Александр Кондратов - Звуки и знаки
Афазии самых различных видов поддаются лечению. Причем в этом существенную помощь врачам начинают оказывать лингвисты. В последнее время афазии заинтересовали и кибернетиков, пытающихся научить «электронный мозг» языковым операциям. Уже первые опыты машинного перевода показали, что ошибки, которые делали ЭВМ, сопоставимы с теми, что делают больные афазией.
Сам процесс лечения афазий, обучения человека языковым программам, когда-то записанным в мозге, а затем нарушенным, заставил обратиться к сокровенным глубинам нашего мышления, базирующегося на языке. К чести нашей науки надо сказать, что ведущая роль здесь принадлежит советским ученым во главе с Александром Романовичем Лурия (недавняя смерть А. Р. Лурия не оборвала исследований, ибо после него осталась признанная во всем мире школа). Врачи, лингвисты и специалисты по психолингвистике нашли общее поле деятельности. Особое внимание психолингвистов привлекают афазии, связанные с нарушениями смысла.
При сенсорной (височной) афазии сохраняется способность воспринимать общие, абстрактные смысловые отношения. Однако ближайшие значения, оттенки смысла не различаются. Больной говорит «работать с пожаром» вместо «работать с огоньком». На вопрос, что такое тайга, он дает ответ: «что-то лесное… лесное…» Футбол для него «что-то физкультурное, а что?»
У больных моторной (лобной) афазией разрушается система значений, хотя конкретные значения остаются. Больной может опознать собаку, курицу, кошку, крысу. Он не в состоянии обобщить, что все они — животные.
Наконец, у больных семантической (теменной) афазией, говоря словами профессора А. Р. Лурия, «непосредственная предметная соотнесенность слова остается сохранной, вся же кроющаяся за словом система связей и отношений оказывается глубоко нарушенной». Значение слова лишается всего комплекса своих связей, оно распадается и, стало быть, легко забывается. И тогда, свидетельствует Лурия, в поисках нужного слова больной начинает испытывать те же затруднения, какие испытывает нормальный человек при попытках вспомнить лишенную системы логических связей фамилию, часто заменяя искомое слово «случайными парафазиями», набором бессмысленных сочетаний звуков, дающих что-то «похожее» на искомое слово.
Под руководством Лурия были проведены эксперименты и на здоровых людях, связанные с поиском «хранилищ значения» в нашем мозгу. Современная аппаратура позволяет регистрировать сужение и расширение сосудов головного мозга. Сначала у нормального взрослого человека вырабатывался условный рефлекс на определенное слово. Например, на слово кошка. Затем давались другие слова в связи с ним и объективно фиксировались реакции, которые они вызывали.
Оказалось, что слова типа облако, карандаш, стекло и т. п. никаких реакций не вызывали. Точно так же, как и созвучные кошке слова вроде крошка, окрошка, окошко.
Но как только назывались слова котенок, мышь, собака, животное, тотчас же фиксировалась реакция на них. И, что самое замечательное, — смысловые связи внутри нашего «черного ящика» оказывались порой отличными от тех, которые по логике относятся к той или иной категории (например, слово арфа не причислялось никем из испытуемых к струнным инструментам!).
Какие же механизмы действуют в нашем мозгу, когда мы подбираем слова для выражения той или иной мысли? Да и слова ли мы подбираем? Как считает ведущий советский специалист в области психолингвистики А. А. Леонтьев, слово в нашей памяти записано в форме поиска этого слова. Оперируя соответствующими признаками, мы тем самым уже «считываем запись» в лексиконе. И едва ли имеет смысл искать где-то в нервных клетках энграмму звуковой формы слова, какой-либо «отпечаток» с привешенным к нему «ярлычком». Ибо слово есть его поиск!
Ту же мысль зарубежные коллеги Леонтьева М. Анисфельд и М. Кнаппу выражают так: «Слова не хранятся в памяти как слова, но как комплексы признаков. Когда слова используются, они не репродуцируются памятью, а скорее реконструируются из составляющих эти слова признаков». Признаки же эти включают смысловые, грамматические, звуковые — фонологические и у грамотных вдобавок орфографические моменты.
Однако, если это действительно так, то слово оказывается уже не вещью, не ярлыком, а процессом; или, как отмечает Леонтьев, «если брать его более широко, как психологический эквивалент «словарного значения» — и вещь, и процесс, но никак уже не только вещь». А это означает, что мы должны коренным образом пересматривать сложившиеся представления о языке и знаковых системах.
Мир, язык и мы
«С точки зрения сходства с реальным языковым поведением говорящего ни одну из известных до сих пор моделей нельзя признать удовлетворительной, — пишет известный американский психолингвист Д. Уорт. — Можно ли найти такую модель, которая соотносилась бы с действительным поведением реально говорящего (т. е., если можно так выразиться, «психосоциологическую» модель речи и языка)? Нам кажется, что да. Такая модель имела бы форму телевизионного экрана, с которым связаны два механизма, из которых один способен развертывать на экране разные изображения, а другой способен читать и различать эти изображения, передавать результаты чтения в «черный ящик», содержащий грамматические правила этого языка; «черный ящик» обрабатывает полученную от читателя — разлагательного механизма — информацию и передает результаты своей обработки первому, развертывающему механизму, который изображает на экране новую «картину»; этот циклический процесс продолжается (с электронной быстротой) до тех пор, пока «черный ящик» перестанет прибавлять новую информацию; весь аппарат тогда находится в состоянии стабильности, и картинка (т. е. предложение) «снимается» (т. е. говорящий произносит свое предложение)».
Уорт сформулировал свою модель в терминах кибернетики и электроники. Но, как известно, скорость протекания процессов в нервных волокнах в тысячи раз медленней, чем скорость электронов. И тем не менее человеческий мозг ухитряется опережать электронную машину даже в ее наиболее эффективной деятельности — счете. Соревнования между состоящими из плоти и крови чудо-счетчиками, людьми, и ЭВМ почти всегда кончаются победой человеческого мозга. Что же тут говорить о языке — вы и сами, прочитав эту книгу, поняли, насколько совершеннее и сложнее человеческий язык самого сложного технического кода. А ведь модель Уорта не говорит еще о самом главном — о том, что «черный ящик» с помощью языка не просто передает информацию другому «черному ящику», но и познает, моделирует окружающий мир!.. Во многих современных работах употребляется выражение «модель черпака». Согласно этой модели смысл слов черпается изнутри сознания человека. Слово есть некий «черпак», единый для всех. Однако у разных людей далеко не одинаково содержимое, которое этим черпаком зачерпнуто.
Американский ученый Чарлз Лейярд в своей книге «Мысли о языке» приводит характерный пример. Вы собираетесь куда-то идти, а ваша спутница говорит: «Подождите минуточку».
Что такое минуточка? Астрономическая единица, равная шестидесяти секундам? Разумеется, не только это. В зависимости от обстановки — и характера вашей спутницы — это может означать, что действительно все готово и вот-вот вам составят компанию. Или, напротив, минуточка означает добрые полчаса и ждать надо долго. То есть смысл слова минуточка задается не только минутной стрелкой часов, но и ситуацией, и тем, кто говорит это слово.
Не является ли таким «черпаком» вообще наш человеческий язык? Чудодейственный черпак, с помощью которого мы извлекаем мысли из глубин нашего сознания и подсознания? Волшебный черпак, который служит обществу людей, связанных мириадами нитей друг с другом и окружающим их миром? Безотказный черпак, с помощью которого мы познаем мир, себя и, наконец, свой собственный инструмент познания — сам язык?
Ведь не будь языка, вряд ли автор смог бы изложить гипотезы и факты современной лингвистики, которой посвящена эта книга.
Первое издание книги «Звуков и знаков» ориентировалось в основном на знаки. Второе — в полном соответствии с идеями и поисками ученых всего мира, — на значение, на Его Величество Смысл, передача которого и является сутью нашей речи.
1878–1978 и далее…
(Вместо послесловия)
Человеческий язык столь же древен, как и само человечество. В глубочайшую древность уходят попытки людей понять, что же такое их язык, как возникло это чудо. О происхождении языка и речи говорят мифы, записанные в пустынях Австралии и джунглях Амазонии, о чудесном даре богов — языке, именах, письменах— повествует мифология эллинов и шумеров, древних китайцев и египтян, индийцев и скандинавов.
