Олжас Сулейменов - Книга благонамеренного читателя
С баснословными цифрами татищевскими и в других местах неблагополучно. Здесь 2000 половцев убито, 500 пленено, 100 возвратились, а где же остальные 1400? Пропали без вести.
Летописи ничего не говорят о сумме выкупа. Татищев предлагает свой «прейскурант»: за одного только князя Игоря половцы якобы запросили ни много ни мало 2000 гривен, т.е. около 4 центнеров чистого серебра. А за всех четырех князей 5000 гривен, т.е. тонну серебра. Это половина годового дохода всей Руси, или годовой доход шести крупнейших княжеств. Не думаю, что это гигантские цифры, если бы существовали, прошли бы мимо летописцев. Хоть в каком–нибудь источнике они отразились бы.
Татищев любит круглые цифры. Особенно 5000. Столько, по его мнению, на Каяле было пленено русских воинов. Столько же потерял один только Кзак на Посемьи. И если к этому прибавить его потери у Путивля и приплюсовать число половцев Кончака, погибших при осаде Переяславля и при сокрушительной вылазке Римовских «городничих», то баланс явно в пользу Руси.
Этого вывода, пожалуй, и добивался Татищев при обработке Ипатьевской летописи. И эта работа, как мы уже читали у академика Б. А. Рыбакова, была выполнена «с большой тщательностью и добросовестностью».
Талант дописчика проявляется у Татищева по всему тексту. На протяжении своего рассказа он искусно формирует тот образ Игоря, который ему нужен. Татищев очень последователен в изложении сюжета, предложенного Ипатьевской летописью. Он не упускает ни одной исторической мелочи и даже добавляет свои толкования. Но одно место, большой кусок летописного текста, опущен целиком. Именно тот, который отрицательно характеризует «буйного» Игоря — покаянный монолог после битвы, где он сообщает о взятии им города Глебова, о жестокой расправе, учиненной им над мирными жителями русского города.
Так первый историк императорской России делал историю. Он уже твердо знает, что нужно взять от источника, а что сокращать. Он первым делает из Игоря патриота, страдальца за родную землю и вот кончает свою «летопись» описанием возвращения Игоря из плена: «была в Новгороде и по всей северской земле радость неописанная. Радовалися же не мало и во всей русской земле, зане сей князь своего ради постоянства и тихости любим у всех был». (Подчеркнуто мною,— О. С.)
Недоумения вызывает не история, а ее прочтения. Несовместимость формул патриотизма Автора и Исследователя мешала последнему понять и правильно истолковать многие важные выражения «Слова», образы главных его героев, и суть событий, легших в основу фабулы поэмы.
Понятия «свой» и «чужой» в XII веке ещё не столь прямолинейны, как, скажем, уже в XIV или в XVIII веке. Они лишены этнической окраски.
Даже монахи–летописцы называют своими не только русских, но и черных клобуков, берендеев, торков и ковуев.
Клички «поганый» удостаиваются враги независимо от их расовой и культурной принадлежности. Под этим именем фигурирует однажды и Игорь, напавший на Ростиславичей.
Русские XII века не могли быть расистами: слишком тесны были кровные, культурные и политические связи с тюрками. Русь срослась с Полем, и мы видели, в какую драму превращались попытки нарушить хотя бы политические, самые непрочные коммуникации.
Для удельного князя «своими» были те, кто в нужный момент оказывал ему поддержку (часто ими были и половцы); «чужими» — те, кто стоял на пути его захватов или наоборот покушался на его удел. (Чаще всего ими были русские князья). До XIV века русские не вели общенародных, национальных (с известной поправкой) войн. Это обстоятельство важно учитывать при характеристике мировоззрения русского книжника той эпохи. Приличнее в данном случае термин — феодальное сознание, в отличие от поздних форм национального и имперского. Термин «Русь» в устах писателя XII века выражает понятие значительно более узкое, чем позже. Суздаль, Новгород, Рязань, Галицкие земли, Новгород–Северск, Полоцк, Чернигов и другие княжества не считаются Русью. Только владения Киева охватываются этим термином. (Традиция, идущая ещё с варяжских времен).
«Русский» — в большинстве случаев обозначало «киевский».
Рязанцы нападают на «русские обозы», т.е. на киевские. Когда Игорь сообщает своим соратникам, что «русские князья пошли на половцев, а мы в это время покусимся без них на кочевья половецкие», он имеет в виду киевских князей.
Когда киевляне приглашают на престол очередного князя, они посылают ему сказать традиционную формулу «хочет тебя вся русская земля и все чёрные клобуки», т.е. все население Киева и войско.
Расширялись владения Киева, и расширялось значение термина «Русь», он переносится на все новые и новые земли, становясь обобщающим названием краев, принявших власть Киева.
После уничтожения Киева Батыем термин «Русь» окончательно утрачивает свою привязанность к этому уже несуществующему городу, и постепенно, благодаря книжникам, переписывающим киевскую литературу, становится именем всей территории, населенной восточными славянами.
С перенесением центра в Москву, историческая Русь стала окраиной государства — Украиной.
…Если бы существовал в XII веке термин «русский патриот», то относился бы он, прежде всего к патриоту киевского княжества. Такими были и киевские бояре, и чёрные клобуки (каракалпак), торки и берендеи.
Города, на которые после победы над Игорем сделали поход Кончак и Гзак, уже входят к тому времени в понятие «Русь».
Б. А. Рыбаков, которого трудно упрекнуть в малом знании источников, также обращает внимание на то, что и галицкие, и новгородские, и смоленские летописцы XII века (добавим и киевские) под словом Русь понимают только южную. «Если из Новгорода или Суздаля едут в Киев, то это обозначается так, что едут в «Русь»; галицкие войска, противостоящие киевским, обозначены » летописи как воюющие с «русскими полками», Смоленск, Полоцк, Рязань — все они оказываются вне «Руси», так как под «Русью» — часто понимают лишь южную Русь»7.
Но вывод из этого наблюдения Б. А. Рыбаков делает, на мой взгляд, неточный. Он считает, что такая традиция — «воскрешение старого, архаичного, ограниченного понимания Руси»8.
«Зачем летописцам понадобилось воскрешать устаревший взгляд на Русскую землю, …умалив, урезав значение слов Русская земля?»
И отвечает, что этим летописцы, вероятно, хотели подчеркнуть независимость своих городов от Киева.
Вывод недостаточно обоснован, хотя бы потому, что и киевские летописцы следуют этой традиции. Видимо, не для того, чтобы сделать очевидным независимость Киева от Рязани.
Мне кажется, будет правильней считать, что географически расширенный смысл «Русь» получила не раньше XII века, а значительно позже. И этот взгляд не противоречит диалектике развития русского государства.
П р и м е ч а н и я
1. Доклады отделения этнографии. Вып. II, Л., 1966, стр. 56–57,;
2. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, стр.211.
3. Слово о полку Игореве. Вступительная стать» Д. С, Лихачева, Л., 1967, стр. 7.
4. Слово о полку Игореве. Вступительная статья Д. С. Лихачева, Л., 1967, стр. 7.
5. Там же, стр. 10.
6. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, стр. 31.
7. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М.,1971, стр. 158.
8. Там же
Галица или сокол?
Важным диагностическим признаком, помогающим отличить авторский текст «Слова о полку Игоревен от плодов творчества переписчика, является, на мой взгляд, наличие в тексте двух отношений к Игорю и его воинству.
Одно, более негативное идет, вероятно, от протографа, другое — неприкрыто восторженное и жалостливое принадлежит Переписчику.
Для последнего главным, определяющим моральную основу «подвига» Игоря становится следующий очевидный факт — русский князь воюет с погаными и терпит от них обидное поражение. Переписчик — бóльший патриот (в современном понимании), чем Автор, и это сказалось при переписке.
От авторского отношения к Игорю остаются лишь намеки — те места, идеологическое содержание коих Переписчик не понял глубоко и потому оставил в тексте нетронутыми.
В качестве главного мотива, побудившего Игоря пойти покорять степь, Автор выдвигает стремление добыть славу великого полководца для достижения киевского престола. Но высказывает эту мысль не прямо, облекая прозрачной тканью поэтической аллегории. Эти метафоры не поняты Переписчиком, поэтому сохранились, и вносят смятение в умы современных исследователей.
Как правило, негативная оценка вкладывается в уста героев «Слова» — мифического певца XI века Бояна и князя Святослава. Боян выражается поэтически сложно,
Святослав — резко и прямо, как и подобает великому князю киевскому.
Он так оплакивает своих братьев: «О моя сыновчя Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолеете, нечестно бо кровь поганую пролиясте… рекосте: «мужаимеся сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами поделимъ» (подчеркнуто мной.— О. С.)
