Николай Дановский - Вводное слово в искусство перевода
Возьмем еще такой пример. Кода-то в Одессе было переведено полностью произведение Н.В. Гоголя «Мертвые души» (к сожалению, рукопись пропала). Но вот, когда предлагают молодым переводчикам перевести только этот заголовок: «Мертвые души», то немедленно появляется решение: «Mortaj animoj». Правильно ли это? Ведь «morta» означает «смертный» или во всяком случае «относящийся к смерти», но не «мертвый». Поэтому правильным решением такой переводческой задачи будет «Malvivaj animoj». И вот именно этот вариант и был в свое время принят в Одессе.
Особо следует сказать о переводе, в котором сталкивается точность с уже созданной традицией. Переводя одного английского автора, переводчик встретил метафорическое упоминание «сверчка и муравья». Питая уважение к автору и своему переводческому положению, он так и вставляет в русский перевод. Для читателя перевода вся метафора теряет колорит. Потому что «Сверчок и муравей» — это басня Лафонтена. В таком виде эта пара говорит очень много англо-французскому читателю. Но для русского читателя эта пара смотрится чужеродным телом. В русской литературе гением И.А. Крылова с детских лет уму и сердцу близка пара «Стрекоза и муравей». Точно то же сделал С.Г. Рублёв в эсперанто, который точно так же ввел в обиход пару «Libelo kaj formiko». Поэтому здесь явный отход от буквалистской «точности» сразу вливает жизнь и динамизм в текст, потому что вводится уже отработанная традиционно устоявшаяся фактура.
Другой случай того же порядка, когда встретив в рассказе американского автора отрывок из стихотворения Уолта Уитмена, переводчик (в данном случае на русский, но язык здесь является несущественным фактором) придал вид классического стихотворения с рифмой и ритмом этому отрывку, хотя хорошо известно, что Уолт Уитмен писал свои произведения верлибром, и на русский язык это превосходно перевел Корней Чуковский. Вот и продемонстрировал переводчик свой литературный талант и эрудицию. Следовательно, в подобных случаях, когда в произведении одного автора встречается отрывок, взятый из произведения другого автора, обязательно необходимо доискаться этого произведения и как следует изучить его. А если перевод такого произведения уже сделан, то не следует переводить отрывок снова и по-другому. Раз перевод уже вошел в сокровищницу культуры языка №2 (в рассматриваемом случае — эсперанто), то необходимо его просто взять с указанием автора уже сделанного и внедренного перевода. Но, конечно, это не означает, что всё произведение не может быть переведено по-другому другим переводчиком, если сделанный перевод его почему-либо не удовлетворяет.
Стилистические особенности грамматических связей
Фактически здесь следует ограничиться лишь соответствием группы сказуемого (глагольных форм), потому что о других частях речи не возникает недоумений. Молодые переводчики, прочитавшие три первые главы в рукописи, отметили недостаточность разъяснений глагольных соответствий и задали ряд вопросов, которые заставляют вернуться к данной проблеме, но уже на стилистическом уровне. Для начинающих переводчиков с русского на эсперанто наибольшие трудности представляет передача русского вида на эсперанто. В главе 2 было отмечено, что Э-формы as-is-os anta наиболее приближаются к русскому несовершенному виду, а формы as-is-os inta наиболее приближаются к русскому совершенному виду. Но, конечно, этим замечанием дело не исчерпывапется. Для того чтобы соорудить прочный мост между русскими глагольными формами и формами Э., необходимо прежде всего очень хорошо усвоить особенности русского языка. В русском языке каждый глагол со дня рождения обязательно приписывается к несовершенному или к совершенному виду. И нет такой общей формы, которая «отрывалась» бы от вида или, напротив, заключала бы в себе одновременно как совершенный, так и несовершенный вид. Но потребность в таком «вневидовом» глаголе имеется. Как же выходит русский язык из этого затруднения? Покажем на примере. Возьмем два глагола «прийти-приходить» и «оставить-оставлять». В такой фразе: «Приходил почтальон и оставил извещение» слово «приходил формально несовершенного вида. А вместе с тем ясно, что действие совершено. Почтальон пришел, оставил извещение и ушел. Два действия совершенного вида «пришел и ушел» переданы одним действием «приходил». Следовательно, это слово стилистически никакого вида, а второй глагол придает всей фразе «совершенность». На Э. это необходимо перевести: La poŝtisto venis kaj lasis avizon.
Возьмем другое сочетание: «Приходил почтальон и оставлял извещение». Снова ясно чувствуется совершенность действия в слове «приходил» (по-видимому, потому, что почтальоны обычно приходят только один раз в день). Но несовершенный вид второго глагола говорит о том, что он раздумывал и в конце концов не оставил. И значит, придет еще раз с тем же. Впрочем, чтобы быть предельно точным, следует отметить, что здесь возможны два толкования: 1) — приходил несколько раз, тогда при переводе вполне уместно выразить это при помощи La poŝtisto venadis por lasi avizon, и 2) — пришел, чтобы оставить, но не оставил, тогда в переводе это лучше всего выразить: La poŝtisto venis alportante avizon, sed ne lasis ĝin.
Отсюда следует, что совершенный вид в русском языке — более стойкий. Несовершенный же имеет более размытую семантику и в отдельных случаях используется, когда совершенность действия несущественна.
Сочетание «пришел и оставил» означает, что выполнил свою функцию, но еще не ушел (La poŝtisto estas veninta kaj lasis). А сочетание «пришел и оставлял» означает, что дело было только что, почтальон еще не ушел, но попытка оставить не удалась. И в переводе это будет отражено так: La poŝtisto venis (estas veninta) por lasi avizon, sed ne lasis.
В эсперанто глаголы не относятся ни к совершенному, ни к несовершенному виду. Они или никакого вида или обоих видов. Поэтому veni означает и прийти, и приходить. И точно так же lasi означает и оставить, и оставлять. Какими же путями можно придать совершенность или несовершенность? В эсперанто сильное влияние в группе сказуемого оказывает локтевая связь. Глагол содержит в своей структуре время. Различные же оттенки передаются аффиксами и локтевой связью. В русском языке, например, в предложении «Он часто приходил в библиотеку» имеются два элемента, выражающих оттенки глагола (совершенность и частоту). Во-первых, «часто», а во-вторых, «приходил» (несовершенный вид). Сказав «часто», уже нельзя сказать «пришел». Точно так же, сказав «вдруг он», нельзя сказать «приходил», если действие случилось однажды. Но если «вдруг он» повторялось, тогда можно.
Совсем иначе дело обстоит в эсперанто: слово venis лишь содержит идею прихода. Но ни совершенности, ни несовершенности не содержит. Поэтому «Он часто приходил в библиотеку» необходимо перевести: Li ofte venis en la bibliotekon. Молодые же русские переводчики норовят вставить в этом случае суффикс «ad» (venadis), чтобы получилось, как в русском. В эсперанто это уже создает избыточность, нарушающую принцип необходимости и достаточности. Если бы слова «часто» не было, а просто «Он приходил в библиотеку» (подразумевается, часто), то здесь употребление «ad» было бы оправдано. В предложении «Он вдруг пришел в библиотеку» необходимо перевести: Subite li venis en bibliotekon, т.е. то же самое «venis» уже приобрело характер совершенности. Так подействовало наречие «subite». При обратном переводе «ofte venis» необходимо перевести «часто приходил», а «subite venis» — «вдруг пришел». Дадим несколько примеров.
Он читал, но не прочёл. Li estis leganta, sed ne tralegis.
Несколько раз брал в библиотеке эту книгу, но не прочёл. Kelkfoje prenis en biblioteko la libron, sed ne tralegis ĝin.
Брал (многократно) эту книгу, но не прочёл её. Prenadis en biblioteko la libron, sed ne tralegis ĝin.
Брал книгу, когда погас свет. Li estis prenanta la libron, kiam estingiĝis la lumo.
Взял какую-то бумагу из ящика стола. Prenis iun papereton el tirkesto de la tablo.
Условное (сослагательное) наклонение в эсперанто, как и в русском, одинаково относится ко всем трем временам. Сложные формы условного (сослагательного) наклонения, будучи связаны с временами, уже дают дополнительную характеристику условия. Но эту же функцию выполняют и наречия времени при простых формах этого наклонения. Форма на «us inta» (а также «us» с наречием времени) характеризует условие, которое уже никак изменить нельзя (т.е. совершенно нереальное условие). «Если бы я вчера знал» — «Se mi scius hieraŭ» в случае простой формы и «Se mi estus sciinta». Остальные формы дают реальные условия, в которых действие может (или могло бы) произойти в настоящее время или в будущем.
