Борис Казанский - В мире слов
Русский язык складывался из племенных наречий, установившихся в эпоху удельной раздробленности Руси. Объединение страны под властью Москвы в XV веке положило начало и объединению языка: московский говор сделался, естественно, официальным языком Московского государства. Но и до нашего времени еще сохраняются областные говоры — различия произношения, грамматики и словаря, особенно в сельских местностях.
Мы следим преимущественно за историей литературной речи, в особенности за вершинами ее в творчестве поэтов, писателей, публицистов, ораторов. Конечно, великие художники слова — изумительные ювелиры, смелой и тонкой резьбой создающие новые образцы, новые оттенки значений, новые линии и грани словесного мышления. Поколение за поколением шлифует язык и мысль об эти грани. Не только А. С. Пушкин, но и «Слово о полку Игореве» 750-летней древности и даже древнегреческие «Илиада» и «Одиссея», которые еще на 2000 лет древнее, продолжают служить гранильными станками высокой силы для любого языка. Это, конечно, высоты языкового творчества мирового значения. Под их влиянием преобразуется грамматика, семантика, даже словарь. И все же это только вершины. И было бы ошибкой сводить к ним все творчество языка. Как ни высока и ни богата литература, даже наша, русская литературa, она все-таки — только верхушка, освещающая и преображающая опять-таки только верхний слой языка. Основной же, глубокий массив представляют областные наречия, местные говоры, живое просторечие городов и деревень. Так было у нас до Октябрьской революции, когда интеллигенция была более или менее оторвана от народных масс, а массы были малограмотны и лишены образования и чтения.
Но история литературы наглядно показывает, как от эпохи к эпохе ширился поток литературной речи, раздвигая узкие берега классового сознания и жесткие фильтры «классического» слова. Н. В. Гоголь после А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова казался грубым, Ф. М. Достоевский рядом с И. С. Тургеневым производил впечатление небрежного. Потом пошли нападки консерваторов, строгих защитников «чистоты» языка на М. Горького, на В. В. Маяковского. Но литература все глубже и глубже вспахивала толщу русского языка. И все же до сих пор наша литературная речь далека еще от полноводности. Как-никак литературная речь — преимущественно речь письменная, связанная традицией и навыками книжной, отвлеченной мысли, сохраняемыми более или менее узкой средой.
Общеобязательная школа и общедоступная печать, развитие общественно-политической сознательности, всеобщее участие в культурной жизни страны приобщают наш народ к литературе. Литература становится общим достоянием. Все становятся причастны культурному творчеству, и язык все более добывается не случайными личными находками самоцветов и не уединенным мастерством ювелиров, а общей разработкой всей толщи драгоценной породы и монументальными национальными сооружениями.
При всеобщем участии народа в культурной и общественной жизни страны, при общеобязательном образовании и общедоступной печати, с каждым поколением, с каждым выпуском школ и вузов, с каждым новым тиражом литературных произведений все более уравнивается городская речь с сельской, стираются резкие отличия местных говоров, создается подлинно единый русский национальный язык.
Любое слово является историко-культурным свидетельством. Наше перо указывает, что писали у нас сначала гусиными перьями. Город первоначально был огороженным укрепленным убежищем. Остров буквально означал сушу среди реки или сухой холм среди болотистой равнины — значит славяне не знали морских островов. Учитывать, запросы, итоги — выражения, перенесенные из торговых, денежных кругов, когда буржуазия выдвинулась на место дворянства. Хватка появилась из охотничьего жаргона; ребром, примазаться — из картежного; срезаться, провалиться — из школьного и так далее.
Можно определить в языке слои, отложенные дворянской речью, и позднейшие — демократические, мещанские, крестьянские, пролетарские. Каждая эпоха создает новые слова и накладывает свой отпечаток на старые.
Каждое слово имеет свою историю, и история эта обусловлена историческими событиями, обстоятельствами общественной жизни, фактами культуры и техники. Вместе с тем оно представляет своеобразный человеческий документ, как бы запись в дневнике общественного сознания. В этом смысле П. А. Вяземский называл язык «исповедью народа». С этой точки зрения «толковые словари» — например составленный В. И. Далем более ста лет тому назад или недавно под редакцией проф. Д. Н. Ушакова — представляют отнюдь не сухие справочные пособия, а ценные, глубоко интересные книги. Это хорошо выразил поэт С. Маршак:
На всех словах — события печать.
Они дались не даром человеку.
Читаю: «Век… От века… Вековать…
Век доживать… Бог сыну не дал веку…
Век заедать… Век заживать чужой…»
В словах звучат укор и гнев и совесть.
Нет, не словарь лежит передо мной,
А древняя рассыпанная повесть.
Полный исторический словарь русского языка, которого у нас до сих пор все еще нет, будет всеобъемлющей энциклопедией, или, вернее, летописью русской мысли и русской жизни с древнейших времен. Это будет истинно та «Голубиная книга», содержащая все знания и всю мудрость, о которой рассказывает известная наша былина:
Долины та книга сорока сажен,
Поперечины та книга двадцати пяти,
Велика та книга Голубиная!..
И все в этой книге написано:
Отчего начался у нас белый свет,
Отчего у нас звезды частые,
Отчего у нас зори ясные?..
Отчего цари зародилися,
Отчего и князья с боярами,
Отчего крестьяне православные?
Который у нас город городам мать,
И которая гора всем горам мать,
И какое древо всем древам мать,
И который зверь всем зверям мать?..
Читал ту книгу Иван Богослов,
Читал ту книгу ровно три года,
Прочитал во книге только три листа…
И действительно, бездонно глубок и необъятен мир слова. Каждое слово имеет свою судьбу, и судьба эта множеством нитей связывается с другими словами в каждом из последовательных слоев. И каждое слово своими корнями уходит в глубь истории. Если бы можно было спуститься по всем фазам существования хотя бы одного слова до самого первого его начала, до самого последнего его корня, то мы по этому одному слову могли бы восстановить все развитие языка и понять самое происхождение речи! Больше того, мы могли бы по истории этого слова проследить чуть ли не ход всего общественного и культурного развития человеческой мысли, определившей изменения его форм и значений.
Мы не можем этого сделать. Но мы знаем не одно слово, а множество слов, множество языков и умеем уже прослеживать историю их за несколько тысяч лет. Это только начало — научное языкознание работает всего полтораста лет. И каждое поколение лингвистов открывает новые явления языка, новые законы развития речи и все шире, глубже и тоньше разбирается в фактах и проникает в природу слова. Книга языка беспредельна, как сам человек и самый мир, но каждый, кто возьмется читать ее, — будучи, конечно, вооружен лингвистическими знаниями и методами, — прочтет ее по-иному, поймет ее лучше, чем предшественники.
Моя небольшая книжка, может быть, побудит к чтению этой великой книги бытия и сознания.
Примечание
Стихи из «Голубиной книги» и из «Песни о Лазаре» цитируются по записям писателя и литературоведа Ю. Н. Тынянова, сделанным им во Пскове в 1912 году.
