Т.В. Анисимова - Современная деловая риторика: Учебное пособие
Парубок заметил тотчас, что отец его любезной не слишком далек, и в мыслях принялся строить план, как бы склонить его в свою пользу.
— Ты, верно, добрый человек не знаешь меня, а я тебя тотчас узнал.
— Может, и узнал.
— Если хочешь, и имя, и прозвище, и всякую всячину расскажу: тебя зовут Солопий Черевик.
— Так, Солопий Черевик.
— А вглядись-ка хорошенько: не узнаешь ли меня?
— Нет, не познаю. Не во гнев будь сказано, на веку столько довелось наглядеться рож всяких, что черт их и припомнит всех!
— Жаль же, что ты не припомнишь Голопупенкова сына!
— А ты будто Охримов сын?
— А кто же? Разве один только лысый дидко, если не он.
Тут приятели побрались за шапки, и пошло лобызание. (Н.В. Гоголь)
§39. Важность употребления топосов
§ 39. Не следует думать, что поиск и использование разного рода топосов — это признак лицемерия. Нет! Это лишь показатель желания договориться, найти общий язык с партнером, повлиять на его взгляды и убеждения. Даже в простых жизненных ситуациях пренебрежение топосами может приводить к печальным последствиям для говорящего.
Машенька: Я не понимаю, ма тант, что вам не понравился Курчаев?
Турусина: Как он может мне понравиться? Он смеется в моем присутствии над самыми священными вещами.
Машенька: Когда же, ма тант, когда?
Турусина: Всегда, постоянно, он смеется над моими странницами, над юродивыми.
Машенька: Вы говорите, что он смеется над священными вещами.
Турусина: Ну, конечно. Я ему говорю как-то: посмотрите, у моей Матреши от святости уже начинает лицо светиться. Это, говорит, не от святости, а от жиру. Уж этого я ему никогда не прощу. До чего вольнодумство-то доходит, до чего позволяют себе забываться молодые люди! (А.Н. Островский)
Конечно, молодой человек, добивающийся руки девушки, не должен был так портить отношения с ее тетей, а поискать с ней согласия. Позже этот прием прекрасно демонстрирует Глумов, к которому поэтому Турусина сразу чувствует симпатию.
Тем более важно отыскивать топосы при решении сложных проблем. "Глупо использовать при совместном разыскании истины такие средства, которые людей от нее отталкивают! Разве можно не считаться с их нравами, предрассудками, самолюбием? Посмотрите, как он [Сократ] нелепо ведет себя в суде, куда его вызвали, обвиняя в неуважении к традициям полиса (это понятно: ведь для Сократа превыше всего истина!). Как бы в этой ситуации поступил другой, более опытный спорщик? Подготовил бы речь по всем правилам тогдашнего судебного искусства, то есть с просьбами о снисхождении, с апелляциями к человечности судей (в этом месте речи должны были горько заплакать приведенные в суд дети подсудимого или его близкие) и т. д. А как поступил Сократ? Сказав, что такие спектакли не для него, он, по своему обыкновению, стал высмеивать укоренившиеся в полисе судебные обычаи и учить судей, как им следует судить! Это их так шокировало, что за признание Сократа виновным проголосовало 280 из них, против — 221. Тут бы задуматься, почему судьи прислушиваются не к Логосу, а к словам обвинителя о том, что Сократ издевается над демократией, говоря, что это возможность избрать в «вожди» себе подобного, а не достойного! И почему Сократу, который никогда не ратовал за изменение существующего порядка, по сути дела вменили в вину последствия чуждой ему по духу стихии политических страстей, интриг, вероломства и т. п., обвинив в развращении молодежи? А как отреагировал на это Сократ? Он сказал, касаясь требования его обвинителей сурово наказать его: "Итак, если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя — к обеду в Пританее!" Опять шок: ведь в Пританее за счет государства предоставлялось питание в качестве великой почести победителям Олимпийских игр! Результат иронии налицо: перевесом уже в 80 голосов Сократу был вынесен смертный приговор. Это и понятно: разве такими приемами выиграешь даже пустячный спор."[62, 59]
Иногда позиция Сократа в этой ситуации объявляется идеалом риторического поведения и прямо противопоставляется позиции софистов: "Софист настаивает на том, что цель красноречия — "внушать веру", т. е., по сути, манипулировать адресатом. Сократ противопоставляет этому свое понимание целей риторики как дисциплины и деятельности: она должна не внушать веру, а "поучать, что справедливо и что нет". Цель красноречия — истина об обсуждаемом предмете, предмете речи, именно такая риторика дает подлинное благо людям и обществу и потому является настоящим искусством, тогда как риторика софистов, манипулируя слушателем с помощью формальных приемов, льстя им, угождая им, есть не искусство, а простая сноровка, основанная на лжи и лицемерии, и потому не благая, а пагубная, не приносящая настоящей пользы, а доставляющая низменное удовольствие. Таким образом, проблема этического выбора включается в диалоге в само определение красноречия. Риторика софистов обращена к толпе и играет на ее инстинктах, риторика Сократа апеллирует к свободному гражданину, aner politicos, действующему на благо своему государству. Видим, что и адресат в этих двух противопоставленных моделях красноречия разный.«…»Вспомните: основной принцип риторики софистов — говорить то, что слушателю приятно; убеждать людей, воздействовать на них, манипулируя ими, обращаясь к их эмоциям и потакая слабостям. Сравните кстати советы, которые дает читателю Дейл Карнеги — наследник софистической риторической культуры. Сократ же даже в виду смертельной опасности не пожелал изменить тем принципам речи, которые в разговорах с учениками и в спорах с противниками сам утверждал: прежде всего — не пожелал изменить истине и правдивости в речи, видя в этом нравственный долг человека."[70, 16–19]
В этом рассуждении видна наметившаяся в последнее время тенденция называть софистами всех, кто придерживается взглядов на риторику, отличающихся от наших собственных. Однако необходимо отметить, что к софистике нельзя отнести все не разделяемые нами концепции. Софистика — вполне определенная риторическая система, построенная на оправдании намеренного обмана аудитории. Поэтому мы не станем защищать софистов, позиция которых, действительно, безнравственна, и ее нужно решительно осудить. Однако противопоставление между истинной риторикой и софистами должно проходить совсем не по линии "поучает, что справедливо, а что нет" — "внушает веру". Люди устали от поучений, от прямолинейного навязывания истины в последней инстанции, не хотят соглашаться с оратором, который не считается с их ценностными ориентирами (как, впрочем, не захотели согласиться и греческие судьи). С другой стороны, "внушать веру" вовсе не является синонимом лжи, лицемерия, низменного удовольствия. Вспомните хотя бы, как врач внушает пациенту веру в скорое выздоровление, командир внушает солдатам веру в неминуемую победу над врагом, а учитель внушает ученику уверенность в способности одолеть трудный предмет. Ср., например: "Американские психологи в ходе эксперимента УБЕДИЛИ нескольких учащихся в наличии у них способности к определенному роду деятельности, и эти способности действительно стали проявляться в большей мере, чем у сверстников этих ребят."[74, 145] Но и во всех остальных случаях оратор, обращающийся к чувствам аудитории, должен не угождать и льстить, а стремиться достичь согласия слушателей. Провозглашение несгибаемой позиции Сократа риторическим идеалом возвращает нас к ситуации полного взаимонепонимания, долгое время господствовавшего в обществе.
Разумеется, оратор должен быть честным, должен стремиться говорить то, что он думает. Однако быть честным и сообщать истину — не одно и то же, поскольку не каждый человек может объявить себя держателем истины. Кроме того, как мы уже отмечали, доказательство истины — задача далеко не каждой речи, да и сделать это можно совершенно разными способами. Можно, как Сократ, резать в глаза правду-мать, раздражая и шокируя аудиторию, а можно постараться встать на позицию слушателей и сообщить правду, отталкиваясь от их взглядов и ценностей.
Таким образом, граница между истинной риторикой и софистикой должна быть проложена, во-первых, по линии: искренне верит сам в то, что говорит — намеренно обманывает аудиторию, а во-вторых, по линии этического выбора оратором средств аргументации, независимо от того, доказывает ли он истину или убеждает согласиться со своим мнением. Это значит, что оратор должен быть уверен, что борется за правое дело. И если это условие соблюдено, то качество речи оценивается по тому, достигнута ли поставленная цель. Если цель была поиск истины, то приблизились ли к ней; если цель — изменить взгляды аудитории, то изменились ли они; если цель — вызвать определенное чувство, то возникло ли оно и т. д. Все это, разумеется, не любыми средствами, а лишь допустимыми с точки зрения этики.
