Олег Егоров - Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра
2. Характерное и типическое в дневниковом образе
Человеческий образ в дневнике не является единичным или периодически повторяющимся. К нему приложимы те же категории характера и типа, что и к образам художественной прозы. Авторы большинства дневников не ограничиваются простым указанием в подневных записях на лица, которые оказались в сфере их внимания в данный момент и в данном месте. Дневниковедам свойственно давать развернутые характеристики особенно примечательным, с их точки зрения, образам. Причем данная тенденция прослеживается не только в дневниках писателей, но и у авторов, далеких от профессионального литературного труда. Не менее распространенным было стремление усматривать черты типического в некоторых образах. Обе тенденции развивались в дневниковом жанре на протяжении всего XIX в.
Естественно, что, имея много общего, характер и тип художественной прозы не совпадали со своими дневниковыми коррелятами. Различие в данном случае, как водится, проходит по жанровой границе. В художественной прозе характер и тип идеализированы. Они, несмотря на связь с реальными жизненными образами, являются продуктом фантазии автора. В них писатель волен свободно варьировать черты и оттенки. Дневниковед не имел права, в силу законов жанра, дорисовывать в характере то, чего последний не имел. Правда, нередко встречаются образы, характерные черты которых нарочито заостряются авторами дневников. Но это не является творческим приемом. Подобные вольности автор позволял себе вследствие личных отношений к выводимому им лицу. В таких случаях с особой наглядностью проступает эстетическое начало в образе – эстетическое, но не художественное.
Вторым признаком, отличающим дневниковый образ от художественного, является творческий характер последнего. Художественный тип – явление второго порядка: он создается, и процесс его создания – не единовременный акт. Дневниковый характер не конструируется, а воссоздается посредством перечня тех индивидуальных свойств, которые отметил в нем летописец. Он буквально выхватывается из текущей жизни и, описанный автором, встраивается в запись. Как и художник, дневниковед может опускать малозначащее, преходящее в характере изображаемого лица. Этим он и создает характер. Но элемент вымысла он не привносит в образ.
Последний момент служит третьим отличительным признаком характерно-типического в дневнике и художественной прозе. Художественный образ в сравнении с дневниковым обладает большей эстетической выразительностью. Он характеризуется смысловой завершенностью, хотя и действует в замкнутом повествовательном времени – пространстве, обладает большим динамизмом по отношению к дневниковому образу. В дневнике характер и тип в значительной степени декларированы. Они не показаны в действии, а строятся из суммы характерных или типических признаков.
Если говорить о понимании типического, то у большинства авторов дневников оно ближе гончаровской, а не тургеневской трактовке этой категории. Тип понимается как многократно повторившееся и устоявшееся во временном и количественном отношении. Одновременно под типом подразумеваются социально-психологические свойства личности.
С точки зрения частоты упоминания в дневниках разных авторов соотношение между типами и характерами не равновеликое. Так же как и в художественной прозе, дневниковая характерология богаче и многообразнее. В дневнике типы встречаются реже, чем в «большой» литературе. Это вызвано тем, что автор вводит их в свою летопись непреднамеренно, не задаваясь специальной целью их познания. Лишь исключительная наблюдательность и дар обобщения помогают дневниковеду уловить в круговороте жизни яркое проявление типического в отдельных образах.
Типы встречаются преимущественно среди второстепенных и эпизодических персонажей. Характеры, кроме названных двух категорий, – и среди главных персонажей. Такая группировка объясняется тем, что между главными образами дневника обычно преобладают родственники и друзья автора, которых он, естественно, не воспринимает отстраненно. В редких случаях подобная идентификация (близкий человек = типу) может иметь место только в том случае, когда изображаемый в дневнике человек прямо не называется, как это случилось с художником П.А. Федотовым, которому А.В. Дружинин придает в своем дневнике черты типического и посвящает короткий очерк в «Продолжении психологических заметок».
Среди характеров выделяются две разновидности по приемам их создания. Динамический характер изображается в действии в процессе общения с ним автора дневника. В структуру записи нередко вводится чужая речь, посредством которой дневниковед стремится полнее раскрыть примечательный образ.
Таким методом создает характеры в своем дневнике СП. Жихарев. Для его манеры свойственны два приема, выработанные тесным общением с театральным и литературным миром, – драматический диалог и повествовательный абрис: «На днях М.И. Невзоров познакомил меня с Ф.Н. Карцевым. Где он отыскивает таких оригиналов? <...> Кто в Москве знает о Карцеве, переводчике стольких лучших произведений Вольтера <...> эпистол Буало и разных мелких стихотворений других авторов? А между тем этот переводчик, очень недурной, живет на Поварской, в собственном доме, приглашает иногда знакомых на вечеринки и даже по временам дает приятельские обеды; этот переводчик, кроме литературных достоинств, необыкновенно умный и добрый человек. Я его спрашиваю: «Читали ли вы кому-нибудь стихи свои?»[149] И далее следует диалог на полторы страницы с передачей характерной манеры речи, оригинальных взглядов и советов молодому студенту.
В другой раз Жихарев рисует отрицательный характер, используя приемы сравнения и волнообразного усиления характерных действий: «Наш рязанский атаман Л.Д. Измайлов отправляется завтра в Петербург <...> Для этого Измайлова нет ничего достойного уважения, даже, кажется, и жизни человеческой. В книге его деяний есть такие страницы, от которых захватывает дух и дыбятся волосы. Он некогда был неизменным участником афинских вечеров графа Валериана Александровича Зубова <...> Но какая разница! Зубов знал во всем меру <...> а вот Измайлов: подарить вновь избранному исправнику тройку лошадей с дрожками, дать ему полюбоваться этим подарком и после, когда тот в восхищении вздумал узнать лета лошадей своих и посмотреть им в зубы, – приказать тройку отложить, снять с коренной хомут и надеть его на исправника, запрячь его самого в дрожки <...> или напоит мертвецки пьяными человек пятнадцать небогатых дворян-соседей, посадить их еле живых в большую лодку на колесах, привязав по обоим концам лодки по живому медведю <...> или проиграть тысячу рублей приверженцу своему Шиловскому <...>»[150].
Аналогичный прием использует в своем дневнике А.И. Герцен. Деятельный характер описывается им посредством нанизывания глагольных форм: «А.И. Тургенев – милый болтун; весело видеть, как он, несмотря на седую голову и лета, горячо интересуется всем человеческим; сколько жизни и деятельности. А потом приятно слушать его всесветные рассказы, знакомства со всеми знаменитостями Европы. Тургенев – европейская кумушка, человек в курсе всех сплетней разных земель и стран, и все рассказывает, и все описывает, острит, хохочет, пишет письма, ездит спать на вечера и любезничать везде»[151].
Статично изображает характеры в своем дневнике А.Ф. Тютчева. Но ее описания всегда подробны, многогранны, нередко даются в сравнении, и главное: Тютчева рисует характер объемно, в многообразии противоречий, внешнего и внутреннего, природного и социального. «В ее уме и даже во внешности, – пишет она о своей товарке, фрейлине Александре Долгорукой, – есть что-то изящное и пленительное, вкрадчивое и вместе с тем гордое, ласковость сочетается в ней с страстью к остроумной и оригинальной насмешке. У нее бывают порывы безумного веселья, за которыми следуют моменты мрачного и угрюмого уныния, ряд противоположных настроений <...> Она чрезвычайно скрытна и себе на уме <...>»[152] (с. 93 – 94)
Лаконично, на грани афоризма создает характеры П.А. Валуев. Но краткость не умаляет их выразительной силы. Автор выделяет в человеке стержень его личности. Несколькими росчерками он вычерчивает профиль, наподобие пушкинских рисунков на полях дневника. Причем данный прием применяется как к давно известным ему лицам, так и к тем, кого он видит впервые: «Заезжал к Головину. Вечером он был у меня <...> Умен, вкрадчив, методичен, эгоистичен, мало приятен»; «Вечером был и. д. смоленского предводителя Потемкин. Хитрый агитатор. Был Чевкин, прощаться. Тихий, как ручеек, мягкий, как шелк, нежный как невеста»; «Вечером был у меня <...> председатель московской губернской управы Наумов. Неприятная, прижимистая личность»[153].
