Роман Пересветов - Тайны выцветших строк
«…И тебе бы, видя нашу государеву такую премногую и прещедрую милость… — напоминает грамота, — тешить нас, великого государя, до кончины живота своего и за нашею государевою охотою ходить прилежно и бесскучно». Но тут же оглашается и предостережение: если Ярышкин «учнет быть неохоч и нерадетелен, непослушлив, пьян, дурен, безобразен, непокорен, злословен, злоязычен, клеветлив, нанослив, переговорчив и всякого дурна исполнен», то ему придется «не токмо связану быть путы железными», но и «безо всякие пощады быть сослану на Лену».
Ярышкин кланяется еще три раза и произносит ответную речь, дает обещание «тешить царя до конца живота своего».
После этого верьховый подьячий засовывает грамоту обратно в красную сумку. Подсокольничий же, обращаясь к царю, произносит таинственные слова:
«Брели горь соть ло?»
«Сшай дар», — отвечает царь на том же придуманном им тарабарском языке.
Эти загадочные слова означают: «Время ли, государь, совершать дело?» Ответ же гласит: «Совершай дар!»
Получив разрешение, подсокольничий «весело и дерзостно» подступает к Ярышкину и громогласно объявляет ему, что «царь указал тебе свою государеву охоту отдать».
Ярышкин бережно берет из рук подсокольничего гордого кречета и на этот раз — так предписывается «Уложением» — не кланяется.
Только после того как подсокольничий дает указание первому начальному сокольнику Парфению Табалину — «закрепить государеву милость» и тот надевает на бывшего своего помощника горностаевую шапку, новопожалованный, тут же сняв ее, отвешивает три земных поклона.
Затянувшаяся церемония на этом, однако, не кончается. Передав кречета помощнику, Ярышкин принимает теперь от своего бывшего начальника Парфения Табалина по очереди и трех других птиц — еще одного кречета и пару соколов…
После этого Ярышкин в последний раз кланяется царю, а Парфений Табалин, взяв его за руку и поставив рядом с собой, поздравляет вместе с остальными сокольниками «с новой честью».
«Верьховый» же подьячий Сокольничья пути Василий Ботвиньев объявляет еще об одной царской милости: все участники торжества приглашаются к столу…
Интересно, что в необычайно подробно разработанном царем «Уложении чина Сокольничья пути», содержание которого здесь вкратце пересказано, упоминается также имя одного из помощников Ярышкина, сокольника Федора Кошелева. Во время торжественного обеда он подает избраннику обагренное кровью свежее голубиное крыло для кормления кречета.
До окончания обеда Федор Кошелев стоит рядом с Ярышкиным, «мало отступя», держа на руке нарядную птицу своего начальника. Имя этого скромного сокольника встречается еще раз в другом, с нашей точки зрения гораздо более примечательном документе.
Найденные в архиве Приказа тайных дел многочисленные рукописи Алексея Михайловича, посвященные соколиной охоте, были использованы многими историками для облагораживания облика царя. Они не переставали восхищаться и умиляться охотничьими способностями Алексея Михайловича, а также его добротой, выражавшейся в заботе о приставленных к ловчим птицам сокольниках. При этом, однако, историки обычно умалчивали об одной, тоже собственноручно написанной царем и весьма характерной для него грамоте. Эту грамоту впервые предал гласности в 1917 году исследователь деятельности Тайного приказа историк А. И. Заозерский.
Из текста ее видно, что сокольники потешного двора подали однажды царю челобитную с жалобой на задержку в выплате им жалованья. Челобитную эту по поручению сокольников написал наиболее грамотный из них помощник начального сокольника пятой статьи Федор Кошелев, неоднократно упоминаемый в составленном царем «Чине Сокольничья пути».
Требовавший от сокольников «тешить царя до кончины живота своего», Алексей Михайлович возмутился такой дерзостью. Усмотрев в этой робкой челобитной чуть ли не бунт, царь тут же продиктовал дьяку грамоту о том, что, собираясь в Семеновское на очередную потеху, он намеревался осчастливить сокольников таким «многим денежным жалованьем, какого у них и на уме не бывало», они же этого не дождались и завели «воровски» челобитье.
Отчитывая прежде всего начальных сокольников, в том числе и новопожалованного Ярышкииа, царь напоминал им об их обязанностях «за своими людьми смотреть и от воровства и от всякого дурна унимать».
Для устрашения же челобитчиков, чтобы в другой раз неповадно было подавать такие жалобы, он указал «главному заводчику Федьке Кошелеву отсечь левую руку» и… положить ее на написанную им челобитную, к которой и другие сокольники также приложили свои руки. Остальных же челобитчиков в грамоте указано было бить кнутом и батогами. Как долго должна была лежать на челобитной отрубленная рука чересчур грамотного и смелого сокольника Федора Кошелева, еще недавно державшая кречета на вышитой шелком рукавице, царь указать не изволил.
Для государевой потехиКакими только прихотями царя не занимался Тайный приказ!
В его приходо-расходных книгах встречается имя Ивана Гебдона, по происхождению англичанина, выполнявшего сначала обязанности толмача при английских купцах и потом оставшегося жить в России.
По поручению Алексея Михайловича «гость и комиссариус» Иван Гебдон несколько раз ездил в Венецию и в Голландию за разными заморскими диковинками.
В сохранившейся, к сожалению, не полностью росписи поручений Гебдону, составленной в Тайном приказе, упоминается между прочим и приглашение в Россию мастеров, которые умели бы делать, чтобы «птицы пели на деревах, так же и люди играли в трубы», и, кроме них, еще двух мастеров «комедии делать».
Еще в начале царствования Алексея Михайловича театральные зрелища и другие «соблазнительные игрища» считались бесовской затеей. В 1648 году царь издал специальный указ, запрещающий сходиться по вечерам «на позорища», слушать и петь песни, танцевать и бить в ладоши, водить медведей, плясать с сучками (то есть собаками), «жёнкам и девкам скакать на досках» (качелях) и даже… играть в шахматы. Преследовалось накладывание на себя «личин» и «харь» (масок) и платья скоморошьего, а всякие музыкальные инструменты: домры и зурны, гудки и гусли и другие «гудебные бесовские сосуды» — приказано было сжечь. Сам же Алексей Михайлович при всей своей набожности не отказывал себе в забавах и зрелищах, а просвещенный его советник боярин Артамон Матвеев, возглавлявший после удаления Ордина-Нащокина Посольский приказ и осведомленный от ездивших за границу русских послов о виденных там ими придворных спектаклях, сумел впоследствии пробудить у царя интерес и к театру.
Поручение привезти из-за границы двух человек, «которые б умели всякие комедии строить», получил и еще один иноземец полковник Николай фон Стаден, ездивший в Ригу к «курляндскому Якубусу князю». Он же должен был навербовать там и целую труппу актеров. Но они так и не прибыли, испугавшись, должно быть, что царь их не отпустит назад. Начальник Посольского приказа Артамон Матвеев сумел, однако, помочь беде. В ведении этого приказа числилась московская «Немецкая слобода» с «богомольной хороминой», то есть лютеранской церковью при ней, которой заведовал пастор Иоганн Готфрид Грегори, бывший учитель, ставивший в Германии школьные спектакли. Ему и был объявлен указ — «учинить комедию, а на комедии действовати из библии», поставив пьесу из «Книги Эсфирь». Актерами должны были быть сначала учившиеся в церковной школе дети жителей Немецкой слободы, потом сыновья русских мещан. Из архивных же документов известно, что царем были отпущены большие средства на постройку для театра специальной «комедийной хоромины» в селе Преображенском и на изготовление декораций и костюмов.
Переделанный пастором Грегори в пьесу занимательный рассказ из «Книги Эсфирь» был назван «Артаксерксово действо», так как одним из его героев был персидский царь Артаксеркс, взявший в жены еврейскую девушку Эсфирь. Скрыв от него свое происхождение, Эсфирь потом выдала себя, вступившись за свой народ, когда над ним нависла угроза истребления.
По свидетельству ассистента придворного врача Лаврентия Рингубера, помогавшего пастору Грегори в постановке этой пьесы, «царю до того понравилась игра, что он смотрел ее в продолжение целых десяти часов, не вставая с места».
Пьеса эта считалась навсегда утраченной. Только совсем недавно, в 1953 году, она была неожиданно найдена научным сотрудником Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина И. М. Кудрявцевым. Приехав в Вологду и просматривая в местной библиотеке хранящиеся там старинные рукописи, И. М. Кудрявцев заинтересовался одной из них. Она числилась в описи как рукопись начала XVIII века. Опытный палеограф установил ее истинный возраст. Это был подлинник давно разыскиваемой историками и литературоведами первой пьесы, поставленной в XVII веке в Москве в придворном театре царя Алексея Михайловича.
