Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?
Постоянно бывает Пушкин в доме у Воронцовых (она и муж ее принимают гостей каждый у себя), ежедневно обедает у них. Образ ее преследует его, и Пушкин хочет удержать ее черты и в памяти своей, и на бумаге. Лицо, голова, профили, плечи с ожерельем на шее… обаяние ее женственности. По интонации его стихов («Онегинские» строфы) можно предположить, что это первое выражение новой влюбленности, и оно связано с той женщиной, портрет которой так настойчиво рисует вслед за двустишием:
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей.
Позже поэт включит его в стихотворение «Признание», посвященное А. И. Осиповой, но пока оно отражает его теперешнее состояние души. Амалия Ризнич была на сносях, Собаньская охладела к поэту. Пушкин лихорадочно искал новое увлечение, и новая страсть постепенно охватывала его. А пока, для удовлетворения своих сексуальных потребностей Пушкин продолжает вести такой же беспечный и несколько аморальный образ жизни, подобный его Петербургскому времяпрепровождению. «У нас холодно и грязно, – сообщает он Ф. Ф. Вигелю в ноябре 1823 года, – обедаем славно. Я пью, как Лот Содомский, и жалею, что имею с собою ни одной дочки. Недавно выдался нам молодой денек – я был президентом попойки; все перепились и потом поехали по б****».
И все же светская жизнь продолжала тянуть поэта. Зимой 1823-24 года Пушкин продолжал искать встречи с Елизаветой Ксаверьевной. 12 декабря у Воронцовых – большой бал, 25 декабря – большой обед, 31 декабря – маскарад, 6 января – маскарад у Ланжеронов. 13 января – благотворительный маскарад в театре, устроенный Воронцовой и Ольгой Нарышкиной. 12 февраля – второй маскарад у Воронцовых. Пушкин бывает, вероятно, на всех этих вечерах. Сердце поэта колеблется между тремя красавицами. С кем из них можно продолжить любовную игру? Пушкин все более влюбляется в Воронцову и, если верить его стихам, тогда же достиг взаимности, не порвав в то же время с Амалией Ризнич.
Психологически поэт снова решает задачу противоречия «чувственности» и «чувствительности». Его тянет к Воронцовой, но она может напомнить ему «инцестуальный» образ и тогда «психическая» импотенция вновь принесет телесные и душевные страдания. Пушкину надо унизить объект своей нарождающейся страсти. Что он делает? Пишет письмо своим кишиневским приятельницам (письмо к Майгин), в котором обещает «нарисовать m-m Vor… в 36 позах Аретина». Воронцова унижена, и теперь она становится сексуально привлекательной для поэта. И это не должно удивлять нас. Пушкин всегда был таков. «Он как бы принуждал себя к цинической усмешке, – отмечал П. К. Губер, – немедленно вслед за минутами чистейшего лирического воодушевления».
После тяжелых родов Амалия Ризнич находилась в болезненном состоянии, и Пушкин, не получая сексуального удовлетворения, через какое-то время перестал надоедать ей своей ревностью и своими страданиями. Произошел разрыв между ними, который вылился в грустные поэтические строки:
Все кончено: меж нами связи нет.
В последний раз обняв твои колени,
Произносил я горестные пени.
Все кончено, – я слышу твой ответ.
Обманывать себя не стану <вновь>,
Тебя тоской преследовать не буду,
Прошедшее, быть может, позабуду —
Не для меня сотворена любовь.
Ты молода: душа твоя прекрасна.
И многими любима будешь ты.
Это стихотворение написано в начале февраля, а 8 февраля Пушкин ужинает у Воронцовой. Это событие знаменовало какой-то этап отношений Пушкина с нею. Сердце поэта забилось. На другой день после второго маскарада у Воронцовых приехал в Одессу кишиневский приятель Пушкина Липранди, редко туда наезжавший, на этот раз вместе с другим кишиневским другом Пушкина, напарником по любовным похождениям, Н. С. Алексеевым. «В час мы нашли Пушкина еще в кровати, – вспоминал Липранди, – с поджатыми по обыкновению ногами и что-то пишущим. Он был очень не в духе от бывшего маскарада…» Пушкин находился в депрессии – все волновало и печалило его – и холодный, презрительный тон Воронцова с ним, и разрыв с болеющей Ризнич, и непонятное, полулюбовное, полупрохладное отношение к нему графини. Трудно на глазах всего одесского общества встречаться с супругой наместника края. Поэт искал более интимных встреч, и это ему, по видимому, удавалось – муж нередко отлучался из Одессы по служебным делам.
Однако из Киева вернулся Александр Раевский (12 февраля). Влюбленный в Елизавету Ксаверьевну, он свободно входил в ее дом в качестве родственника – «демон» Пушкина приходился Воронцовой троюродным племянником.
Раевский сам увлекался Воронцовой, может и состоял с ней в интимных отношениях. Прикрывая свое собственное увлечение Воронцовой, он по иезуитски направлял на Пушкина ревнивые подозрения мужа. Пушкин полностью подпал под власть этого скептика. Его впечатлительная и восприимчивая душа не могла отторгнуть змеиные нашептывания «друга». Мы знаем, какую роль он сыграл в отношениях Пушкина и Собаньской, постоянно подстегивая влюбчивого поэта. Язвительный Раевский в самом прямом смысле подавил волю Пушкина, который постоянно советовался с ним, рассказывал о своих успехах у женщин, переписывался с ним. Именно Раевский направил сексуальную энергию поэта в сторону легкомысленной Воронцовой.
Вот что рассказывает об отношениях А. Н. Раевского и Елизаветы Ксаверьевны Ф. Ф. Вигель: «В уме Раевского была твердость, но без всякого благородства. Голос имел он сам нежный. Не таким ли сладогласием в Эдеме одарен был змий, когда соблазнял праматерь нашу… Я не буду входить в тайну связей его с графиней Воронцовой, но, судя по вышесказанному, могу поручиться, что он действовал более на ее ум, чем на сердце и чувства. Он поселился в Одессе и почти в доме господствующей в ней четы. Но так терзалось его ужасное сердце, имея всякий день перед глазами этого Воронцова, славою покрытого, этого счастливца, богача, которого вокруг него все превозносило, восхваляло… При уме у иных людей как мало бывает рассудка. У Раевского был он помрачен завистью, постыднейшею из страстей. В случае успеха, какую пользу, какую честь мог он ожидать для себя? Без любви, с тайной яростью устремился он на сокрушение супружеского счастья Воронцовых. И что же? Как легкомысленна женщина – Воронцова долго не подозревала, что в глазах света фамильярное ее обхождение с человеком ей почти чуждым его же стараниями истолковывается в худую сторону. Когда же открылась истина, она ужаснулась, возненавидела своего мнимого искусителя и первая потребовала от мужа, чтобы ему было отказано от дома…
Козни его, увы, были пагубны для другой жертвы. Влюбчивого Пушкина нетрудно было привлечь миловидной Воронцовой, которой Раевский представил, как славно иметь у ног своих знаменитого поэта… Известность Пушкина во всей России, хвалы, которые гремели ему во всех журналах, превосходство ума, которое внутренне Раевский должен был признавать в нем над собою, все это тревожило, мучило его. Он стихов его никогда не читал, не упоминал ему даже об них: поэзия была ему дело вовсе чуждое, равномерно и нежные чувства, в которых видел он одно смешное сумасбродство. Однако же он умел воспалять их в других, и вздохи, сладкие мучения, восторженность Пушкина, коих один он был свидетелем, служили ему беспрестанной забавой. Вкравшись в его дружбу, он заставил его видеть в себе поверенного и усерднейшего помощника, одним словом, самым искусным образом дурачил его. Еще зимой, чутьем слышал я опасность для Пушкина, не позволял себе давать ему советов, но раз шутя сказал ему, что по африканскому происхождению его все мне хочется сравнить его с Отелло, а Раевского – с неверным другом Яго. Он только что засмеялся».
К слову заметить, опальный поэт везде находил себе напарника по «амурным» делам. В Кишиневе это Н. С. Алексеев, верный друг поэта и хранитель многих его рукописей, в Одессе – пресловутый А. Н. Раевский, в Тригорском – А. Н. Вульф. Далее можно будет проследить эту линию «ловеласов». Раевский – «учитель нравственности» для Пушкина, а сам Пушкин – учитель в «делах любовных» Алексея Вульфа.
Роман с Воронцовой приобретал все более четкие очертания. Ревность к Раевскому снова начала тяготить поэта, сопровождая его очередное увлечение. Ведь иначе поэт просто не мог любить. Добиться любви женщины, у которой есть любовник, или, по крайней мере, друг сердца – основная задача Пушкина, решаемая на подсознательном уровне. Интимные отношения между Пушкиным и Воронцовой окружены глубочайшею тайной. Скорее всего, Раевский, так зорко следивший за графиней, ничего не знал наверное и был вынужден ограничиваться лишь смутными догадками.
В то же самое время поэт иногда посещал свою прошлую любовь – Амалию Ризнич. Состояние ее постоянно ухудшалось. Роды сильно подорвали здоровье болезненной итальянки. Весной 1824 года ее муж писал П. Д. Киселеву: «После родов ей становится все хуже и хуже. Изнурительная лихорадка, непрерывный кашель, харканье кровью внушили мне самое острое беспокойство. Едва пришла весна, припадки сделались сильнее. Тогда доктора объявили, что категорически, не теряя времени, она должна оставить этот климат, так как иначе они не могли бы поручиться за то, что она переживет лето. Само собой, я не мог выбирать и стремительно решился на отъезд».
