Александр Кондратов - Звуки и знаки
Вспомним старинное русское слово гад — оно обозначало и змей, и жаб, и ядовитых насекомых, и мифических драконов, и обитателей морского дна («и гад морских подводный ход» — Пушкин).
Все это — пережитки древних представлений, своеобразные живые окаменелости, дошедшие до нас благодаря языку. Иногда ученым удается проследить, как образуются такие «живые окаменелости». В одном из языков Новой Каледонии слова мать и отец, печень и сердце, потомки и жизнь (личная) входят в две разные группы существительных. Почему? Современные новокаледонцы не ответят на этот вопрос, а историки и этнографы — могут. Дело в том, что в течение многих поколений новокаледонское общество сохраняло пережитки матриархата. Печень считалась символом личности, ее сутью.
Потомки, продолжающие род, почитались еще более, чем жизнь человека, давшего им жизнь. Все эти сложные религиозные представления и породили деление на мать — печень — потомки, с одной стороны, и отец — сердце — личная жизнь — с другой.
Структура новокаледонского общества изменилась, древняя религия забыта. Но язык сохранил в своей структуре «дела давно минувших дней».
Удивительные числительные
В некоторых книгах можно прочесть, что первобытные народы «не умеют считать до трех». Дескать, у них есть слова для числительного 1, для числительного 2, а числительное 3 означает уже много. Но по такой логике мы, русские, умеем считать лишь до десятка: ведь словами мы обозначаем числа от 1 до 10, а 11 уже один на дцать, 12 — два на дцать и т. д. На самом деле любой народ, на каком бы первобытном уровне культуры он не находился, владеет счетом. И австралиец, и бушмен, и папуас отлично знает всех своих соплеменников и родственников, отличит трех убитых животных от четырех. Но в языках мира действительно сохранились в виде живых ископаемых пережитки первобытного конкретного счета. Ведь не одно тысячелетие понадобилось человечеству, чтобы осознать число вообще, независимое от свойств предметов.
В десятках языков мира числительное 5 имеет родство со словом пядь, ладонь, рука. В языке острова Пасхи и родственных ему языках, на которых говорят жители Океании и Мадагаскара, слово рима, или лима, означает и 5 и руку. А вот как интересно считают папуасы, говорящие на языке маринд. Числительное 1 обозначается словом сакод, числительное 2 — ина. Числительное 3 своего собственного ярлыка не имеет, оно передается словами сакод-ина, числительное 4 — ина-ина (то есть 3 — это 1–2, 4 — это 2–2). Дальше же начинается счет по пальцам рук и ног. То есть 5 — это уже не ина-ина-сакод (2–2–1), а большой палец руки, 6 — указательный и т. д. Пальцев, как известно, у нас 20. До двадцати и ведется счет, числа более двадцати именуются словом много.
Еще более интересно обозначаются числительные в языке телефол, на котором говорит около четырех тысяч человек на стыке границ Западного Ириана и молодой республики Папуа Новая Гвинея. Числительное 1 — это мизинец левой руки, 2 — безымянный палец левой руки, 3 — средний палец левой руки, 4 — указательный палец левой руки, 5 — большой палец левой руки, 6 — левое запястье, 7 — левое предплечье, 8 — левый локоть, 9 — левый бицепс, 10 — левое плечо, 11 — левая сторона шеи, 12 — левое ухо, 13 — левый глаз, 14 — нос. Затем происходит переход на другую сторону тела. Числительное 15 — это другой глаз, 16 — другое ухо и т. д., вплоть до 27, обозначаемого словами мизинец правой руки.
Числительное 27, в свою очередь, берется за основу дальнейшего счета, который доводится до «носа», то есть до сочетания 27 и 14 (мизинец левой руки и нос). Оно имеет смысл «очень много» — дальше счет уже не ведется.
Лингвисты обнаружили в языках папуасов Новой Гвинеи двоичное, пятеричное (по пальцам рук) четверичное (счет по пальцам, но без большого пальца), шестеричное (шестерка обозначается словами шесть-один, дюжина — шесть-два и т. п.), двадцатисемиричное (как в языке телефол) счисление!
Встречается там и привычное нам десятеричное счисление, на основе которого построена система числительных русского языка. Кстати сказать, в нашем языке сохранились пережитки тех времен, когда какое-то большое число было синонимом очень много, больше не бывает. «Имя им легион» — говорим мы; или употребляем выражения «тьма-тьмущая», «тьма народа». И тьма, и легион в прежние времена были наименованиями определенных чисел. А вот еще один пример «живого ископаемого» в русском языке, связанного со счетом.
Почему мы говорим «две штуки» только о неодушевленных предметах? Это остаток первобытного конкретного счета в нашем языке. В других языках есть специальные числительные для подсчета различных предметов: для длинных одни, для круглых другие, для живых существ третьи и т. д.
Удивительную систему конкретных числительных обнаружил советский этнограф Е. А. Крейнович у нивхов, загадочных обитателей Сахалина и низовий Амура. «У них нет слова для обозначения абстрактного понятия «равный», но есть ряд слов для обозначения конкретных равенств. Нет у них и числительных для счисления абстрактных количеств, но зато есть примерно тридцать разрядов числительных для обозначения конкретных количеств», — указывает Крейнович и приводит длинный список таких числительных.
Тут есть числительные для подсчета предметов разной формы, отдельно мелких круглых (пуль, дробинок, яиц, икринок, кулаков, капель воды, топоров, бутылок), отдельно длинных предметов (деревьев, кустарников, ребер, волос, кишок, дорог), отдельно плоских тонких предметов (листов бумаги, циновок, одеял, растений), отдельно парных предметов (глаз, щек, рук, лыж, весел, руковиц, серег).
При счете живых существ, семейств, поколений употребляются свои числительные, причем отдельно считаются люди и добрые духи, отдельно семейства, отдельно поколения, отдельно животные, рыбы, птицы, злые духи.
Для счета некоторых орудий лова рыбы и тюленей у нивхов опять-таки существуют свои особые числительные— для сетей; для неводов; для палок на острогу и т. д.
Особыми числительными ведется счет заготовленной рыбы и жердей для ее заготовки (для связок юколы для людей; для связок корюшки для людей; для связок корма для собак; для жердей для сушки юколы).
Есть еще специальные числительные при счете средств передвижения (отдельно лодок и отдельно нарт) и материалов (досок; прядей для веревок; связок травы для обуви).
Наконец, есть числительные, обозначающие меры: особо для маховых саженей, особо для пядей, особо для толщины сала медведей и тюленей, особо для дневок в пути…
«Нетрудно заметить, что в группе числительных для счетов предметов разной формы отражена попытка человека провести классификацию предметного мира, — замечает Креинович. — К какому же времени может быть отнесена эта классификация? Наличие топора в группе мелких круглых предметов подсказывает нам, что речь идет не о современном железном топоре, а об овальном топоре каменного века. Значит, классификация предметов по чисто внешнему признаку — форме, которая прослеживается в нивхских числительных, представляет, вероятно, одну из древнейших классификаций, созданных людьми каменного века».
Гипотеза Уорфа
Итак, язык помогает нам реконструировать «модель мира» наших далеких прапредков. В одних языках следов первобытного прошлого больше, в других меньше. Ведь и народы, носители этих языков, живут в разных общественных условиях, имеют различный уровень культуры.
До сих пор речь шла о прошлом… Но где гарантия того, что и сейчас мы не воспринимаем, не моделируем мир сквозь своеобразную призму нашего родного языка? Воспринимаем мы этот язык с младенческого возраста, он встраивается в наше сознание и подсознание. А затем мы считаем само собой разумеющимся то, что на самом деле велят нам законы родного языка.
Классический тому пример: семь цветов радуги. В русском языке каждый из цветов имеет собственный словесный ярлык. А вот в немецком или английском голубой и синий обозначаются одним и тем же словом. В языке одного из народов, живущих в африканской республике Либерия, наши семь цветов радуги обозначаются только лишь двумя словами: одно слово обозначает «холодные» тона (голубой, фиолетовый, синий), другое — «теплые» (красный, оранжевый, желтый, зеленый).
Не означает ли это, что и восприятие цвета идет через призму языка, через словесные ярлыки, которые в нем существуют? Вопросом этим начали задаваться еще в середине прошлого века. Но свою полную и четкую формулировку он получил в трудах американского ученого Бенджамина Ли Уорфа.
«Я столкнулся с этой проблемой в области, обычно считающейся очень далекой от лингвистики, — писал Уорф. — Это произошло во время моей работы в обществе страхования от огня». Анализируя причины пожаров, Уорф обратил внимание на то, что многие несчастные случаи происходили… из-за слов. Например, рядом с тиглем для плавки свинца лежала груда свинцового лома. Разве может гореть свинцовый лом? Никаких противопожарных мер не было принято. На самом же деле этот лом состоял из листов старых радиоконденсаторов, имевших парафиновые прокладки. Парафин загорелся, возник пожар. Вот и выходит, что причиной его стали слова, вернее, вера людей в то, что слова правильно называют вещи…
