Татьяна Николаева - Непарадигматическая лингвистика
По этому поводу можно лишь заметить, что абсолютное инициальное положение глагола также и в русском языке перетягивает на себя усиление фразово-интонационных параметров. В этом случае после глагола наступает интонационный спад и нечто, занимающее таинственное «второе место», произносится слабее. Например, Купи ему эту штуку, наконец!. Что же здесь, по «науке», оказывается «ваккернагелевским» кластером? ему эту штуку? Или другой пример: Любила очи я голубые, / Теперь люблю я черные. А где же именно в этих двух предложениях выявляется «ваккернагелевский» компонент: очи я? я? люблю я? Или за всем этим стоит некая совсем другая модель?
Г. А. Цыхун считает клитики в македонском языке грамматикализованными (делексикализованными) полностью. Их особенности: 1) возможность занимать инициальное место и 2) препозиция по отношению к глаголу. Что касается тесной именной группы в македонском, то здесь, по мнению Г. А. Цыхуна, ««нейтрализовались» две тенденции: тенденция к закреплению клитики при имени, что связано с ее грамматикализацией, и тенденция к постановке энклитики на второе место при именной группе (в соответстветствии с правилом Ваккернагеля)» [Цыхун 1968: 124]. И далее: «Итак, правило Ваккернагеля является актуальным для болгарского языка только в случае сохранения местоименными клитиками их энклитического характера. (…) В македонском литературном языке правило Ваккернагеля неприменимо к местоименным клитикам в приглагольном употреблении, так как здесь господствует проклиза. Оно неприменимо также и к энклитикам в приименном употреблении в связи с тем, что их позиция в именной группе зависит от позиции имени, с которым они жестко связаны» [Цыхун 1968: 125].
В диссертации А. Б. Борисовой [Борисова 2005] клитики рассматриваются на фоне общего анализа местоименной репризы как явления языкового употребления в целом. Материалом в ее работе служит новогреческий язык: представлены данные, так сказать, двойного характера: мариупольский диалект, изученный автором лично, и тексты греческих авторов Нового времени, в основном написанные на димотике. Автор различает три вида местоименного повтора: а) повтор прямого или косвенного дополнения, б) репризы – в той ситуации, когда дополнение стоит в препозиции к глаголу-сказуемому, а клитика располагается между ними, в) антиципации, когда дополнение стоит в постпозиции к глаголу-сказуемому, а клитика – в препозиции. Как и Г. А. Цыхун, А. Б. Борисова рассматривает свой материал на фоне других языков контакта, в частности балканских. Центр ее внимания – это недалеко еще пока зашедшая грамматикализация повтора на Балканах: «в болгарском и румынском языках прагматика доминирует над грамматикализацией, в албанском грамматикализация начинает доминировать над прагматикой, а в македонском грамматикализация полностью одержала верх над прагматикой» [Борисова 2005: 8]. Для нашей работы интересны ее выводы (хотя также достаточно важна и хорошо проделанная статистика употребления). Итак, как пишет А. Г. Борисова, не все может дублироваться через местоименный повтор. Или – что же может дублироваться через местоименный повтор, а что не может:
• не может дублироваться дополнение-рема;
• запрещено дублирование предложных групп;
• регулярна реприза прямого дополнения, являющегося темой предложения (но это зависит и от стилистического фактора);
• антиципация определенных именных групп, являющихся темой, не регулярна: ее функция – возвращение в дискурс «старой» темы или подчеркнутое введение новой;
• иногда возможен повтор неопределенных именных групп;
• повтор самих личных местоимений довольно нерегулярен;
• намечается тенденция к грамматикализации глагольных клитик, но пока еще сильное влияние на это оказывают стилистические и прагматические параметры [Борисова 2005: 30].
По нашему мнению, здесь было бы более интересно обратиться к другому общебалканскому процессу. А именно – к тем причинам, по которым в языках Балкан существует постпозитивный артикль. Поэтому клитика в приименной группе (необходимо напомнить, что во всех указанных выше языках речь идет о существительном определенном), особенно когда клитика при именах родства, может заменять (или дублировать) постпозитивный артикль. К сожалению, причины развития этой структуры находятся пока вне нашей компетенции, однако здесь также можно вспомнить членные формы русских прилагательных, где старъ + jь > старый в принципе следует той же тенденции, что и старата ми майка. Что касается «приглагольных» клитик, то в русском языке также царит некий хаос, например: Хотелось бы сегодня все-таки отдохнуть!, Пошел бы ты в магазин! и Я бы, пожалуй, выбрал для себя математику[76]. Принцип дистрибуции клитики (?) бы по синтаксической позиции здесь неясен.
Разумеется, в том многом, что связано с клитиками, остается неприкосновенным вопрос почему?
В частности, на самом деле остается неясной проблема, почему в одних языках клитика-дательный опережает по синтаксической позиции винительный, а в других – наоборот? Почему в русском и немецком языках не представлены клитики в том виде, в каком они существуют в романских и южнославянских языках? Существуют ли на самом деле «слабые» местоимения или это все те же «полные» формы местоимений, но помещенные в слабую фразовую интонационную позицию? Почему в немецком языке добавляется da к отделяемой приставке в конечной позиции и клитики ли эти darauf, dahin etc.?
Говоря более точно, ставятся четыре нерешенных вопроса:
1. Клитики. Что это такое? Это то, что не несет на себе ярко выраженного ударения[77], то есть феномен просодического плана, или это факт лексикографического плана: нечто сокращенное? или нечто незнаменательное? это то, что можно задать в словаре? или то, что возникает в тексте/речи?
То есть, иначе говоря, клитики – факт синтагматики или парадигматики ?
2. Что считать, обсуждая закон Ваккернагеля, вторым местом в высказывании? Например, Утомленное Солнце клонилось к закату. Где здесь второе место? И ослаблено ли оно?
То есть, существует ли закон второго, ослабленного интонологически, места в высказывании, состоящем из полнозначных знаменательных слов?
3. Почему все-таки говорят Je le vois, но Je vois Marie? Об особости синтаксиса клитик написано повсюду, но причины этой особости не раскрыты. По всей вероятности, это связано с тенденцией анафорики уменьшить по возможности расстояние анафоры и антецедента. Однако, проводя исследование в пределах одного высказывания, эту проблему решить нельзя.
4. Закон Ваккернагеля является справедливым для языков древних и постепенно прекращает свое действие? или это универсалия? Например, говоря по-русски Да я ему это сто раз объясняла, мы следует закону Ваккернагеля?
Говорить обо всей литературе, посвященной закону Ваккернагеля, просто невозможно. Этот обзор представлен в обстоятельной статье К. Г. Красухина [Красухин 1997], а также отчасти в его книге [Красухин 2004]. Наиболее простое и ясное на сегодняшнем этапе изложение закона Ваккернагеля можно найти в учебнике того же Красухина «Введение в индоевропейское языкознание» [Красухин 2004а]. Кратко его положения можно изложить следующим образом [Там же: 265]:
i. Закон Ваккернагеля относится к позднему периоду индоевропейского, так как он не приводит к редукции гласных в атонической позиции.
ii. Частицы второго места имели свой внутренний порядок. Из цепочек частиц возникали местоимения, а также некоторые именные формы.
iii. Но некоторые частицы могли занимать «плавающую» позицию.
iv. То есть частицы можно разделить на два класса: способные и не способные занимать тоническую позицию (то есть стоять на «ударном месте». – Т. Н.).
Типологии «ваккернагелевских» и «не-ваккернагелевских» языков посвящена докторская диссертация и монография А. В. Циммерлинга [Циммерлинг 2002]. Пересказывать подробно концепцию А. В. Циммерлинга – это значит подробно пересказывать монографию, насчитывающую около девятисот страниц. Привлекая огромное количество языков, А. В. Циммерлинг делит их на языки, точно укладывающиеся в «закон Ваккернагеля», и языки, имеющие свои особенности. Достоинством этой огромной работы, помимо прочего, является специальное выделение автором сентенциальных клитик, отличаемых им от клитик глагольных. Кроме того, важно, что автор не пользуется малопонятным термином «второе место», разъясняя закон Ваккернагеля, а формулирует его так: «все слабоударные слова в «ваккернагелевском языке» имеют тенденцию размещаться в спаде предложения» [Циммерлинг 2002: 68]. Существенно также и другое его определение: «Def 2: Язык считается «ваккернагелевским», если в нем нет более грамматикализованного механизма расстановки слов, нежели механизм размещения сентенциальных энклитик после первой ударной составляющей» [Циммерлинг 2002: 72]. Именно этот период – период действия и развития закона Ваккернагеля – К. Г. Красухин считает периодом развития сложных местоименных форм из клитических цепочек. В этот же период (или далее) одни элементы примыкали к знаменательному слову справа и становились постфиксами, а другие – слева и становились префиксами. В начале цепочки находился некий «барьер», например показатель негации, через который не могли переступить другие клитики.
