А Макаров - К истокам Тихого Дона
— использование заимствований для связывания отдельных эпизодов;
— восполнение недостающего материала «самодельными» отрывками, резко выделяющимися из основного текста недостоверностью содержания, сбивчивой хронологией, лексикой, идейной направленностью;
— плохое понимание содержания и внутренних связей в тексте;
— попытки идеологической переориентации всего произведения.
А что же в действительности происходило в описываемые дни в районе Верхнедонского восстания?
Шолохов неоднократно заявлял, что в «Тихом Доне» идейным стержнем его творчества всегда была «большая человеческая правда». Интересно узнать, как относились к этой «правде» современники, хорошо знавшие донскую землю, преданные ей всем сердцем, принимавшие непосредственное участие в событиях и разделившие трагическую судьбу Дона и России. Вот, например, как воспринимался в эмиграции только что вышедший в свет роман:
«Повседневная казачья жизнь, не затрагивающая собой господствующей в романе большевицкой «большой человеческой правды», изображено так верно и образно, что такие места романа читаешь и перечитываешь до упоения.
В самом деле, кому из казаков неизвестна такая дорогая и милая картинка и кого она не возьмет за живое:
— Давай, Ксюша, заиграем песню?..»[63]
Представление об этой «правде» мы можем получить, сравнив его текст с реальными событиями на Дону во время освободительной борьбы 1918-1919 годов. В этом случае мы не только решаем частный вопрос об исторической достоверности событий и уровне знаний автора (или «соавтора»), но одновременно выявляем отношение самого Шолохова к казачеству и его судьбе, к трагическим событиям междоусобной войны, степень внутреннего духовного сопереживания и вовлеченности Шолохова в описываемые на страницах «Тихого Дона» события.
Ключевым вопросом здесь стало отношение Шолохова к самой радостной и незабываемой минуте в жизни восставших — встрече со своими братьями-казаками, прорвавшимися на помощь из-за Донца и принесшими освобождение от неминуемой гибели.
Говорят свидетели-современники
Из огромного числа свидетельств о борьбе казачества в годы гражданской войны, которые можно найти, например, на страницах донских газет и журналов тех лет, мы выбрали всего несколько. Они касаются наиболее важных для нашего исследования обстоятельств:
— воссоздание положения казаков, сложившегося в занятых Красной армией районах;
— выяснение главных мотивов, толкнувших их на восстание;
— отношение восставших к ушедшим за Донец вместе с Донской армией.
Здесь возникает вопрос: можно ли вполне доверять газетным описаниям ужасов, творившихся на «освобожденной» территории? Не является ли все это обычной пропагандой, преувеличением или даже выдумкой? Примеры поведения красных почерпнуты нами со страниц «Донских ведомостей». Внимательное знакомство с этим изданием (редактором был Ф.Д.Крюков, ему помогал и на несколько месяцев замещал Н.П.Асеев) свидетельствует о строгом отборе материала, продуманности и серьезности всей линии газеты, чувстве высокой ответственности со стороны участвовавших в издании представителей донской и российской интеллигенции.
Первый отрывок, который мы приведем, заимствован из очерка, где рассказано о судьбе станицы Константиновской, расположенной на Дону у впадения Северного Донца. Автор воссоздает ту атмосферу террора, ужаса и отчаяния, которую испытывали казаки в районах, занятых Красной армией:
«21 февраля «мироновцы» ворвались в Константиновскую: началось советское строительство жизни, или, как писала «Донская Правда», — «спала завеса с глаз, новые планы и новые мечты зародились из нового семени разумного, доброго, вечного».
Гомерическое пьянство... разразилось в первый же день, а из «новых мечтаний» осуществились самые главные: расстреляны были захваченные офицеры... и «казаки-красновцы» по доносу иногородних... другая осуществленная «новая мечта»: выпущены были все арестанты из тюрьмы, ибо «у нас нет тюрем»!..
Местные воры и конокрады, краса и гордость революции — матросы, озлобленные иногородние отплясывали дикую сарабанду над поверженной в прах станицей, захлебываясь в реках награбленного вина и потоках безвинной крови...
Деятельно работали, как всегда у большевиков, лишь чрезвычайка (военно-революционный суд), трибунал и военные власти. Главными заправилами чрезвычайки были два еврея — Аронштам и Склярский. За два месяца ими было расстреляно (приговоры утверждались латышом-комендантом) свыше 800 человек, из которых около 100 — жители станицы. Большинство расстрелянных — старики... Расстреливали днем у тюрьмы китайцы, на виду у всех».[64]
«...в концентрационные лагери на всю жизнь»
О составе восставших верхнедонцев и причинах, подвинувших их на восстание, у нас имеется свидетельство двух казаков — посланцев из Мигулинской станицы К.Е.Чайкина и Е.А.Мирошникова. В их докладе Войсковому Кругу 16 [29] мая 1919г. говорилось:
«...мы просим, чтобы нам дали вождей... Верхне-Донской округ восстал против красных, обиженный расстрелами и грабежами, которые они производили... [Наказ казаков:] «либо вождей добудете, либо дома не будете».[65]
Мы видим из этих рассказов, что восстание было для казаков актом отчаяния, решимостью скорее умереть, чем быть обращенными в рабское состояние. Поэтому колебания в настроении Григория Мелехова относительно целесообразности восставать против «своей, родной» власти (см., например, эпизоды с матросами под Климовкой или пьянки с Ермаковым и другими командирами) — фальшивы от начала и до конца. Они не только противоречат авторскому образу Григория Мелехова, но и имеют совершенно фантастический характер на фоне той политики террора («расказачивания»), которую проводила на занятой территории коммунистическая — «своя, родная» — власть.
Вмешательство Шолохова в органично написанный, единый по замыслу, используемым художественным средствам и идейной направленности текст носит чисто идеологический характер и имеет целью перекрасить героев чуждой ему по внутреннему пафосу, по духу книги. Приезд станичников в Новочеркасск за командирами для руководства их восстанием также прямо противоположен шолоховской идее о неприязни повстанцев (и Григория в их числе) к «кадетам» и к «генералам», опровергает ее.
Приведем еще один документ — донесение сотника П.Г.Богатырева о положении в районе восстания, куда он, первый из представителей Донской армии, прилетел на самолете в апреле 1918 г.:
«Председателю окружного Круга Верхне-Донского округа. Х[утор] Сингин, 28 апреля, 13ч. 50 мин. Доношу господам членам Войскового Круга, что восстание есть. Восстали станицы Казанская, Мигулинская, Вешенская, Еланская, Слащевская, Букановская, часть Усть-Хоперской, Боковской, Каргинской и слобода Березняги.
Численный состав восставших до 25000 человек. Ощущается недостаток в командном составе, снарядах, патронах, полное отсутствие денежных знаков, табаку, спичек.
Дух восставших хорош. Очень сильное тяготение к Донской армии на предмет соединения... Восстание произошло на почве экономической, а в особенности террора...»[66]
Другое свидетельство — показания перебежчиков из Сердобского полка, направленного на подавление восстания:
«...приказано... 3 марта... по прибытии в ст.Слащевскую перейти в ст.Букановскую, где был сконцентрирован весь карательный отряд 9-й армии... Мы получили задание переправиться на правую сторону Дона, двигаясь по этой стороне вплоть до станицы Мигулинской сжигать все восставшие хутора, всех же казаков от 18-летнего возраста расстреливать. А в тех местах, где восстания не было, всех казаков некоммунистов под конвоем отправлять в ст.Михайловскую, откуда они должны были быть отправлены в Петроградскую губернию в концентрационные лагери на всю жизнь, все же их имущество подлежит конфискации...»[67]
Жестокое и безжалостное отношение к населению казачьих районов, которое рисует нам свидетельство красноармейцев, соответствует общей картине событий в «Тихом Доне». На его страницах практически нет эпизодов, где красноармейцы вели бы себя лояльно по отношению к казачьему населению занятых районов. «Тихий Дон» написан в целом с позиций враждебного отношения к Красной армии как к армии поработителей. Именно по этой причине Шолохову так и не удалось коренным образом изменить первоначальный замысел. А его грубые вмешательства в основной текст слишком выделяются фальшивостью тона и надуманностью деталей.
