Вольф Шмид - Нарратология
Двутекстность НПР необязательно приобретает характер двуакцентности. В романтической прозе обычно никакой двуакцентности в НПР не обнаруживается. Рассмотрим отрывок из фрагмента М. Лермонтова «Вадим»:
Но третья женщина приблизилась к святой иконе, – и – он знал эту женщину!..
Ее кровь – была его кровь, ее жизнь – была ему в тысячу раз дороже собственной жизни, но ее счастье – не было его счастьем, потому что она любила другого, прекрасного юношу, а он, безобразный, хромой, горбатый, не умел заслужить даже братской нежности, он, который любил ее одну в целом божьем мире, ее одну, который за первое непритворное, искреннее «люблю» – с восторгом бросил бы к ее ногам все, что имел, свое сокровище, свой кумир – свою ненависть!.. Теперь было поздно.
Он знал, твердо был уверен, что ее сердце отдано... и навеки. Итак, она для него погибла... и со всем тем, чем более страдал, тем меньше мог расстаться с своей любовью... потому что эта любовь была последняя божественная часть его души, и, угасив ее, он не мог бы остаться человеком (Лермонтов М. Ю. Соч.: В 6 т. М.; Л., 1954—1957. Т. 6. С. 58).
В поздних рассказах Чехова также встречаются несобственно-прямые монологи сугубо одноакцентного характера. По А. П. Чудакову [1971: 103], монологи из «Мужиков» приближаются к той одноакцентной форме из «Кавказского пленника» Пушкина, которую Волошинов [1929: 151] по недостатку в ней «упругости, сопротивления чужой речи», исключает из области НПР, относя ее к «замещенной прямой речи». Недаром Бахтин и Волошинов, сосредоточенные на агональных проявлениях текстовой интерференции, Чехова обходили.
Между одноакцентностью на одном полюсе и иронизирующей над героем двуакцентностью на другом располагается широкий диапазон возможных ценностных отношений. НПР служит и вчувствованию (если не бояться такой психологической метафоры), и критике, но не одновременно, как полагал В. Гюнтер [1928], а в зависимости от соотношения смысловых позиций нарратора и персонажа.
К двуакцентности тяготеют те формы, в которых эксплицитно указывается на присутствие чужого слова. Это – прямая номинация и разновидности свободной косвенной речи, содержащие кавычки или частицы мол, дескать, -де. Но и в НПР того и другого типа двуакцентность широко распространена, равно как и в НАП.
Двуголосость НПР и НАП еще более усиливает возникающую в результате их завуалированности сложность. Читатель вынужден догадываться не только о том, в каких местах повествовательного текста кроется ТП, но и о том, какую оценочную позицию нарратор занимает по отношению к выражению и содержанию ТП.
Глава VI. Временная и вневременная связь элементов
1. Эквивалентность
Сходство и оппозиция
Наряду с временной связью мотивов, обнаруживающейся либо как связь собственно временная, либо как причинно-следственная связь, существует еще другой принцип, обеспечивающий связанность повествовательного текста. В рассказах Чехова, например, многие мотивы, являясь лишенными какой бы то ни было сюжетной связи с другими мотивами данного текста, производят впечатление случайного подбора. Но эти же мотивы с другой точки зрения, о которой мы скажем ниже, оказываются отобранными по необходимости[211]. Этот второй, вневременной принцип, объединяющий мотивы воедино, есть эквивалентность.
Здесь может возникнуть вопрос, не принадлежит ли принцип эквивалентности исключительно поэзии. Ведь Р. О. Якобсон [1960], возводя его в основополагающее начало поэзии, отмечал его только в стихотворных текстах. А если он попадается в повествовательной прозе, то не играет ли он здесь просто второстепенную роль? Эквивалентность как конститутивный прием синтагмы, проекция принципа эквивалентности с оси селекции на ось комбинации, т. е. накладывание сходства на смежность – это, по Якобсону, «эмпирический лингвистический критерий» той функции, которую он называет «поэтической»[212]. Но поэтическая функция, определяемая как «установка на сообщение как таковое, установка на сообщение ради него самого»[213], подчеркивает Якобсон, не ограничивается поэзией. Позднее, в «Беседах» с Кристиной Поморской, на вопрос, существует ли в отношении параллелизма некая строгая граница между versus и provorsa, т. е. между стихом и прозой, Якобсон повторяет: «Роль параллелизма далеко не ограничивается пределами стихотворной речи» [Якобсон и Поморска 1980: 523]. Однако, как заметил Якобсон, «между стихотворным и прозаическим параллелизмом кроется знаменательное иерархическое различие». В поэзии стих «диктует самый склад параллелизма», строй стиха (просодическая структура, мелодическое единство и повторность строки с ее составными метрическими частями) «подсказывает параллельное расположение элементов грамматической и лексикальной семантики» и «неизбежно звук верховодит значением». В прозе же, наоборот, первенство в организации параллельных структур принадлежит «семантическим единицам различной емкости». Здесь параллелизм сказывается «в сюжетном построении, в характеристике субъектов и объектов действия и в нанизывании мотивов повествования». Художественная проза занимает, по Якобсону, «промежуточное положение» между «поэзией как таковой» и обыкновенным, практическим языком, и ее анализ, как и анализ каждого промежуточного явления, труднее, чем исследование явлений полярных (там же).
Эквивалентность означает «равноценность», «равнозначность», «равнозначимость», т. е. равенство по какой-либо ценности, по какому-либо значению. В повествовательной прозе такая ценность и такое значение представляют собой либо тематический признак повествуемой истории, объединяющий тематические единицы независимо от любых временных или причинно-следственных связей, либо формальные признаки, выступающие на различных уровнях нарративной структуры.
Эквивалентность включает в себя два типа отношений: сходство и оппозицию, т. е. любая эквивалентность подразумевает одновременно и сходство, и оппозицию затрагиваемых элементов. Общее между сходством и оппозицией заключается в том, что соотносимые элементы идентичны по меньшей мере по отношению к одному признаку, а по отношению к другому – неидентичны. Сходство двух элементов А и В, наряду с их совпадением в объединяющем признаке х, подразумевает их неидентичность по отношению к признаку у[214]. Но оппозиция элементов А и В подразумевает, наряду с их неидентичностью, их сравнимость, сопоставимость. Сопоставимость элементов оппозиции всегда основывается на совпадении этих элементов на более общем понятийном уровне, поскольку оппозиции (например, понятий «мужчина» и «женщина» или «рождение» и «смерть») нейтрализуются относительно более абстрактного, более глубокого родового признака (в данных случаях – «человек» или «граница жизни»). Итак, сходство и оппозицию можно определить как связки совпадений и несовпадений относительно тех признаков, которые являются в данном контексте актуализированными[215].
Вопрос о том, принимает ли та или иная эквивалентность форму сходства или форму оппозиции, зависит не от количества тождественных и нетождественных признаков, а исключительно от места, которое соответствующие признаки занимают в иерархии произведения. Иерархизация, которой подвергаются признаки, может быть подвижной, переменной. Если произведение акцентирует признак х, в котором два элемента А и В идентичны, то эквивалентность между А и В выступает как сходство. В другой фазе может быть актуализирован признак у. Если элементы А и В по признаку у неидентичны, то их эквивалентность выступает как оппозиция, независимо от того, в скольких других, неактуализированных признаках они совпадают.
Установление сходства или оппозиции, разумеется, – всегда вопрос интерпретации. Уже решение о том, какие признаки в том или ином тексте являются актуализированными, зависит от точки зрения наблюдателя (о восприятии эквивалентности как герменевтической проблеме см. ниже).
Соотношение временной и вневременной связи элементов
Эквивалентность противопоставляет нарративной последовательности повествуемой истории вневременные отношения. Она утверждает симультанную, своего рода пространственную соотнесенность элементов, далеко отстоящих друг от друга на синтагматической оси текста или на временной оси повествуемой истории[216]. Тем самым эквивалентность конкурирует с временными (т. е. темпоральной и причинно-следственной) связями мотивов. Эта конкуренция изображена в следующей схеме:
