Елена Чиркова - История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе
То, что в акциях «сидят» «рабочие и крестьяне», мелкие провинциальные чиновники, «живущие на 10 су в день», «отощавшие и изголодавшиеся полунищие рантье», – это, конечно же, признак скорого конца.
И вся эта экзальтация по поводу акций Всемирного банка, это повышение курса, летевшего вверх, словно подхваченного вихрем религиозного восторга, были в полном соответствии с музыкой, все громче звучавшей в Тюильри и на Марсовом поле, с непрерывными празднествами, дурманившими Париж с самого открытия Выставки. …Каждый вечер залитый огнями город сверкал под ночным небом, как колоссальный дворец, в залах которого до самой зари не засыпает разгул. <…> С мая месяца со всех концов земли началось паломничество императоров и королей; их шествию не было конца; около сотни государей и государынь, принцев и принцесс прибыло на Выставку. Париж кишел величествами и высочествами; он приветствовал императора русского и императора австрийского, турецкого султана и египетского вице-короля... Приветственные салюты не умолкали на площади Инвалидов... Чуть ли не каждую неделю в зале Оперы загорались люстры ради какого-нибудь официального празднества. Мелкие театры и рестораны были переполнены... Наполеон III пожелал собственноручно раздать награды шестидесяти тысячам участников Выставки. Это торжество превзошло своей роскошью все прежние: то была слава, озарившая Париж, расцвет империи. Император, окруженный обманчивым феерическим ореолом, казался властелином Европы.
Для того, чтобы поддержать горячку, приходится все чаще прибегать к скупке акций самим банком:
Курс перешел за две тысячи триста франков, и он [Саккар]... чувствовал, что на бирже начинается противодействие, что оно усиливается вместе с горячкой повышения: видимо, появилась группа игроков на понижение, которые… начинали враждебные действия, пока еще робко... И для того, чтобы восходящее движение курса не остановилось, Саккару уже дважды пришлось самому покупать акции, прикрываясь подставными именами.
Наконец игру на понижение начинает самый влиятельный игрок на бирже – еврей Гундерман, у которого «в подвалах хранится миллиард», который он и пускает в ход. Гундерман, в отличие от Саккара, мыслит рационально:
Стоимость акции равна номиналу плюс процент, который она может дать и который зависит от благосостояния фирмы, от успеха ее предприятий. Следовательно, существует какая-то максимальная цифра, превышать которую неблагоразумно; если же, под влиянием всеобщего увлечения, она все-таки бывает превышена, то это повышение искусственно, и тогда разумнее всего играть на понижение, которое наступит рано или поздно.
Посмотрим теперь, как поживают наши герои – лавочник Дежуа и его дочь Натали, ради приданого которой все деньги вложены в акции Всемирного банка. Натали хвастается Марсель – той девушке, которая вышла замуж за бедного журналиста и с которой Натали водит знакомство:
Как вам известно, курс сейчас две с половиной тысячи. <…> Так вот – наши восемь акций уже дают нам двадцать тысяч франков. Недурно, а? Сначала папа хотел остановиться на восемнадцати тысячах, – он сам назначил себе эту цифру: шесть тысяч франков на мое приданое, двенадцать для него. Это была бы небольшая рента в шестьсот франков… Но какое счастье, что он не продал, правда? Ведь вот сейчас у нас на две тысячи больше!.. Ну, а теперь мы хотим еще больше, мы хотим ренту в тысячу франков, не меньше. И мы получим ее – так сказал господин Саккар.
На вопрос Марсель, выходит ли она теперь замуж, Натали отвечает: «Я выйду, как только курс перестанет подниматься… <…> Нельзя же заткнуть источник, когда из него льется золото. <…> Вот мы и ждем. <…> Скажите, вы читаете статьи об акциях?»
Теперь у Натали другое увлечение.
Она продолжала, не ожидая ответа:
– Я читаю их каждый вечер. Папа приносит мне газеты… Днем он читает их сам, но он требует, чтобы я перечитывала их ему вслух, когда он приходит домой… Они никогда не могут надоесть, ведь все, что они обещают, так прекрасно. Ложась спать, я только о них и думаю, я и во сне вижу все это. <…> Третьего дня нам приснилось одно и то же: будто на улице валялись пятифранковые монеты и мы загребали их лопатой.
На вопрос Натали, сколько у них акций, Марсель отвечает, что ни одной. «Ах, бедные люди, у них нет акций!» – такова реакция Натали. Нельзя же заткнуть источник, когда из него льется золото, – во как! И какие снятся сны!
Марсель же по-прежнему в нищете и идет к родителям на завтрак, чтобы снова попытаться попросить 500 франков взаймы.
...За завтраком разговор все время вертелся вокруг повышения акций Всемирного банка – курс их накануне поднялся еще на двадцать франков, – и Марсель очень удивилась, видя, что ее мать стала еще более азартной, более жадной, чем отец. А ведь вначале она дрожала при одной мысли о спекуляции. Теперь, пристрастившись к случайностям игры, она сама с резкостью новообращенной упрекала мужа за его нерешительность. Уже за закуской она вышла из себя, когда он предложил продать принадлежащие им семьдесят пять акций по этому нежданному курсу в две тысячи пятьсот двадцать франков, что дало бы им сто восемьдесят девять тысяч франков – то есть более ста тысяч барыша. Продать! Когда “Финансовый бюллетень” обещает курс в три тысячи франков! Да что он – с ума сошел? Ведь “Финансовый бюллетень” известен своей честностью, он сам часто повторял, что на эту газету вполне можно положиться! О нет, она не позволит ему продать! Скорее она продаст дом, чтобы купить новые акции.
Когда за десертом Марсель набралась таки мужества попросить взаймы, «отец смущенно взглянул на жену и опустил голову. Но мать сразу резко отказала. Пятьсот франков? Где же их взять? Все их деньги вложены в различные операции. <…> Нет, нет! У нее нет ни гроша для лентяев: притворяются, что презирают деньги, а сами только и думают, как бы пожить на чужой счет!»
Наконец все большее количество людей начинает продавать – рано или поздно это должно было произойти. Продает не только матерый Гундерман (он не просто продает, но и шортит)[30], но и члены совета директоров самого Всемирного банка. Саккар похваляется перед одним из них, что курс растет, а тот признается, что только что продал свои акции. Саккар возмущен: «И это член правления общества! <…>Да кто же после этого будет верить нам? <…> Да ведь это паника!»
Еще не паника, но она не за горами.
В первых числах декабря курс дошел до двух тысяч семисот франков... Хуже всего было то, что тревожные слухи усиливались… теперь уже вслух предсказывали неизбежную катастрофу, и все-таки курс шел в гору, непрерывно... Саккар жил в ослеплении своего призрачного триумфа, окруженный ореолом золотого дождя, которым он поливал Париж; но он был все же достаточно проницателен и чувствовал, что почва под ногами колеблется… и того гляди обрушится под его ногами. <…> И его особенно бесило то, что рядом с Гундерманом, не прекращавшим игры на понижение, он чуял и других продавцов…
Но Саккар не прекращает игры на повышение. Он совсем перестает мыслить разумно. Экономическая логика полностью отступает, его мотивы уходят совсем в другую плоскость. Он мыслит категориями верных и неверных, которых надо наказать. Не убеждает Саккара и Каролина, которая тоже продала свои акции, не для того, чтобы заработать (она впоследствии отдаст всю прибыль на благотворительность), а чтобы сбить безумное повышение, которое грозит банку катастрофой:
– Вы знаете, друг мой, ведь я тоже продала... последнюю тысячу наших акций по курсу в две тысячи семьсот. <…> Подумайте только, наши три тысячи акций дали нам более семи с половиной миллионов. Ведь это нежданная, невероятная прибыль! <…> Впрочем, дело не только в наших личных интересах. Подумайте об интересах всех тех, кто отдал в ваши руки свое состояние, о всех этих бесчисленных миллионах, которые вы ставите на карту. К чему поддерживать это безрассудное повышение, к чему подгонять его? Мне со всех сторон твердят, что катастрофа близка, что она неизбежна... Вы не можете повышать бесконечно, и не будет ничего постыдного, если акции вернутся к своей номинальной стоимости. В этом залог прочности фирмы, в этом ее спасение.
Но Саккар неумолим. Он порывисто вскакивает со стула и начинает декламировать: «Я хочу, чтобы курс дошел до трех тысяч... Я покупал и буду покупать, хотя бы мне пришлось лопнуть... Да, пусть пропаду я и пусть все пропадет вместе со мной, но я добьюсь курса в три тысячи и буду поддерживать его!» Как говорится, Остапа понесло, и никому его не остановить, даже Каролине.
И вот наконец цель достигнута, Саккар – король, и никто пока не знает, что он голый король:
После ликвидации 15 декабря курс дошел до двух тысяч восьмисот, потом до двух тысяч девятисот франков. И 21-го, посреди бешеного возбуждения толпы, на бирже был объявлен курс в три тысячи двадцать франков. Исчезла истина, исчезла логика, понятие о ценности извратилось до такой степени, что утратило всякий реальный смысл. Ходили слухи, будто Гундерман, потеряв свою обычную осторожность, зашел очень далеко и рисковал огромными суммами. Вот уже несколько месяцев, как он финансировал понижение, и его потери росли каждые две недели вместе с повышением колоссальными скачками. Начали поговаривать, что он может свернуть себе шею. Все головы пошли кругом; ожидали чуда.
