Леонид Гурченко - Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона
Однако могут возразить: если здесь и приведены сильные доводы, то они не дают все-таки окончательного решения проблемы авторства и направлены только против общепринятых систем, доказывающих авторство того или другого лица, кроме духовных лиц. Ну что ж, возражения могут быть бесконечны, особенно у тех, кто упускает целое и путается в частностях. И все же эта новая теория дает завершенную логическую модель и позволяет сказать нечто вполне определенное – хотя бы о социальном положении автора: он был лицом духовного звания. Такая теория «более экономная и более естественная». Однако воспользуемся и «мистической лазейкой». Если она и упрощает проблему, то «не настолько».
Строго говоря, можно рассматривать автора произведения, его реальных героев-современников и само произведение как отдельную систему, как «средоточие происшествий», где «становятся единством все факты». Потому что автор, его реальные, живые герои и произведение имеют душу или форму и «являются источником действий, они содержат в себе начало движения или изменения» (Лейбниц, 1984. С. 345. § 323). У них есть «точка схода» – их сходная душа, она же форма. Поэтому на действия автора, его героев и на его произведение будут сходные противодействия. И мы с особым интересом отмечаем такие факты. Как уже говорилось, великим князем Киевским Рюриком Ростиславичем и его окружением было сделано все, чтобы вытеснить из истории идеологической и политической жизни Киевской Руси деятельность Василия Щековицкого. Осталось неизвестным и место его захоронения. Действия киевлян по отношению к роду О́льговичей были сходными и совершались с той же целью. Примечателен и такой факт. В родовой усыпальнице О́льговичей, в Кирилловской церкви, сохранились изображения князей О́льговичей, как полагают исследователи. Но лица их побиты, «неузнаваемы», хотя другие части тела на изображениях совершенно невредимы. И тут не столь важно, когда и кто их обезобразил: киевляне, близкие современники этих князей в своем постоянном гневе на О́льговичей, или, как полагают другие, эти лица на фресках были повреждены в момент «варварской» позднейшей записи фигур, или затем уже, при расчистке их от этих записей. Но О́льговичи обезображены. А судьба «Слова о полку Игореве» общеизвестна. Оно также оказалось почти вытесненным из духовной жизни Древней Руси и дошло в невольно обезображенном виде. Первые издатели приспособили его для чтения своих современников, а сам оригинал пропал, что вызвало клевету и гнев на само произведение: «Подделка!» – равноценные клевете и гневу на О́льговичей.
Однако еще несколько фактов к нашему тезису о том, что автор не только был человеком духовного звания, но был тесно связан с Киево-Печерским монастырем. В тексте в иносказательной форме прочитывается, что Игорь перед походом был в Киево-Печерском монастыре или же получил благословение в другом месте (Переяславле, а возможно, в Киеве, в церкви Богородицы Пирогощей). Этот факт связан с эпизодом о реке Стугне и юном князе Ростиславе, утонувшем в ней. Причем эпизод этот имеет назидательное христианское значение. Вот наш перевод этого отрывка: «Не так ли, говорит (Игорь), река Стугна, тощую струю имея, пожрет чужие ручьи, и струги обоюдоносые (с воинами-гридями) несет к Устью (городищу Устье в нескольких километрах ниже Витичева по Днепру, в устье р. Трубеж, – это оборонительный пункт на границе Древнерусского государства с половцами). (Но) юноше князю Ростиславу затворила днепровские темные берега (он утонул в Стугне, не возвратился домой, как его брат Владимир Мономах, на днепровские берега, густо поросшие темными породами деревьев). Плачется мать Ростислава по юноше князю Ростиславу. Уныли цветы печалью (символ юных сверстников Ростислава), и Древо (символ русского княжеского рода и Руси вообще) скорбью к земле преклонило».
Летописец по этому поводу выражается кратко: Владимир Мономах и его младший брат Ростислав 25 мая 1093 г., отступая под натиском превосходящих числом половцев к Стугне, «въбрьде (вобреде) в Стугну… и нача утопати Ростиславъ…» – Стугна сильно наводнилась тогда. Далее летописец сообщает: «Володимеръ же, пребрьдъ реку… и прешьдъ на ону страну Дънепра, плакася по брате своемъ…» (Шахматов, 1916. С. 278). Но в Киево-Печерском Патерике этот эпизод изложен намного подробнее и с назиданием. Перед походом на половцев Владимир Мономах пришел в Киево-Печерский монастырь, там он помолился и получил благословение. Его брат Ростислав шел в монастырь с той же целью. Однако по пути, на берегу Днепра, его слуги оскорбили старца, монаха Григория Чудотворца, и князь не остановил их. Тогда старец предрек им: «Все вы с князем вашим умрете в воде». Рассердившийся Ростислав велел слугам утопить старца в Днепре. После чего в монастырь уже не пошел. А вскоре и сам утонул в Стугне (ПЛДР, 1980. С. 537). Причем в этом тексте, в отличие от летописного, Владимир Мономах и его брат Ростислав не вброд перебирались через Стугну, а переплывали на каких-то небольших судах: «Владимир же прееха реку… Ростислав же утопе…»
В «Слове о полку Игореве», в эпизоде с гибелью Ростислава, также упомянуты речные суда – струги. Напрашивается вывод о связи текстов Патерика и «Слова о полку Игореве». Кроме того, контекст эпизода с Ростиславом в «Слове о полку Игореве» позволяет заключить, что Игорь перед походом, как уже отмечалось, молился и получил благословение, возможно, в самом Киево-Печерском монастыре. Поэтому вернулся Игорь домой, по мысли автора, невредимым, как Владимир Мономах, преодолев часть пути по реке Донцу, которую Игорь благодарит за то, что эта река берегла его в пути. Его не постигла участь Ростислава, который перед походом уклонился от христианского обычая и совершил к тому же бесчеловечный поступок. Автор говорит, что Игорю Бог путь указывал домой. И главное, из этого можно сделать вывод, что автор воспользовался не летописным текстом, а известным ему монастырским преданием, в котором способ переправы Владимира и Ростислава через Стугну был иной: не вброд шли, а на судах переезжали реку.
Глава 9
СВЯЗЬ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» С ТЕКСТАМИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ ХОРОШО СОГЛАСУЕТСЯ С ГИПОТЕЗОЙ ОБ АВТОРСТВЕ ВАСИЛИЯ ИЗ ЩЕКОВИЦ, СВЯЩЕННИКА ЦЕРКВИ НА ГОРЕ ЩЕКОВИЦЕ, А ЗАТЕМ ИГУМЕНА КИЕВО-ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ
Теперь следует отметить связь некоторых выражений в «Слове о полку Игореве» с текстами Священного Писания. Так, например, когда автор говорит, что у воинов Всеволода, Игорева брата, луки напряжены, тулы (колчаны) открыты, сами они скачут, как серые волки в поле, – это живо напоминает образы из книг пророка Иеремии и пророка Аввакума, когда они изображают набеги «народа издалека» («людей от севера»): «От гласа ездящихъ и напряженна лука побеже всяка страна…»; «…Языкъ издалеча… тулъ [колчан] его яко гробъ отверстъ, вси крепцыи…» (Иер. 4, 29; 5, 15–17. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.). «…Изскочатъ паче рысей кони его и быстрее волковъ аравийскихъ…» (Авв. 1, 7–8. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.).
Владимир Мономах, княживший в Чернигове во время междоусобных походов из Тмуторокани на Русь Олега Святославича, который был крестным отцом двух сыновей Мономаха, не хотел, по смыслу текста «Слова о полку Игореве», пресекать его междоусобий и не слушал уговоров выступить против него, «по вся утра уши закладаша» (в значении «затыкал»). Это выражение приобретает крайне укоризненный смысл по отношению к Мономаху только в том случае, если мы знаем источник этого образа – Псалом 57, в котором сказано: «Ярость грешников наподобие змеиной, они как аспид глухой и затыкающий уши свои, не слышит он голоса заклинателя, самого искусного в заклинаниях» (Пс. 57, 5–6). Автор говорит о Бояне, что он «летал умом под облака». В Псалме 35 о Боге сказано: «На Небеси милость Твоя, и истина Твоя до облаков» (Пс. 35, 6). – Следовательно, Боян обладал божественным, правдивым и истинным умом. О Всеволоде Юрьевиче, князе Владимиро-суздальском, сказано, что он может посуху живыми огненными стрелами («шереширы») стрелять – удалыми сынами Глебовыми. Но почти то же самое сказано в Псалме 126: «Вот дар от Господа – сыны, плод чрева – награда от Него; как стрелы в сильной руке, сыны юности твоей» (Пс. 126, 3–4) (Аверинцев, 1988. С. 194).
Наконец, не менее важным для представления о личности автора является его преобразовательный метод, соответствующий символическому методу богослужебных текстов и средневековой церковной литературы, когда метафору подменяет символ. Само «Слово о полку Игореве» наполнено скрытыми символами соответствий мира материального и духовного. Это явление можно показать на некоторых примерах. «Тебе величаем, Богородице, вопиюще, радуися жезле, от негоже безсемене Бога прозябла еси, разрушившаго древом смерть» (Крестобогородичен). В этом тропаре скрытым символом является «жезл» – прообраз Богородицы жезл Гедеона. Когда войско Игоря «ночью», во время солнечного затмения, кликнуло на половцев, завывая и хохоча, как ночная птица филин-пугач, а половцы ужаснулись и по бездорожью побежали к Дону, то его войско представлено автором в виде скрытого символа Дива, наводящего ужас, на вершине опять-таки скрытого символа Древа жизни, в данном случае, Древа христианской Руси. Боян, «летающий умом под облака», представлен в образе орла, парящего под облаками. Причём, это не метафора, а скрытый символ священнослужителей, которых Кирилл Туровский в своём «Слове на собор Святых Отцов» называл «высокопаривыми орлами». Он имеет в виду, по замечанию Д. С. Лихачева, «строго теологическое понятие, отразившееся в самой архиерейской службе и в архиерейском облачении (так называемые орлецы – коврики с изображением парящего орла, подстилаемые под ноги архиерею во время богослужения)» (Лихачев, 1979. С. 165).
