В. Козлов - Колумбы российских древностей
После открытия в Дрезденской королевской библиотеке рисунков, созданных во время посольства А. Мейерберга в Россию в 1663 г., Румянцев поручил все тому же Аделунгу издать их «посредством литографии вместе с нужным к ним для пояснения описанием». В результате разысканий в Венском императорском тайном архиве кружок получил копии дипломатических донесений Мейерберга. К началу 1820 г. все эти материалы поступили в Московский архив Коллегии иностранных дел, сотрудники которого приступили к их переводу на русский язык. Работа шла медленно, а перевод в конце концов оказался неточным. Тогда новый перевод был поручен Кругу. К нему же направили и копии всех документов, касающихся посольства Мейерберга, которые выявили в архиве.
Но и Круг при жизни Румянцева не успел закончить подготовку публикации. Лишь в 1827 г. Аделунг использовал все собранные материалы в качестве комментариев к изданию 128 рисунков, сделанных во время посольства Мейерберга и относящихся к Курляндии, Лифляндии и России[170]. Из этой публикации, осуществленной на средства Румянцева, выделенные им ранее, впервые стали известны целая портретная галерея царя Алексея Михайловича и его приближенных, виды Москвы, Пскова, Новгорода и других русских городов, одежды придворных чинов, духовенства, купечества XVII в. На основании критического сравнения донесений Мейерберга и русских дипломатических документов Аделунгу удалось нарисовать красочную картину пребывания Мейерберга в России, впервые дать подробные сведения о самом австрийском дипломате, цели его посольства и ходе переговоров в Москве.
Самостоятельную ценность в этой книге представляла и первая публикация части «Путешествия» Э. Кэмпфера, побывавшего в Москве проездом в Персию спустя несколько десятилетий после Мейерберга.
Подготовка кружком изданий сочинений других иностранцев, писавших о России, не была доведена до конца. Работа над ними ограничилась копированием этих источников в зарубежных хранилищах и частичным переводом их на русский язык. Из всех их наиболее близка к публикации была «Московская хроника» Конрада Буссова, одно из наиболее интересных повествований о России конца XVI — начала XVII в., в том числе о событиях так называемого «Смутного времени» (восстании И. Болотникова и польско-шведской интервенции).
К 1821 г. сотрудники Румянцева уже имели в своем распоряжении копию «Хроники», представлявшую ее Беровскую редакцию (Вольфенбюттельский I список). Вместе с русским переводом Румянцев прислал ее Малиновскому «для сличения и поверки» с документами Московского архива Коллегии иностранных дел и последующего издания. Предполагавшаяся публикация встретила, однако, цензурные препятствия. В 1822 г. о существовании списка сочинения Конрада Буссова узнал Карамзин, к которому Малиновский переслал этот список, положившись на заверение Карамзина «не огласить, что знаю и видел эту летопись, пока граф Николай Петрович сам не даст ее мне». Вскоре и сам Румянцев передал ее русский перевод историографу, широко использовавшему этот источник в своей «Истории»[171].
Записки других иностранных авторов, посвященные историческому и географическому описанию России, копии которых были получены членами Румянцевского кружка, впоследствии легли в основу известного труда Аделунга, представлявшего собой первый сводный обзор и характеристику сочинений иностранных путешественников и дипломатов о России с библиографией их изданий[172].
Еще одну серию задумали друзья Румянцева в виде издания свода древнейших византийских и восточных источников по истории славян и народов, вошедших в состав Российской империи. Они надеялись ввести в научный оборот новые данные, связанные с проблемой происхождения Древнерусского государства. Согласно идеалистической методологии исторического процесса, господствовавшей в XVIII–XIX вв., возникновение Древнерусского государства связывалось с воздействием внешней силы; именно в этом контексте говорилось о народе «руси», завоевавшем славянские племена, принесшем им цивилизацию, государственное устройство и давшем свое название покоренной стране. Поиски этнической принадлежности «руссов», их места обитания до «завоевания» славян занимали умы ученых еще в XVIII в. Тогда же в работах Г. З. Байера, Г. Ф. Миллера, A. Л. Шлецера была выдвинута ошибочная гипотеза о норманнском (скандинавском или финском) происхождении «руси» (варягов), а в работах М. В. Ломоносова — о «руси» — славянах Восточной Пруссии. Проблема приобретала особый характер. Ученые, настроенные патриотически, боролись с теми, кто отстаивал основы норманнской концепции происхождения Древнерусского государства.
Уже в XVIII в. система доказательств норманистов и антинорманистов встала на почву источниковедческого осмысления неясных и противоречивых данных различных источников. Эту же задачу поставили перед собой и члены кружка, стремясь не столько к позитивному решению проблемы происхождения Древнерусского государства, сколько к тому, чтобы очертить пути ее решения. Поэтому столь неоднозначными оказались точки зрения разных членов кружка в этом вопросе, поэтому и сам Румянцев, вполне определенно высказываясь за норманнскую теорию, внимательно прислушивался и к ее противникам.
Румянцеву была известна гипотеза Г. Эверса о черноморском происхождении «руси». Некоторые исследователи полагают даже, что учебник Г. Эверса «История России», в котором эта гипотеза еще раз повторялась[173], был издан на средства Румянцева. Как бы то ни было, но кружок развернул научные разыскания первоначально именно в этом направлении. Григорович, например, по заданию Румянцева попытался выяснить местоположение города Сурож (Судак). Замысел был достаточно определенным: в житии Стефана Сурожского сообщалось о доваряжском походе новгородского князя Бравина от Корсуня до Керчи и захвате Сурожа. Но уже в 1819 г. членами кружка был опубликован труд Голлмана «Рустрингия», где «руссы» связываются с жителями фризской области Рустринген, т. е. доказывается одна из разновидностей норманнской теории происхождения «руси»[174]. Более того, из предисловия к этой книге и из переписки Румянцева с Болховитиновым недвусмысленно следует, что Голлман развивал в своей книге гипотезу Румянцева. Однако спустя несколько лет Погодин издал на средства Румянцева перевод книги И. Е. Неймана, из которой стали известны новые обоснования гипотезы Эверса (книга была снабжена критическими примечаниями Погодина, написанными с позиции теории норманизма)[175]. В этой кажущейся непоследовательности есть все основания видеть стремление членов кружка к объективному решению проблемы, что отразилось и в их намерении издать как можно больший круг древнейших византийских, восточных и западноевропейских источников, в той или иной степени связанных с вопросами истории Древнерусского государства.
В первый том этой серии вошло полностью сочинение византийского историка X в. Льва Диакона, включавшее ценные известия по древнеславянской истории (в частности, повествование о войне Иоанна Цимисхия со Святославом, где дан красочный портрет русского князя). Книга была опубликована в 1819 г. византологом К. Б. Гаазе. В нее включены и другие интересные отрывки из рукописей Парижской королевской библиотеки[176]. Среди них — запись греческого градоначальника (топарха) в Тавриде об осаде города неизвестным варварским народом, в котором Гаазе видел представителей «руси». Тем самым вводились в научный оборот новые факты к гипотезе о черноморском происхождении «руси».
Тексты памятников, рассматривавшиеся издателем как подготовительный материал «для критических изысканий», изданы на языке оригиналов с максимальной точностью, но без каких-либо комментариев. Спустя год под «надзором» Круга сотрудниками Румянцева был опубликован «излишне вольный», по отзыву академика А. Куника, русский перевод этой книги[177].
Румянцев согласился финансировать работу Гаазе по подготовке и других изданий: хронографа византийского историка Михаила Пселла со сведениями по внутренней истории Византии, сочинений византийского ученого XIII–XIV вв. Никифора Грегоры, греческой хроники первой половины XIV в., известной под названием Летопись Мореи. Все они должны были составить дополнительные тома к луврскому изданию византийцев. В качестве единственного условия выделения денежных средств граф предложил в первую очередь опубликовать хронику византийского историка IX в. Георгия Амартола, охватывающую всемирную историю от сотворения мира до IX в. н. э., которая, как установили Калайдович и Строев, являлась одним из источников Летописи Нестора.
Почти одновременно с Гаазе во Франции разрабатывал план многотомного издания восточных источников, содержавших сведения о славянах, хазарах и других народах, другой византолог — Вивиен де Сен-Мартен. В 1820 г. такой план был им представлен Румянцеву. После его одобрения Кругом граф выслал Сен-Мартену необходимую сумму денег. После смерти Сен-Мартена, эти средства поступили в распоряжение Гаазе[178].
