Вера Харченко - О языке, достойном человека: учебное пособие
Поясним сказанное. Пришельцы из других языков становятся во всем виноватыми стрелочниками, если текст выступления или публикации неудачен сам по себе, но в хорошем тексте иностранное слово слушающими проглатывается с аппетитом, оно придает речи остроту изысканной кулинарной приправы.
Приведем примеры расширения лексикона за счет использования иностранных слов.
1. Человек становится точкой, пикселем, пренебрежимо малой величиной. Над каждым словно висит марево его проблем, в которые он упрятан, как в капсулу. (Ф. Ермошин). 2. На сегодняшний день этот конфликт [между городом и монастырем] купирован; усилиями многих достойных людей он переведен в некое конструктивное русло; по крайней мере обе стороны освоили мирную риторику разговора. (А. Балдин. Город Кремлев // Октябрь. 2008. № 5).
Четвертый тип заведомых ограничений в области родного языка и соответственно четвертый способ, четвертое направление в пополнении своего лексикона можно представить как все нарастающий дефицит «высокого штиля», дефицит сакрального в речевой палитре говорящих.
Перечитывая В. Шекспира, мы вдруг обратили внимание, что наряду с блеском иронии, парадом остроумия, тонкостью насмешки в художественной ткани у великого драматурга столь же важное место занимает пафосное, высокое слово, слово, волнующее своей торжественностью, поднимающее рядовую ситуацию на уровень напряженной и светлой поэзии. «Над шрамом шутит тот, кто не был ранен», «Приди, о ночь! Приди, о мой Ромео! Мой день в ночи, блесни на крыльях мрака белей, чем снег на ворона крыле».
Так получилось, что Шекспира мы перечитывали в предновогодье, когда самое время по ТВ произнести речь в пафосном регистре, самое время подчеркнуть успехи, кого-то прославить словом, и словом усилить торжественность момента. Ан нет, почти все передачи «от и до» были заполнены, заполонены юмором, и только юмором.
Мы не против юмора, юмор может весьма помочь. Например, есть люди, за все переживающие заблаговременно «про запас», хотя в девяноста девяти случаях из ста ожидаемых негативных событий не случается. Таким ранимым душам целесообразно время от времени вспоминать знаменитую реплику капитана ледокола: «Когда упремся, тогда и разберемся!» Вместе с тем юмор достоин критики, если он занимает, оккупирует территорию всех праздничных передач. Кстати, «веселая модель» перекочевала и в творческие вечера, встречи. Публика ждет смешного, ждет «баек» даже на вечерах поэзии, и авторы хороших стихов разбавляют время и внимание аудитории смешными сюжетами.
В современных ситуациях русской речевой стихии почти полностью исчезло пафосное начало. «Друг Аркадий, не говори красиво!» – одно из изречений, принявших гипертрофированные формы. Соответственно не развивается лексика и фразеология высокого звучания. В словаре русского языка XVIII в. обращает на себя внимание слово воспрославить. Оказывается, нашим предкам мало было глагола прославить (Россию), они употребляли двухприставочный глагол, подключающий высокий, торжественный регистр речи.
Приведем примеры пополнения лексикона словами и оборотами, афоризмами и цитатами четвертого типа, снимающими дефицит высоких слов.
1. «О рыцарь, что тебя томит? О чем твои печали?» – любила спрашивать мать у плачущего ребенка [начало стихотворения Дж. Китса] (из воспоминаний Памелы Трэверс. Иностранная литература. – 2007. № 6. С. 277). 2. Бысть некая зима всех зим иных лютейшее паче… (И. Бунин). 3. Кому повем печать мою? 4. Что тебе до короля, который плачет от одиночества? (Томас Манн. Тонио Крегер). 4. Как свеять, как избыть такое? 5. У нас никакой радости, у нас такая полынь на душе (Разг.). 6. Взыграся во чреве моем младенец. 7. Часто пишется – казнь, а читается правильно – песнь (О. Мандельштам).
Выделенные четыре типа ограничений – это по существу четыре направления расширения собственного словаря.
Выделим теперь три способа возможного обогащения не собственного лексикона, а всей сокровищницы родного языка.
Первый способ – создание слов по моделям, уже имеющимся в языке. Эту идею развивает в своих книгах М.Н. Эпштейн, предлагающий сотрудничество через Интернет с носителями русского языка, заинтересованными в его обогащении. Например, кроме слова любовь предлагается ввести в язык и слово любь (по типу казнь, течь, молвь).
Подход достаточно смелый. Н.М. Карамзин, Ф.М. Достоевский гордились, что ввели в язык слова промышленность, стушеваться – соответственно. Лингвистические эксперименты большего объема (В. Хлебников, В. Маяковский) остались экспериментами. Представляется, легче написать целый роман, нежели вычислить, какое слово сейчас необходимо родному языку.
И тем не менее мы приветствуем этот подход, хотя в своей практике предпочитаем не изобретать, а поддерживать, не моделировать, а реанимировать, например, какое-либо старинное слово или приручать «заморского жеребца», не подчеркивая этого и не призывая следовать нашему примеру. Другое дело, что и потенциальных слов предостаточно, чтобы посвящать им выступления, раскрывать их смысловую ценность. Например, слово «вей». Пахучий вей степных трав. Это не совсем ветер и не совсем запах, но есть в этом вее немного и ветра, и запаха. Если М.Н. Эпштейн ратует за словотворчество, то мы – за словоупрочение, особенно по части потенциальных слов, которые выпадают целыми блоками из толковых словарей.
Второй способ обогащения речи – развитие персоносферы, расширение числа, количества образов любимых героев художественных текстов, когда очарованный образом читатель начинает подражать и языку любимого персонажа, например, Татьяны Лариной. Этот путь предлагает в своей статье Г.Г. Хазагеров[36].
Когда-то нам весьма приглянулись слова Александра Кривицкого: «Скажу тебе по секрету: по-моему, литература поставила перед сознанием человечества столько образцов добродетели и целомудрия и так прославила его лучших представителей, что в обозримое время у него (человечества) не хватит еще ума, чтобы следовать этим примерам».
Теперь мы более сдержанно относимся к оценке литературы в целом как путеводной звезды. Георгий Георгиевич Хазагеров прав: нет произведений, где бы положительный герой, наш современник, и работал, созидая свою жизнь и интересно говорил, и вообще был бы таким, что хотелось бы перечитывать книгу и подражать такому герою. При дефиците образцов все большую ценность приобретают имеющиеся художественные произведения. Профессор Н.Д. Голев разработал уникальную методику развития языкового чувства детей путем подражания языку классических произведений. Впрочем, речь у нас идет не только о школьниках. Если человек любит то, чем занимается и любит тех, с кем занимается, его речь всегда богата и интересна. Так, в приемной ректора услышала я и такой афоризм: «Легче сделать невозможное, чем убедить (имелось в виду начальство), что это невозможно!»
Когда, в каких ситуациях мы воспроизводим хорошую речь?
• Когда говорим с детьми... (много лет занимаясь детской речью, мы, естественно, обращали внимание на реплики ребенка, теперь же сожалеем, что не собирали одномоментно и реплики взрослого, который именно с детьми говорит исключительно хорошо: и нежно, и ответственно).
• Когда пишем письма... «Да еще говорят они [девушки на улицах] варварским, неотесанным языком, через пень-колоду, потому что отродясь писем не писали, а между тем ничто так не полирует обиходную речь, как именно привычка излагать свои соображения на письме. То ли дело раньше люди изъяснялись: «Любезная сестра! Я прогуливался на берегах Ангары с изгнанницей, чье имя…» [Из письма Михаила Лунина] (В. Пьецух).
• Когда ведем дневник… «Мне кажется, что дневник – это что-то вроде доказательства бытия, но не Божия, а нашего с вами. Если не перечитывать дневников, не пересматривать старые снимки, не слушать истории из жизни, которые рассказывают нам наши родители или попутчики, то может показаться, что мы и вовсе не живем. Нас нет. И реальности нет» (Елена Долгопят // Знамя. 2006. № 1. С. 184).
• Когда сочиняем стихи...
• Когда разговариваем с домашними животными... Невозможно равнодушно проходить мимо старушек, пасущих своих козочек: до чего светлы интонации: «Мася, пойдем домой!» Как-то записала я реплику пожилого мужчины из села Титовка Шебекинского района Белгородской области: «пасись, Миш, ты хороший мальчик!» Говорилось это козлу.
• Когда пишем историю своей семьи...
Взрослый носитель языка, пишущий письмо ли, доклад, стихотворение, неминуемо подражает незримому совокупному образцу в рамках речевых координат, задаваемых жанром и вызывающим соответствующее языковое напряжение, но такое подражание едва ли не парадоксально приводит к рождению нового, к высветлению, обогащению собственной речи.
