Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток
Поэма начинается с того, что царь Гудеа, чье сердце исполнено бурного, как паводок, волнения и великих замыслов («Пусть искрятся высокие темные воды сверканием трепета благоговейного» [235]), принял решение о великом строительстве и во сне получил подтверждение своему решению от самого бога Нингирсу:
Владыка храма так молвит:
«Энинну, Сути его во Вселенной воистину
я сотворю в сиянье!»
Правитель, разумом мудрый, напрягает разум,
О великом деянии молится.
Быка совершенного[241], козленка достойного
находит праведно,
на кирпич судьбы возлагает[242].
К построению храма пресветлого выю вздымает —
готовится.
Господина своего в сновидении —
Гудеа владыку Нингирсу узрел.
О построении храма тот ему сказал.
Энинну – Сути его огромны —
Он ему показал.
Гудеа смысла не понимает,
Словами теми тревожится. [235–236]
Как ясно из контекста, Гудеа понял лишь общий смысл сна, но не понял его деталей, и поэтому он решает обратиться к богине-прорицательнице Нанше, одной из покровительниц Лагаша, чей храм находился в районе округи Лагаша Нина-Сирара:
А ну-ка, расскажу я ей, а ну-ка, расскажу я ей, —
Да будет в том деле она со мной!
Я – пастырь[243], она меня возвышала!
Нечто мне в сновиденье явилось —
Смысла его я не понял.
Матери[244] моей да принесу мой сон!
Прорицательница, всемудрейшая, вседостойная,
Нанше, сестрица моя из Сирары,
Пусть смысл его мне растолкует! [236]
Однако Гудеа, осознав, что ему необходимо обратиться к Нанше, должен соблюсти определенную субординацию: ему нужно испросить дозволения на обращение к Нанше у бога Нингирсу и у своей божественной матери-покровительницы и одновременно основательницы Лагаша – богини Гатумдуг (все цари Шумера были одновременно жрецами и почитались отпрысками «священного брака» – между царем города и богиней-покровительницей города, которую замещала жрица этой богини[245]). Поэтому, взойдя на особую ладью магур (смысл слова до сих пор неясен исследовтелям; возможно, речь идет о священной ладье особой конструкции), герой «по протоку бегущему» (по одному из каналов) направляется к Сираре, где находится храм Нанше, но по дороге посещает Багару – «храм, что у протока стоит», посвященный Нингирсу, а затем святилище своей божественной матери Гатумдуг[246]. Он устраивает праздник в Багаре в честь Нингирсу, приносит ему жертвы, воздает ему славословия (в текст вклиниваются фрагменты гимнов). С особым благоговением Гудеа обращается к Гатумдуг, которая для него одновременно и мать, и отец и которую он именует поэтому «мать-основатель Лагаша» (исследователям известно, что Гудеа не происходил из царского рода и был преемником по трону своего тестя Ур-бау, будучи женатым на его старшей дочери; однако Гудеа принадлежал к высшей жреческой аристократии, считаясь сыном Гатумдуг):
Правитель к Гатумдуг, к опочивальне ее светлой подходит.
Жертву хлебом принес, воду свежую холодную излил[247].
К Гатумдуг пресветлой он подходит.
Моление ей он произносит:
«Госпожа, дитя, рожденное Аном[248]!
Достойновеликая, что главу к небесам воздымает,
Что в стране проживает,
Все, что граду ее потребно, – ведает,
О госпожа, ты – мать-основатель Лагаша!
На Страну ты глянешь – изобилие!
На благочестивого посмотришь – жизнь его удлиняется!
Нет у меня матери – ты мне мать,
Нет отца у меня – ты мне отец!
Мое семя в утробе ты взрастила, во святилище меня породила,
Гатумдуг моя светлая, добрая! [237]
Получив разрешение у Нингирсу и Гатумдуг, благосклонно принявших его жертвы и молитвы, Гудеа вновь восходит на свою ладью и останавливается у причала Сирары. Там «правитель во дворе Сирары главу к небесам воздымает, // Жертвы хлебом приносит, воду свежую холодную изливает, // К Нанше подходит, творит моленье» [238]. Почтительно обращаясь к Нанше, Гудеа рассказывает ей свой сон и просит его истолковать. Выслушав Гудеа, богиня Нанше толкует сон, последовательно объясняя все его детали, и неизбежные при этом повторы придают тексту особую эпическую неспешность и величавость.
Пастырь мой, твое сновиденье я ныне тебе растолкую!
Человек, чей рост подобен небу, чьи размеры земле подобны,
Как бог по венцу на главе его,
На руке – Анзуд[249], у ног – потоп,
Справа и слева львы лежат, —
То воистину брат мой Нингирсу есть,
Храм Энинну построить тебе повелел он.
Солнце, взошедшее над окоемом,
То твой бог Нингишзида[250], подобно солнцу,
Для тебя с ним взошел над окоемом.
Дева, что, вздымаясь, расчищала место[251],
Что стило серебряное в руке держала,
Табличку звезд доброго неба,
Что с нею совет держала, —
То воистину сестра моя Нисаба[252].
Храм построить в благом предсказании звезд[253] —
Вот что она тебе сказала.
И второй герой, что согнул руку,
Лазурита табличку в руке державший, —
Это бог Ниндуба воистину есть. Он чертил план храма.
Корзина священная, пред тобою стоящая,
Кирпичная форма, что приготовлена,
Кирпич судьбы, что в нее уложен, —
Это священный кирпич Энинну.
Водоем священный, перед тобой стоящий,
Птицы, что в щебетании там дни проводят, —
Пока храм строишь, очей не сомкнешь,
сладкий сон к тебе не придет.
Могучий осел, что у правого бока твоего господина
царапает землю, —
Это ты, и, словно конь ретивый, на земле обведешь
очертанья Энинну. [238–239]
Заметим, что мотив вещего сна и его толкования, определения по символике вещего сна необходимости того или иного свершения и поступка, крайне важен и распространен в шумерской литературе (особенно в героическом эпосе) и типологически соотносится с мотивом пророческих снов и снотолкований в библейских текстах: именно через сны Господь дает Откровение и подверждает Обетование (например, Откровения, данные Аврааму, Исааку, Иакову, особенно знаменитый сон Иакова в Книге Бытия (Быт 28), пророческие сны сына Иакова – Иосифа); вещим даром сноведения, т. е. снотолкования, Господь награждает особых избранников (Иосиф, пророк Даниил).
Гудеа же не только выслушивает от Нанше толкование своего сна, но и получает ряд ценных советов относительно строительства храма, которые и воплощает в жизнь. Надпись подробно рассказывает о новых сновидениях Гудеа, о приготовлениях к строительству, об очистительных обрядах, жертвоприношениях, благословениях храму и т. д. Таким образом, перед нами не просто надпись, но самая настоящая эпическая поэма (специфический эпос замыслов и свершений), в которой реально-историческое переплетается с мифологическим и ритуальным. Тем не менее шумеры не относили подобного рода надписи к собственно литературным произведениям (см. ниже).
К числу памятников исторического характера относятся «История святилища Туммаль», «Царский список» и «Перечни названий годов» (конец 3-го тыс. до н. э.). «История святилища Туммаль» перечисляет имена правителей, строивших и перестраивавших храм Туммаль в Ниппуре и оставивших там свои надписи. Наряду с достоверно известными историкам и по другим свидетельствам шумерскими правителями Ур-Намму, Ибби-Суэном и другими, в «Истории святилища Туммаль» упоминаются цари Урука Гильгамеш и его сын Ур-Нунгаль, правители города Киш Энмебарагеси и его сын Ага (Агга), сражавшийся с Гильгамешем (это дало возможность ученым предположить, что легендарный царь Урука Гильгамеш – главный герой шумерских эпических сказаний – вполне историческое лицо). «Царский список» – список царей Шумера с перечислением исторических и легендарных сведений о них – интересен (помимо ценных сведений для понимания шумерской истории) содержащимися в нем идеей «вечной царственности» и первым упоминанием о всемирном потопе. Согласно «Царскому списку», «вечная царственность» (нам-лугаль) является некоей магической субстанцией, которая снизошла с небес и осеняет царей. Во время всемирного потопа нам-лугаль поднялась на небо, а затем вновь спустилась на землю. В связи с этим все династии шумерских царей делятся на «допотопные» и «послепотопные». «Перечни названий годов», также составленные при III династии Ура, представляют собой древнейшую известную нам хронику, или летопись, ибо каждый год в них назван по какому-либо особо примечательному событию, которое произошло в этом году. Хотя исторические надписи и произведения исторического характера обладали несомненными литературными достоинствами, сами шумеры не относили их к художественной литературе и не включали их в особый литературный канон.
