Роза Альбеткова - Учимся читать лирическое произведение
Но дело не только в том, что поэт использовал в стихотворении тропы, а в том, что каждое слово, в том числе и употребленное в прямом значении, образно (вспомните три признака понятия «образ» и заметьте: здесь слова организованы творческой волей поэта, они сохраняют свое лексическое значение и приобретают в стихах новое, предельно емкое значение). Удивительно, как в одном четверостишии поэт необычайно лаконично высказал глубокую мысль о важнейшем достоянии человека – языке как концентрации человеческого опыта, о памяти, нашедшей воплощение в слове. Можно бесконечно размышлять об этом, находить новые аргументы – все это доступно вдумчивому читателю.
Мысль поэта охватывает всю мировую историю, прошлое и настоящее, на все это поэт смотрит с позиций вечности. Он говорит обо всем человечестве – здесь нет географических и этнических рамок. Он проникает в сущность каждого человека, выделяющую его из остального живого мира, – обладание речью.
Главную роль здесь играет стих – пятистопный ямб, размер, использовавшийся обычно в элегиях, стихах-размышлениях («Безумных лет угасшее веселье…», «Отговорила роща золотая…» и др.). А с какой изумительной точностью построен текст! Вначале – тезис, доказательства его содержатся в нем самом. Затем – восклицательное предложение – вывод: «И нет у нас иного достоянья!» Это у нас– и все человечество, и русский народ, потому что мысль поэта обращается к родине (а это 1915 год, Первая мировая война, угроза уничтожения, стоящая перед народами многих стран и перед Россией). И дальше – призыв, подчеркивающий высказанную мысль: «Умейте же беречь…»
Вдумайтесь в емкий образ: «Наш дар бессмертный – речь». Здесь значимо каждое слово: речь – дар, речь бессмертна, в отличие от всего остального. А современность характеризуется так: дни злобы и страданья. Здесь поэт имеет в виду не только войну, но и внутренние конфликты в стране и в самом человеке.
Мы рассмотрели всего два стихотворения И. А. Бунина, в которых он размышляет о вечных вопросах человеческого бытия. Сможет ли человек преодолеть кризис и обрести смысл жизни? Сохранится ли человечество или уничтожит само себя? В чем путь к спасению? Предельная лаконичность бунинских стихов вызывает ассоциации, требует усилий для освоения текста, но эти усилия читателя не тщетны – работа души принесет свои плоды, и в этом может убедиться каждый.
Н. С. Гумилев
Так век за веком – скоро ли, Господь? – Под скальпелем природы и искусства Кричит наш дух, изнемогает плоть, Рождая орган для шестого чувства.
Н. С. ГумилевНиколай Гумилев тоже задумывался над вопросами, так волновавшими Ивана Бунина. В его стихах тоже идет речь о слове, но образ слова у этого поэта совсем иной. Прочитаем это стихотворение.
СловоВ оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово – это Бог.
Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова.
Чтобы понять это стихотворение, надо обратиться к Библии. Евангелие от Иоанна начинается так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1). Здесь Слово имеет особое значение, которое принято в богословской литературе. В христианской культуре Слово божественно. Это не только речь, дарованная Богом человеку, но и сам Бог, Сын Божий, а также истина, премудрость, благодать.
А Четвертая книга Моисея в Библии называется «Числа». В ней повествуется о сорокалетнем странствовании народа по пустыне и приводятся законы, которые Бог заповедал Моисею, ведущему свой народ в страну обетованную. По этим законам должна строиться повседневная жизнь людей. Здесь говорится о том, как следует исполнять обязанности по отношению к Богу и людям, каким должно быть общественное устройство, даны нравственные правила.
Фраза «Солнце останавливали словом» напоминает об эпизоде из книги Иисуса Навина, где повествуется о том, как Иисус Навин, преемник Моисея, завоевывая обетованную землю, молитвенным словом остановил Солнце, чтобы победить врагов. Он сказал: «…стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим… И не было такого дня ни прежде, ни после того, в который Господь так слушал бы гласа человеческого» (Ис. Нав. 10:12–14).
К Библии обращает нас и строка: «Словом разрушали города». Из той же книги Иисуса Навина мы узнаем, как разрушены были неприступные стены Иерихона: «Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом; и обрушилась стена города до основания…» (Ис. Нав. 6:19).
Отсылки к библейским текстам помогут вам понять тот смысл, который поэт вкладывает в образ слова. Но это еще далеко не весь смысл. Подумайте: почему поэт противопоставляет Слово и Числа? Слова эти употреблены в переносном значении. Что такое Числа? Это те практические правила, которые нужны для низкой жизни. Это слова-слуги, они необходимы в жизни так же, как домашний подъяремный скот. То, что мы теперь назвали бы высказываниями, которые служат передаче информации, формулированию законов и правил быта, а также побуждают людей к каким-либо действиям, – и есть те функции, которые исполняет язык в практической жизни. При этом умное число вмещает все оттенки смысла, которые нужны для повседневного быта. И вот перед нами картина: «Патриарх седой… Не решаясь обратиться к звуку, / Тростью на песке чертил число».
Все это, конечно, не следует понимать буквально, смысл сказанного таков: в повседневной жизни древние люди руководствовались простыми житейскими правилами и умели ценить слово – символ высокого, божественного (не решаясь обратиться к звуку …). Не только люди с трепетом и благоговением берегли слово, не употребляя его всуе, но и то, что в природе считается могучим и высоким, трепещет перед ним: «И орел не взмахивал крылами, / Звезды жались в ужасе к луне, / Если, точно розовое пламя, / Слово проплывало в вышине». Все эти картины и сравнения показывают совершенно исключительное место Слова…
А затем следуют пятая и шестая строфы, где речь идет о современной поэту действительности. Они начинаются с многозначительного союза «но». Эта антитеза – раньше люди понимали высокое значение Слова, а теперь забыли– использована для того, чтобы подчеркнуть мысль: рушится нечто чрезвычайно важное. Обратите внимание на слово осиянно – это устаревшее высокое слово означает: пронизанное светом, озаренное. При этом свет – не земной, а идущий свыше, как свет Вифлеемской звезды, как тот свет, который осиял пастухов, когда они узнали о рождении Христа.
А что такое скудные пределы естества? Слово пределы– в прямом значении – границы, скудный – недостаточный, ограниченный, убогий, естество (книжное слово) – природные свойства, природа. Это выражение означает, что мы стали употреблять высокое, осиянное неземным светом Слово для обозначения обыкновенных явлений. А за этим встает более общий смысл: утратили благоговение перед божественным, высоким, неземным, пытаясь материалистически объяснить явления духовные. И еще: утратили веру, заменив ее рассудочными суждениями, суетливыми попытками устройства земной жизни без Бога.
И здесь выступает еще одно значение слова: поэзия, искусство слова. Приведем слова Гумилева из статьи, написанной в то же время, когда и стихотворение (начало 1921 года). Они прямо перекликаются: «Поэзия и религия – две стороны одной и той же монеты. Но и та, и другая требуют от человека духовной работы. Не во имя практической цели, как этика и эстетика, а во имя высшей, неизвестной им самим. Этика приспособляет человека к жизни в обществе, эстетика стремится увеличить его способность наслаждаться. Руководство же в перерождении человека в высший тип принадлежит религии и поэзии». Поэт, создавая произведения, испытывает трепет и чувство победности оттого, что творит «совершенные сочетания слов, подобные тем, что некогда воскрешали мертвых, разрушали стены». А забвение высокого предназначения поэзии делает слова мертвыми.
