Людмила Гоготишвили - Непрямое говорение
В лингвистически же конкретном плане это абстрактно-обобщенное отличие между семантически непроизвольным типом предикации в логике, диалектике и т. п. и семантическими отношениями между субъектом и предикатом вторичной предикации ДС может быть описано как отличие принципа возможного сложения смыслов в некое семантическое сверхъединство от принципа обязательного сохранения семантической и/или тональной противопоставленности голосов (их антиномичности – в широком персоналистическом смысле) и потому невозможности их слияния в некое единое смысловое образование, имеющее совокупную референцирующую силу. В рамках единого сознания можно лингвистически «складывать» в такое единство практически все смыслы, при объединении же в одной языковой конструкции двух сознаний (голосов) смыслы – и при всем возможном их согласии друг с другом – всегда сохраняют раздельное бытие (не нейтрализуются). Этот всегда сохраняющийся семантический и/или тональный зазор между голосами и составляет, собственно говоря, истинный смысл диалогической вторичной предикации. Не субстанция смысла, не смысл как таковой, но соотношение смыслов – коммуникативная и референциальная цель диалогической предикации.
Принцип сложения смыслов в некое одно осуществляется в одноголосом синтаксисе самыми разными способами. В том числе и сам предикативный акт может пониматься как выражение изначально совокупного общего смысла, то есть как имя, распустившееся в предложение (таковы по своей «конструкторской идее» чистые аналитические конструкции). Логическое Все птицы летают может быть свернуто в Летающие птицы или в Полет птиц или в финале просто в понятие «птица» . [111] Символическое Смерть оживляет может быть свернуто в Оживляющая смерть и т. д. В пределе допустимо и сложение компонентов диалектического синтетического предикативного акта в новое сложносоставное имя (Эйдос одновременно движется и покоится → Эйдос есть движущийся покой – ^-Движущийся покой эйдоса). Более того, в пределах одноголосого синтаксиса возможно и понимание в качестве сложного имени и несвернутого («несложенного») предикативного акта в его исходном двусоставном целом, то есть понимание предикативной конструкции как общей пропозиции, которая может обрастать разными иллокутивными функциями (см., например, классический пример из теории речевых актов: пропозиция Иван зарядил ружье может иметь разные иллокутивные функции – функцию вопроса, предупреждения об опасности, функцию простого нарратива и т. д.). При таком понимании грамматический предикативный акт в его целом фактически трансформируется в имя, поскольку он в своем исходном предикативном (а не свернутом в именную группу) виде как бы занимает по отношению к иллокутивной функции речевого акта позицию синтаксического субъекта. Добавляющаяся же к нему иллокутивная функция выполняет миссию коммуникативного предиката. [112] Существенно и то, что в одноголосом синтаксисе может «сложиться» в текущую контекстуальную дескрипцию с функцией общего и единого моноименования и предикативный акт, не являющийся таковым изначально, то есть составленный, в отличие от логики или символического высказывания, в семантическом отношении произвольно (по типу Лыжник улыбнулся → Улыбнувшийся лыжник). Получается, что одноголосые предикативные акты с семантической связью между субъектом и предикатом объединяются по этому признаку с нарративными конструкциями, не предполагающими такой связи, и единым объединенным фронтом противостоят двуголосой предикации.В самом деле, во всех перечисленных случаях сложения смысловых компонентов предикативного акта в некое семантическое единство изначальный референцирующий смысловой объем конструкций в этом единстве в принципе сохранился, причем сохранился в обоих отношениях: и не уменьшился, и не увеличился. Если же мы свернем в такого рода смысловое сверхъединство двуголосую конструкцию, то в ней произойдет и то, и другое: из свернутого референциального пространства, во-первых, исчезнет главный референцируемый двуголосой конструкцией момент – факт диалогического смыслового зазора между голосами, во-вторых, в референцирующее пространство одновременно добавится то, что раньше в него не входило – «содержание» авторского предиката. В ДС это «содержание» утверждалось, как то и положено предикату, в свернутой же именной группе оно референцирует (именует).
Так, если мы условно трансформируем первый пример в ряд конструкций: Мердлъ одновременно имеет перед обществом заслуги и выжал из него кучу денег → Имеющий перед обществом заслуги и выжавший из него кучу денег Мердлъ, то вместо диалогического спора голосов получим как бы «диалектический» синтез качеств, одновременно свойственных референту (Мердлю). Из реплик двух разных спорящих голосов мы получили моновысказывание, именующее референт «сложной природы»: можно ведь одновременно и обокрасть общество, и иметь перед ним какие-то заслуги в другом отношении. [113] Если, таким образом, снять имеющиеся между исходящими от разных голосов смыслами предикативные отношения, то тем самым мы снимем и сам факт двуголосия, а вместе с этим и сменим, как говорилось выше, смысловой объем референта фразы: если во вторичной предикации им была ЧР, то в полученной именной группе наряду с ЧР войдет в структуру референта и сам авторский предикат (в одноголосых же конструкциях, напомним, референцируемый смысловой объем остается при сворачивании предикативного акта в именную группу тем же). Вместо функции диалогического соотношения смыслов мы получили в именной группе новую смысловую субстанцию. Нейтрализация голосов ДС в именной группе с общей референцией, таким образом, невозможна: нейтрализуя голоса, мы аннигилируем само ДС.
Очевидно, что здесь мы имеем дело с имманентно содержащейся в теории двуголосия бахтинской интерпретацией принципа оппозиции (имеющееся здесь в виду проблемное поле обозначается нами через понятие «оппозиции» условно; сюда же входит и бинарный принцип, и проблема антиномий в их широком понимании, и проблема соотношения части и целого и т. д.). Двуголосие – это специфически бахтинский аналог оппозиции; понимание связывающих два голоса отношений как предикативных, то есть таких, которые, с одной стороны, предполагают смысловую связь между голосами, но, с другой стороны, не позволяют им нейтрализоваться, – бахтинская версия разрешения оппозиционного напряжения. [114]
Такова лишь общая наметка отличий ДС от одноголосых предикативных актов. Если следовать по этому пути далее, то (мы пропускаем здесь промежуточные звенья и лишь фиксируем перспективу) можно прийти к тезису, что наличие двух не нейтрализованных голосов является обязательным условием предикативного акта и что привычная для нас грамматическая форма предикативного словосочетания не есть обязательная форма предикативного акта, или, точнее, не есть его адекватная абстрактная формула. Предикативной эта грамматическая форма будет только в том случае, если позиции субъекта и предиката занимают в ней разные голоса. Косвенным, но достаточно сильным аргументом в пользу этого предположительного тезиса и является описанная выше возможность сворачивания грамматически выраженных одноголосых предикативных актов в грамматически непредикативные словосочетания без потери и, главное, без увеличения исходного референцирующего смыслового пространства. По существу, это свидетельствует, что отнюдь не в предикации внутренний смысл таких одноголосых конструкций (того же логического суждения, например), а в именовании. Здесь все в предикативном акте именует и все именуется: и лыжник, и тот факт, что он улыбнулся; и лыжник, и тот факт, что он хороший, и тот факт, что он не злоупотребляет мазью; и люди, и тот факт, что они смертны; и эйдос, и то, что он покоится и движется и т. д. Это же обстоятельство проявляется и в описанном выше случае понимания грамматического предикативного акта в его целом как общей пропозиции, которая фактически занимает по отношению к предицирующей его иллокутивной функции позицию синтаксического субъекта (Иван зарядил ружье). Действительно, возможность функционирования грамматического предикативного акта в качестве пропозиции свидетельствует о том, что он не содержит в себе утверждения в качестве своей обязательной составляющей, а значит и не содержит внутри себя диалогического или коммуникативного компонента. Если назвать такие конструкции ввиду общей референцирующей функции всех их составляющих именующими речевыми актами, в отличие от собственно предщирующих (утверждающих) речевых актов, то тогда наличие диалогического или коммуникативного компонента – как обязательного «попутчика» или «спутника» утверждения – станет дифференцирующей конститутивной особенностью предикативных речевых актов. То, что не содержит в себе таких компонентов, не будет, с этой точки зрения, являться предикативным актом.
