Влада Баранова - Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья
Источником стереотипных описаний вариантов других поселков служат не наблюдения рассказчика над речью жителей из других мест, а обсуждение разницы кодов внутри своего сообщества или – по сравнению с румеями из других поселков. В действительности опыт информанта может и не включать общение на румейском с носителями других диалектов румейского, так как в большинстве случаев общение с малознакомым человеком из другого поселка происходит на русском языке.
Внимание к локальным различиям языка поддерживается научным и публицистическим дискурсами. Последний заимствует из исследовательской традиции выделение диалектов, или говоров, внутри румейского. Лингвисты сходятся в том, что следует выделять несколько диалектов румейского языка, но общепринятой классификации еще не создано. Ее первые варианты были предложены в работах ИИ. Соколова [Соколов, 1930; Соколов, 1932] и Д. С. Спиридонова [Спiрiдонов, 1930]. В основу классификаций положены фонетические критерии. Выделяют от трех до пяти групп диалектов [Сергиевский, 1934; Pappou-Zouravliova, 1999]. Диалектным членением румейского языка лингвисты занимались достаточно много (сравнительно с общим числом публикаций об идиоме), и информация о существующих классификациях встречается не только в исследовательских текстах, но и в популярных работах.
Количество румейских диалектов и их близость, степень взаимопонятности подробно обсуждались в публицистике греческого движения начала 1990-х гг. в связи с проблемами использования румейского языка в высших коммуникативных сферах. Существенные различия между диалектами, отсутствие единой литературной нормы послужили в то время одним из аргументов в выборе новогреческого, а не румейского как языка преподавания. Не анализируя обоснованность той или иной позиции, отметим, что результаты дискуссии доходили и до простых носителей румейского.
Информанты, с одной стороны, постулируют единство локальных вариантов румейского, взаимопонятность диалектов. В то же время другие стереотипные высказывания подчеркивают отсутствие единства, раздробленность румейского языка. Часто отмечают, что в каждом поселке – свой язык. Представление о диалектной дробности румейского влияет на статус идиома. В интервью, как и в греческой публицистике, множество локальных вариантов румейского используется как аргумент невозможности преподавать румейский в школе, ограниченности применения идиома конкретным поселком.
Основная оппозиция румейской народной диалектологии – мягкость vs твердость/грубость – в некоторых случаях базируется на существующих в действительности фонетических различиях между поселками. Значительно чаще она отражает престиж определенного поселка: более мягкое произношение оценивается выше, чем другие варианты. Синонимами выражения «мягкий язык» в интервью служат такие характеристики, как «певуче», «нежно», «красиво» и др.
Информант. И точно так, как мы говорим, только у них как-то мягче. Y нас грубоватый против них язык.
Собиратель. А как это – мягче?
Информант. Ну, как бы поласковее получается у них. Те же самые слова, только они помягче выражали.
(Сведения об информанте: ВВХ, румейка, 1928, Малый Янисоль.)Как более мягкий чаще всего оценивается идиом поселка Сартана или собственный вариант рассказчика, иногда – идиом поселка Ялта. Оценки диалекта Сартаны наиболее устойчивы среди информантов из разных поселков: принято считать, что сартанский идиом мягкий и близок новогреческому: «Ну, допустим, енисольские считают, что наш язык тверже, а ихний – мягче. А я говорю, что наш язык мягче. Еще приморские греки есть [жители Сартаны], а приморские схожие даже больше с Грецией» (ЕИК, румейка, 1949, Бугас).
Информанты считают, что в Сартане в наибольшей степени сохранились греческие традиции. Здесь действует старейший фольклорный румейский ансамбль «Сартанские самоцветы», активно представлено греческое движение, греческое общество в поселке возглавляет поэт Леонтий Кирьяков – один из лидеров румейской культурной элиты. Кроме того, именно сартанский вариант лег в основу литературного румейского языка. Возможно, что существуют и другие корреляции между репутацией поселка и оценкой мягкости – твердости идиома.
Как самый мягкий (по сравнению со всеми диалектами румейского) оценивается новогреческий: «У меня была невестка в Греции, у них как-то мягче произношение. У нас жестко произносят, а там – мягче» (НГГ, румейка, 1966, Малый Янисоль). Более мягкие диалекты оказываются, таким образом, ближе к новогреческому: «Самый близкий к новогреческому – это сартанский язык. Он мягче, а у нас грубее язык» (ЕДП, румейка, 1951, Малый Янисоль).
Иногда в сопоставлении по твердости – мягкости участвует и урумский, оцениваемый как твердый, грубый по сравнению с румейским, то есть более далекий от мягкого новогреческого. Фонетические оценки идиома согласуются в интервью с общей иерархией греческости языков в Приазовье, составляющей континуум новогреческий – различные варианты румейского – урумский языки.
Румейский как нелитературный и бесписьменный языкНосители румейского довольно часто указывают на отсутствие у румейского языка письменности и литературной нормы. Строго говоря, оба утверждения не совсем верны: и письменность, и литературный (наддиалектный) вариант существуют.
В этой книге уже не раз упоминался Г. А. Костоправ – основатель румейской литературы, писавший стихи на румейском и переводивший с русского и украинского. При создании литературного языка поэт опирался на материал малоянисольского и сартанского диалектов, активно заимствуя лексику из димотики. Произведения Костоправа и его сподвижников публиковались в 1920-1930-е гг. на страницах газеты «Коллехтивистис» (в греческой графике). Нормализаторская деятельность местных поэтов и журналистов была поддержана исследователями. Исследование Сергиевского, например, ориентировано на формирование литературной нормы на основе сартанского диалекта [Сергиевский, 1934]. Унифицируя греческие говоры, автор одновременно стремился приблизить их к димотике, в результате чего его грамматическое описание в значительной степени зависит от известных ему грамматик новогреческого языка. После ареста Костоправа
(1938 г.) и закрытия газеты развитие литературного румейского приостановилось; в 1970-е гг. была создана письменность на основе кириллицы, которая используется и теперь.
На румейском создаются и публикуются художественные произведения (см.: [Балджи, 1994; Бахтарис, 1997; Патрича, 1994; Патрiча, 2001; Пирнэшу астру, 1991] и др.), однако их аудитория – преимущественно сами авторы и другие представители румейской культурной элиты. Язык поэтических произведений содержит многочисленные заимствования из новогреческого и представляет собой сплав различных румейских диалектов, что делает его непонятным для большинства простых носителей. Румейский приазовских поэтов – это язык литературы, не ставший собственно литературным вариантом идиома. В повседневной коммуникации его никто не использует. Тем не менее нельзя утверждать, что у румейского нет письменности и литературной нормы. На основе литературного варианта происходит кодификация идиома, создаются словари румейского языка.
Однако информанты противопоставляют бесписьменный румейский язык русскому и новогреческому. Русский воспринимается как язык культуры и образования. Многие представители старшего поколения гордятся знанием русского языка в объеме, достаточном для получения высшего образования, и стремятся передать эту ценность детям. За новогреческим также стоит письменная традиция, и его введение в приазовских школах может оцениваться как компенсация нелитературности самого румейского. «У нас нема ни письменности, ни грамматики, но сейчас возбуждают это дело, больше связей с Грецией, и в школе стали учить новогреческий, а наш язык такой» (ВАМ, румей, 1925, Малый Янисоль).
Румейский как бедный и легкийПочти все информанты считают, что румейский – легкий язык, которым можно быстро овладеть, и некоторые приезжие незаметно, между делом, выучивают идиом. Простота румейского языка часто мотивируется небольшим набором слов, отсутствием синонимов, бедностью средств выражения, неимением грамматики. Последнее соотносится с бесписьменностью идиома (см. выше). По мнению информантов, румейский язык пригоден только для повседневной бытовой коммуникации. Румейский, в отличие от русского, «не богатый на слова» (АВП, румейка, 1932, Малый Янисоль).
Метаязыковые комментарии часто возникали во время записи лингвистических материалов, особенно перевода: «5 русском языке много синонимов, антонимов, богатый язык. Широкий. Ну, у греков нету таких всяких понятий. Одно и то же слово означает и внук, и племянник. Anipsxu» (АФА, румей, 1947, Малый Янисоль).
