывала удивление у информантов, полагающих, что урумский и татарский – один и тот же идиом. Язык урумов оценивался татарами высоко, а некоторые информанты описывали идиом как более литературный и правильный по сравнению с собственным вариантом.
Информант (обращаясь к уруму). У вас язык очень красивый, хороший. Мы по-степному разговариваем, а вы по-литературному разговариваете.
(Сведения об информанте: AHA, татарка, 1940, Гранитное).В целом татары и урумы в большинстве случаев говорят между собой по-русски. Так будут разговаривать знакомые между собой урум и татарин, не имеющие каких-то специальных отношений (дружеских, родственных, соседских), которые привели бы к тому, чтобы они заговорили по-татарски или по-урумски (см. подробнее в главе 6).
Можно предположить, что присутствие соседей-татар, говорящих на близком языке, косвенно способствует поддержанию урумского языка. Несмотря на то, что урумы нередко стремятся отделиться от татар, подчеркивая, что они не являются одной группой, они, тем не менее, общаются с ними на «своем языке» или слышат, как татары говорят по-татарски, что поддерживает пассивное владение языком у урумов. Порой именно татары оказываются наиболее вероятными собеседниками для пожилых носительниц урумского.
Таким образом, часть сообщества вовлечена в контакты на «своем языке» с татарами, и для них соседи или родственники-татары могут оказаться постоянными, а в некоторых случаях – наиболее вероятными собеседниками на «своем языке».
Те урумы, которые не общаются постоянно с татарами «на своем языке», слышат разговоры татар по-татарски, и это поддерживает их пассивное знание языка.
Коммуникация на «своем языке» и самоидентификация взаимообусловлены, и нельзя выделить однонаправленную причинно-следственную связь. Информанты, не готовые признать татар близкой себе группой, не будут разговаривать с ними по-урумски, и реальная языковая компетенция носителей и близость идиомов влияют на ситуацию незначительно. При необходимости люди могут как подчеркивать, так и игнорировать сходства и различия идиомов.
* * *Представления носителей о языке находятся в контексте взаимодействия с другими группами и идиомами на границах сообщества. Определенный набор контактирующих групп формирует представления о языке, языковую лояльность, как показывает анализ материалов из поселков Старый Крым и Гранитное. Материалом метаязыковых комментариев информантов отчасти служат существующие в действительности черты идиома (например, фонетические характеристики, интерпретируемые символически[99]) или институциональное положение языка. Однако интерпретация общепризнанных в сообществе свойств языка зависит от установки данного сообщества и информанта. Сопоставление интервью с румеями и урумами показывает, как одни и те же характеристики идиомов по-разному осмысливаются представителями каждой из групп; аналогичным образом складываются оценки близости и взаимопонятности татарского и урумского в глазах татар и урумов соответственно.
Заключение
На основании анализа категоризации греков Приазовья в официальном, научном и публицистическом дискурсах, взаимодействия румеев и урумов между собой и с другими группами, а также учитывая описания языковой лояльности группы, можно сделать следующие выводы:
– информанты включают себя в сообщество «греки Приазовья» и осознают близость урумов и румеев, чему способствуют официальная категоризация и противопоставление официальной категоризации, а также противопоставление негреческому населению; внутри группы граница между урумами и румеями чрезвычайно значима и поддерживается, в первую очередь, языком, но часть информантов привлекают и другие маркеры (такие как внешность, традиции и пр.);
– контакты с Грецией и обусловленная ими политика ФГОУ усиливают, с одной стороны, самосознание диаспоры, а, с другой, – стремление подчеркнуть автономность группы; в составе общегреческого единства мариупольские греки образуют так называемую иерархию греческости, признаваемую всеми группами: настоящие греки – румеи – урумы; стремление к автономии особенно характерно для урумов, среди которых распространяются этногенетические мифы, обосновывающие иную природу группы, и актуализируются связи с другими тюркоязычными сообществами.
В заключение хотелось бы обратить внимание на два стереотипа, которые мне пришлось преодолевать в ходе исследования; как кажется, они довольно показательны для обыденных и научных представлений о соотношении языка и этнической идентичности.
Я начинала полевую работу, предполагая, что тюркский язык группы не служит для поддержания греческой идентичности урумов, и, следовательно, конструируя свою этничность, урумы как группа (и отдельные носители) должны в большей степени прибегать к другим символическим маркерам, однако эта гипотеза оказалось нерелевантной: внутри группы греческий, или «наш греческий» (то есть урумский), является символом идентичности.
Кроме того, перед началом работы я полагала, что соотношение языка и этничности в румейском сообществе – у греков с греческим языком не несет возможных противоречий и послужит своего рода сравнительным материалом для исследования сложной тюркоязычной группы. Действительно, у румеев идиом выполняет функцию символа группы, однако для некоторых информантов этот маркер несет отрицательные смыслы: например, для румеев, приехавших на работу в Грецию, он маркирует принадлежность к непрестижной группе.
Язык как маркер этнической идентичности связан с номинациями, обозначая греческость группы при противопоставлении ее другим группам. Можно сказать, что и румеи, и урумы обладают правами на этноним «греческий» внутри своего сообщества и утрачивают или ограничивают свои притязания на него в контакте с другой группой.
Меня интересовали отношения между языком как символом группы, языковой лояльностью и использованием идиома в действительности. Как идиом, символизирующий группу, функционирует в сообществе? Как идентичность, принятая в контакте с соседями, влияет на отношение к языку и косвенно – на сохранность языка? Что происходит с языковой лояльностью в сообществе, где язык становится причиной скрытых конфликтов и с соседями, и с официальными организациями, репрезентирующими группу? Отказывается ли сообщество в подобных случаях от идиома?
Языковая лояльность урумов и румеев значительно различается; это наглядно проявляется в интерпретации одних и тех же атрибутов или оппозиций, используемых информантами для статусной или эстетической оценки идиома, таких как твердость – мягкость, бедность – богатство, литературность – нелитературность, чистота – смешанность.
Урумы в интервью не высказывали стремления к отказу от идиома. Возможность для детей овладеть новогреческим обсуждалась, как правило, параллельно с вопросом усвоения (или неусвоения) родного языка. В контексте языкового сдвига информанты рассматривали положение родного языка относительно русского как языка образования, культуры, межэтнического общения, тогда как новогреческий упоминался как возможный иностранный наряду, например, с английским. В то же время высокая языковая лояльность урумов в некоторых случаях приводит к готовности частично отказаться от этнонима «греки» и включить себя в воображаемое сообщество носителей тюркских языков.
Румеи вспоминали о новогреческом в контексте овладения родным языком или как о греческом символе группы. Возможно, это связано с близостью между румейским и новогреческим, позволяющей описывать новогреческий и румейский в качестве одного идиома или обозначать румейский как диалект новогреческого языка. При всей условности разделения языка и диалекта для лингвистов для носителей характерно представление о низком статусе диалекта и высоком статусе литературного языка, что приводит к мысли о желательности дрейфа от диалекта к языку, замены диалектных черт – литературными. Признание (под влиянием публицистического дискурса греческих обществ) румейского диалектом новогреческого приводит к перенесению подобной схемы на идиомы. Однако, как мне кажется, языковой сдвиг в румейском сообществе связан все же с существованием доминирующего русского, тогда как новогреческий может вытеснить румейский не из коммуникативных сфер в действительности, а из функции символа группы, по крайней мере, на сегодняшний день.
