Эко Умберто - Открытое произведение
Так обстоят дела с Джоном Кейджем; мы можем не принимать его вовсе или воспринимать в контексте разрушительного неодадаизма, можем предполагать (и это вполне вероятно), что его буддизм есть не что иное, как метод, позволяющий ему обосновать его собственную музыкальную авантюру. Тем не менее перед нами еще одно направление, благодаря которому дзэн по праву становится принадлежностью современной западной культуры.
Мы упомянули о неодадаизме, и здесь надо спросить себя, не является ли одной из причин признания дзэн на Западе тот факт, что воображение западного человека стало более подвижным благодаря гимнастике, которой его заставили заняться сюрреализм и автоматизм. Сильно ли отличаются друг от друга два следующих диалога: «Что есть Будда? Три меры льна» и «Что такое фиолетовый цвет? Муха вдвойне»? Формально они не отличаются. Мотивы их появления различны, но в любом случае ясно, что мы живем в мире, который готов с изощренным и злорадным удовлетворением приветствовать всяческие покушения на логику.
Читал ли Ионеско свои диалоги в дзэновской традиции? Я этого не знаю, но трудно определить, в чем заключается структурное отличие мондо от реплики из Автомобильного салона: «Сколько стоит эта машина? Зависит от цены». Перед нами тот же замкнутый круг, который мы видим и в коане: ответ вновь предполагает вопрос и так далее до бесконечности, пока разум не капитулирует, приняв как суть мира абсурд, тот абсурд, которым пропитаны и диалоги Беккета, с одной, конечно же, разницей: у Ионеско и Беккета насмешка пронизана тоской и, следовательно, не имеет ничего общего с просветленностью дзэновского мудреца. Однако именно в этом и заключается новизна восточной вести, причина ее несомненного успеха: она соотносит с миром те же самые алогичные схемы, которые характерны и для мировосприятия литературы кризиса, но дает понять, что именно в глубине этих алогичных схем, в полноте их принятия и заключается разрешение кризиса, наступает покой. Конечно, речь идет о разрешении и покое в своем роде: я бы сказал, что это не наше, не то, что мы ищем, но, в конце концов, для того, у кого истрепаны нервы, это все — таки разрешение и покой.
Не знаю, насколько авторитетными были те направления, которые перекликались с дзэн, но, завоевывая Запад, он заставил размышлять и тех людей, которые были настроены весьма критически. Временами американский психоанализ испытывает довольно сильное влияние методов, применяемых в дзэн, и некоторые его техники оказали особую помощь психотерапии вообще8. Исследованиями профессора Судзуки интересовался Юнг9, и вообще надо сказать, что принятие бессмыслицы мира, совершаемое с полной ясностью и успокоенностью и разрешающее эту бессмыслицу в созерцание божественного начала, может стать путем сублимации многих невротических состояний нашего времени. Одна из целей, к осуществлению которой чаще всего стремятся наставники дзэн, принимая учеников, — это опустошение сознания и освобождение его от всего того, что может помешать посвящению. Ученик приходит к учителю, чтобы тот просветил его: учитель приглашает его сесть и затем предлагает чашку чая в соответствии со сложным ритуалом, определяющим церемонию чаепития. Когда чай готов. учитель начинает лить его в чашку своего гостя и продолжает это делать, хотя жидкость уже переливается через край. В конце концов встревоженный ученик хочет остановить учителя говоря, что чашка «уже полна». Тогда учитель отвечает: «Подобно этой чашке ты полон собственных мнений и суждений. Как я могу показать тебе дзэн, если ты не опустошишь свою чашку?» Заметим, что в данном случае речь идет не о призыве Бэкона освободиться от идолов и не о стремлении Декарта избавиться от смутных представлений: речь идет об освобождении от всякого беспокойства и комплексов или, лучше сказать, от рассуждающего разума как источника беспокойства и комплексов, так что следующий шаг будет заключаться не в эмпирическом эксперименте и не в поиске новых идей, а в медитации над коаном и, следовательно, в чисто терапевтическом действии. Не стоит удивляться, что психиатры и психоаналитики нашли здесь довольно ценные указания.
Однако аналогии были найдены и в других областях. Когда в 1957 г. вышло в свет Положение об основании (Der Satz vom Grund) Хайдеггера, с разных сторон стали раздаваться голоса о восточных импликациях в его философии и даже была написана статья, автор которой недвусмысленно ссылался на дзэн, отмечая, что упомянутое сочинение немецкого философа заставляет думать о диалоге с Цухимурой, учителем дзэн из Киото10.
Что касается других философских учений, то сам Уотс во введении к своей книге говорит о связях дзэн с семантической философией, металингвистикой и вообще неопозитивизмом». Самые недвусмысленные связи усматривались с философией Витгенштейна. В своем очерке Дзэн и деятельность Витгенштейна11 Вол Уинпал отмечает, что «Витгенштейн достиг духовного состояния, похожего на состояние, которое учители дзэна называют сатори, разработал метод воспитания, похожий на метод мондо и коанов». На первый взгляд, отыскание дзэновской ментальности в истоках логического неопозитивизма, по меньшей мере, так же изумляет, как если бы мы отыскали его в творчестве Шекспира, но все — таки надо помнить, что отрицание Витгенштейном философии как тотального объяснения мира может вдохновить на проведение таких аналогий. Для него первичным является атомарный (и, следовательно, «точечный») факт в той мере, в какой он выступает как не связанный ни с каким другим, он отвергает философию как установление общих отношений между такими фактами и сводит ее к чистой методологии корректного их описания. Предложения в языке не истолковывают такого факта и даже не объясняют его: они его просто «показывают», указывают на него, зеркально воспроизводят связи. Предложение воспроизводит реальность в ее особой проекции, но ничего нельзя сказать о согласовании между двумя планами: его можно только показать. Равным образом предложение, даже если оно согласуется с реальностью, не может быть сообщено, так как в таком случае мы имеем не верифицируемое утверждение о природе вещей, а утверждение о поведении того человека, который сделал такое утверждение (одним словом, фразу «сегодня идет дождь» нельзя сообщить именно как «сегодня идет дождь», но только как «такой — то сказал, что сегодня идет дождь»).
Если же предложение захочет выразить логическую форму, то и это оказывается невозможным.
«Предложение может изображать всю действительность, но не в состоянии изображать то общее, что у него должно быть с действительностью, чтобы оно могло изображать ее, — логическую форму. Чтобы иметь возможность изображать логическую форму, мы должны были бы обладать способностью вместе с предложением выходить за пределы логики, то есть за пределы ума» (4. 12)[14].
Это нежелание выйти за пределы мира и заключить его в жесткие рамки объяснений оправдывает ссылки на дзэн. Уотс упоминает о монахе, который в ответ на вопрос ученика, просившего объяснить ему значение вещей, поднимает свою палку; ученик со многими богословскими тонкостями объясняет смысл этого жеста, но монах возражает, говоря, что это объяснение слишком сложное. Когда же ученик просит правильно объяснить этот жест, монах снова поднимает свою палку. А теперь прочитаем, что говорит Витгенштейн: «То, что может быть показано, не может быть сказано» (Там же. 4. 1212). Аналогия пока что внешняя, но впечатляющая, равно как впечатляет и основная задача философии Витгенштейна: показать, что все философские проблемы неразрешимы, потому что лишены смысла — а ведь мондо и коан имеют такую же цель.
Тот, кто знаком с языком дзэн, может рассматривать Логико — философский трактат как нарастание таких поразительных утверждений.
«Мир есть все, что происходит» (Там же. 1). «Большинство предложений, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны. Вот почему на вопросы такого рода вообще невозможно давать ответы, можно лишь устанавливать их бессмысленность. Большинство предложений и вопросов философа коренится в нашем непонимании логики языка… И неудивительно, что самые глубокие проблемы — это, по сути, не проблемы» (Там же. 4.003). «Мистическое (das Mystische) — не то, как мир есть, а что он есть» (Там же. 6. 44). «Решение жизненной проблемы мы замечаем по исчезновению этой проблемы» (Там же. 6. 521). «В самом деле, существует невысказываемое. Оно показывает себя, это — мистическое» (Там же. 6. 522). «Мои предложения служат прояснению: тот, кто поймет меня, поднявшись с их помощью — по ним — над ними, в конечном счете, признает, что они бессмысленны. (Он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того как поднимется по ней). Ему нужно преодолеть эти предложения, тогда он правильно увидит мир» (Там же. 6. 54).
