Николай Дановский - Вводное слово в искусство перевода
Неравносложные рифмы, когда после ударной гласной — неодинаковое количество слогов (морде — городе; оборудование — трудно).
Разноударные рифмы (сце́на — веретена́).
Тавтологические рифмы, когда они образуются одними и теми же словами:
Всё моё, сказало злато;
Всё моё, сказал булат
Всё куплю, сказало злато,
Всё возьму, сказал булат.
Омонимические рифмы, образуемые одним и тем же словом, имеющим разные значения (пила-1 — пила-3; коса-1 — коса-2; берегу-3 — берегу-1; напасть-3 — напасть-1).
Паронимические рифмы, образуемые словами одной основы (договор-заговор; врат-разврат; давать-создавать)
Диссонансы (диссонансные рифмы), когда совпадают согласные звуки, а ударные гласные различаются (слова — слева — слава; Фидель — фитиль; дула — дола — дела; сезон — Сезан).
Об ассонансах
Звукосочетания, составленные из одинаковых ударных гласных, но различающиеся согласными в поэтическом тексте оставляют впечатление рифмы, и потому широко применяются. Отдельные образцы ассонансов встречались уже у А.С. Пушкина (дружин — недвижим). Но особенно широкое поле приобрели ассонансы в современной поэзии (огромность — опомнюсь; грусть — озарюсь).
Совершенно правильно отмечает К. Калочай, что ассонанс базируется на фонетических законах. К нему легко может привыкнуть и тот, в чьем национальном языке они отсутствуют. Созданию впечатления повтора содействует некоторое ослабление слуховой памяти, поскольку между ассонансами произносятся стихи, вызывающие это ослабление. Ведь ассонансы не следуют непосредственно один за другим, а их разделяют более или менее длинные промежуточные стихи, и внимание сосредотачивается на смысле, звучание первого ассонанса оставляет по себе уже размытый след в памяти. Поэтому небольшое смещение в звуковом ряде вполне удовлетворяет чувство ожидания рифмы.
Для эсперанто ассонанс имеет особый смысл. Вследствие полной регламентированности гласных звуков в качестве грамматических «дискриминаторов» частей речи, чистая рифма в эсперанто возможна лишь строго у одинаковых частей речи (kordo — bordo; bona — dona; veli — seli; mete — pete). Поэтому только ассонанс дает возможность «псевдорифмовать» различные части речи.
К. Калочай, перечисляя различные виды ассонансов, начинает с псевдоассонансов, в которых требуется лишь совпадание гласных (forte — bone; arde — tamen; veni — sendis; klingo — iros).
Следующая категория «грубых ассонансов», в которых такие две гласные еще получают окружение в виде нескольких согласных (arbo — paŝtos; morto — tondros).
Далее следуют «звонкие ассонансы», в которых на конце одинаковые гласные (granda — vasta; vidas — timas; nek pli — nek mi; por mi — sondi).
Далее следуют «мягкие ассонансы», в которых звучание компонентов пары сильнее сближается (tago — knabo; paĝo — kaŝo; truo — brulo).
И завершает классификацию «комбинированный ассонанс», в котором наибольшее звуковое подобие достигается наличием нескольких близко звучащих согласных (cindro — fingro; sonĝo — forĝo; bapto — lakto).
В особую категорию он выделяет созвучие, пришедшее из Франции, — «агордо», что является по приведенной выше классификации «диссонансной» рифмой, а также особый вид рифмы, пришедший из России, который он называет «коренная рифма» или «рифма-недоносок» (например, bela — anĝeloj). По сравнению со всеми категориями ассонансов классфикации К. Калочая этот тип, естественно, в большей мере создает впечатление повтора звукоряда. Но К. Калочай смотрит на этот тип ассонанса (рифмы) с недоверием. Он пишет:
«Такие „рифмы-спотыки“ в особенности часто встречаются у русских поэтов. Для меня эти рифмы являются абсолютно неузнаваемыми. На слух я их вообще не воспринимаю, а при чтении я должен выискивать их присутствие теоретически».
Что можно по этому поводу сказать? Разные люди воспринимают музыкальность по-различному. И нельзя возводить свои индивидуальные восприятия в поэтический канон. Одним не нравится одно, другим другое. Почему именно этот тип ассонансов (чрезвычайно распространенный в русской поэзии) оказывается немузыкальным, а «arde — tamen» — музыкальным, остается на совести К. Калочая. В эсперанто идет освоение поэтических сокровищ разных культур. И наравне с венгерскими ассонансами(veni — sendis или klingo — iros), которые для славянского уха совершенно никакой музыкальностью не обладают, необходимо принять и французские диссонансные рифмы, и венгерские ассонансы, и русские ассонансы, которые обладают не меньшей музыкальностью.
А если взять весь широкий диапазон поэтических форм от верлибра и пройти через лирическую прозу, стихотворения в прозе, белые стихи с их полным отсутствием рифм и ассонансов, а есть лишь тропы и ритм, и наконец достичь области традиционной рифмованной поэзии (через английскую поэзию с ее размытой рифмой, латышскую, где рифма вообще редкая гостья), через ассонансную поэзию, то для эсперанто, по-видимому, «рифма-недоносок» зазвучит совершенно, если само стихотворение будет произведением искусства. Можно вполне назвать то, что называет К. Калочай «рифмой-недоноском», — русским ассонансом и учесть при этом, что эта форма дает широкий простор для ассонансных сочетаний различных частей речи в повторяющемся звукоряде, что, по-видимому, очень существенно для эсперанто.
В заключение приводим несколько примеров переводов русской поэзии.
Девушка из Сполето
Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой — мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи —
Дай, как монаху, взойти на костер!
Счастья не требую. Ласки не надо.
Лаской ли грубой тебя оскорблю?
Лишь, как художник, смотрю за ограду,
Где ты срываешь цветы, — и люблю!
Мимо, всё мимо — ты ветром гонима —
Солнцем палима — Мария! Позволь
Взору — прозреть над тобой херувима,
Сердцу — изведать сладчайшую боль!
Тихо я в тёмные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюбленное сердце бросаю
В тёмный источник сияющих глаз.
Knabino el Spoleto[1]
Sveltas vi kiel preĝeja kandelo,
Glave trapikas min via rigard'.
Kara, renkont' kun vi estus fabelo —
Sendu min aŭtodafeon pro ard'.
Mi ne postulas kareson, feliĉon.
Ĉu mi ofendu vin per la kares'?
Arte kontemplas nur tra la latison
Plukon, kaj amas vin ĝis sinforges'!
Preter, forpreter vin pelas la vento…
Sunbrunigita, permesu, Mari'!
Al la kerub' malblindiĝi momente.
Dolĉa dolor' sagu koron ĝis kri'!
Softe brunbuklojn mi plektas konfide
Kun kriptaj versoj — juvel-diamant'.
Mi aman koron forĵetas avide
Al sombra font' de okulobrilant'.
Осенние размышления
Ты, осень, всё сместила и сломала —
Так много красок и так света мало,
Так дни укоротились, так длинны
Глухие ночи в седине луны.
Чем мы перед природой виноваты,
Что шлет туман, подобье серой ваты, —
Что ветер сыр, что холодна вода,
И нет за то ни спроса, ни суда!
Напрасны сетованья и вопросы —
То облик правды, голос чистой прозы,
И никаким идиллиям вовек
Не одержать над этой явью верх.
И всё же в стылость, сырость, серость, слякоть
Не позволяй душе скисать и плакать,
И верь, — за мглой и снежной белизной
Блеснёт ручей, разбуженный весной.
Ведь это также внутренняя правда
Рассвета, леса, поля, луга, сада,
Покинувшего рощу соловья.
А значит — вместе с ними и твоя.
Aŭtuna medito
Aŭtuno! Rompas ĉion vi, transmetas —
Koloroj buntas, sed la lumo etas,
Mallongas tagoj, nigras nokta long',
Obtuza sub livida luna blond'.
Ĉu de l' natur' ni estas kulpigataj,
Ke ĝi nebulojn sendas grizavatajn, —
Ke vent' humidas kaj malvarmas akv',
Neniu respondecas pri la akt'!
Enketi kaj lamenti plene vanas —
Honesta proz' ĝi estas, voĉ' veranas,
Kaj ajna idilio en final'
Senpovas antaŭ tiu ĉi real'.
Sed dum malvarmo, ŝlimo, kot', malseko
Ne lasu ĝemi vin en feblo-eko
Kaj kredu, post neĝblank', tenebra temp'
Ekbrilos roj', vekita de printemp'.
Ja estas same ĝi la vero ena
De herb', arbar', aŭroro kaj ĝardeno,
De bosk' fluginta urĝe najtingal',
Kaj sekve via en eventual'.
Я верю
Покуда солнце людям светит
С небесной выси голубой,
Не верю я, чтоб жизнь на свете
Сама покончила с собой.
Нет, я не верю в гибель мира
В кромешной атомной золе,
Чтоб ни Толстого, ни Шекспира,
И ни травинки на Земле.
Я верю в разум человека,
В его порыв дружить, любить,
В потребность тихого ночлега
И в жажду строить и творить.
В его возвышенные чувства
И дерзкой мысли торжество,
В его науку и искусство.
В него. И больше ни в кого!
Я верю верой беспредельной,
Она живёт в моей крови,
Я верю песне колыбельной
И первой бережной любви.
Я в нашу память верю свято,
Она сердца доныне жжёт,
Она гремит грозой набата
И от войны нас бережёт.
Я верю верою заветной,
Она, как мать, мне дорога.
Я верю в то, что флаг рассветный
Взошёл над миром на века.
Ничем той веры не измерить,
Никак её не сокрушить.
Пока живу, я буду верить,
Пока я верю — буду жить!
Mi kredas