Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы
Нам кажется стратегия Булгакова безошибочной. Роман просто был обречен на бешеный успех. Что стоила одна возможность, данная автором читателю, выбора своей точки зрения, не совпадавшей с мнением следствия! Булгаков дал возможность низвести представителей органов с пьедестала, посмотреть на них свысока: мол, что с них взять, со следователей и милиционеров? Они же на государственной службе, они в форме, им не положено заглядывать в потусторонний мир, ведь, по долгу службы, они – атеисты. Роман Булгакова советскому человеку предложил не быть атеистом! Хотя бы на время чтения романа «Мастер и Маргарита», хотя бы в порядке свободной игры.
В романе Булгакова представители власти сыграли комическую роль неудачников: по законам комического жанра, они проигравшие, следовательно, смешные. Шайка Воланда посмеялась над представителями карательных органов, к радости всех читателей романа. В конкурентной борьбе «нечистой силы» с чекистами непобедимые чекисты проиграли, что явилось важнейшей составляющей в конструировании позитивного модуса восприятия читателями персонажей из преисподней.
Но вот роман закончился, и закончился полным фиаско человеческого мира перед непобедимым и всемогущим дьяволом. И чувствуя себя немного глупее, чем он есть на самом деле, читатель в недоумении оставляет роман. С одной стороны, он чувствует, что стал жертвой иллюзионистского фокуса писателя Булгакова, который заставил его почти поверить в реальность кота с примусом, качающегося на люстре, с другой стороны, все-таки его грызет червь сомнения: действительно ли, эти черти представляют собой ту последнюю, скрытую от земного человека правду Страшного Суда и мирового порядка. Неужели Воланд и его глумливая шайка – это и есть образ окончательной справедливости? Неужели в этом заключается пафос самого Булгакова?
Оставаясь в рамках предложенной в эпилоге альтернативы, читатель оказывается в положении человека, утратившего ориентиры.
Это происходит потому, что даже если читатель готов воспринимать образы чертей как иносказание, символы и метафоры, то события убийства Берлиоза и барона Майгеля – это все-таки не иносказания и метафоры, а реалистично изображенные обезображенные трупы, как, например, описание расчлененного тела Берлиоза в морге, или обгоревшие кости барона Майгеля – это не мистика, а равная самой себе эмпирическая и жуткая реальность. Отсюда и такое большое количество страстных споров вокруг романа.
Но мы исходим из гипотезы, что альтернатива, предложенная в «Эпилоге», ложная и провокационная, так же как и противостояние карательных органов шайке Воланда. Нелишне задать вопрос, для кого писался отчет следствия о жутких и скандальных событиях, произошедших в Москве. Кто же был читателем этого отчета о вопиющей неудаче карательных органов, не сумевших захватить преступную банду?
В 30-е годы спецслужбы не отчитывались ни перед парламентом, ни перед гражданами, ни перед прессой; единственный человек, которому представлялся отчет о расследовании убийства главы всех московских писателей и исчезновении всех руководителей московского театра, мог быть и был лично генсек Сталин. И этот отчет не вызвал его царственного гнева и голова лучшего следователя Москвы не полетела с плеч?! Это могло быть лишь в том случае, если выводы следствия удовлетворили самого верховного властителя. Как выводы Афрания, лучшего следователя Ершалаима, о мотивах убийства Иуды и полный провал в деле разоблачения его убийц вполне удовлетворили Понтия Пилата, наместника римского императора.
Мы думаем, что Булгаков в своем романе дал ключи для ответа на вопрос: «Кто же убийца?», но в отличие от классического детектива, в котором знаменитый следователь всегда приводит расследование к триумфу, автор «Мастера и Маргариты» не наделил «одного из лучших следователей Москвы» способностью раскрыть преступление. Мы уверены, что, по мнению автора, следствие обязательно должен провести сам читатель.
С одной стороны, обозначен и всячески подчеркнут вопиющий абсурд, который загоняет разум в тупик и провоцирует искать выход из тупика. С другой стороны, детали и факты, нужные для построения реалистического нарратива, разбросаны по всему пространству романа, а сам роман представляет собой перемешанные фрагменты разных повествовательных линий. Такое построение требует специальных усилий по собиранию нужных деталей для складывания их в осмысленную картину мира.
Специфической особенностью московских глав является невероятная «населенность» романа; при множестве микросюжетов со своими героями автором обозначены огромные «пустые пространства», пропущенными оказываются большие фрагменты действительности. Эти «пустоты» наполняются содержанием в меру способности читателя их заполнить, то есть изнутри личного опыта, образованности и способности к воображению самого читателя.
Важнейшим комментарием к московским событиям является, во-первых, роман мастера о событиях в Ершалаиме, а во-вторых, исторический контекст и то, что называлось в эпоху Карамзина «духом времени». Системным методом в нашей работе является привлечение материалов русской литературы о специфическом опыте жизни современников Булгакова, полученном ими от непосредственного знакомства с «органами».
В своем анализе текста мы, естественно, опираемся на наше представление о тоталитарном режиме, сформированное прежде всего великой русской литературой XX века, а также множеством всевозможных источников: начиная от семейных преданий и кончая данными и выводами исторической науки, которая много сделала для того, чтобы осмыслить устройство государственной власти репрессивного тоталитарного режима. Эти источники нами не отрефлексиро-ваны в этой работе, не актуализированы в виде цитат, но мы думаем, что в своей совокупности они «запустили» эффективно работающий механизм по осмыслению булгаковского текста.
Итак, в эпилоге читателю предлагается принять, если он «культурный и развитый» человек, точку зрения следствия, не объединятся же ему, в самом деле, с теми, кто охотится на черных котов. Однако мы считаем, что это провокационное предложение автора – ложная альтернатива. Оно, по существу, представляет собой приглашение обратиться к здравому смыслу и, не вставая ни на одну из предложенных точек зрения, найти решение самим, опираясь на разум и на анализ текста, в котором, по-видимому, должен быть весь необходимый материал для объяснения фантастических событий и логических противоречий.
В эпилоге отчетливо ощущается горький сарказм автора, понимающего, что мнение следствия в его стране – это истина в последней инстанции и что вряд ли найдутся читатели, которые захотят конкурировать с этим известным учреждением и проводить свое расследование. В реальной жизни они, современники Булгакова, сразу, почти рефлекторно, готовы к сотрудничеству со следствием, не могут же они противопоставить себя и свое мнение «известному учреждению», для этого нужно избавиться от страха перед этим учреждением, то есть перестать быть советским человеком.
Мы, читатели булгаковского романа, представители другой эпохи, отдаем себе отчет в том, что представляло собой «известное учреждение» во времена, в которые писался роман. Это «известное учреждение» было самой большой государственной тайной, самым непроницаемым и неизвестным для населения страны миром, попасть в который можно было, либо будучи арестованным, либо став тем, кто арестовывает. Ужас населения перед этим «учреждением» был основным чувством, которое связывало человека с государством. Этот ужас того же самого качества, что и страх средневекового человека перед тайнами преисподней.
Сформулируем нашу гипотезу потаённного сюжета: за масками «нечистой силы» в романе скрываются представители карательных органов, а операция преследования шайки Воланда есть не что иное, как чистая видимость, фикция, или, если перейти на язык самого «известного учреждения», – «операция прикрытия».
Для доказательства этого предположения нам придется прокомментировать следующие удивительные, не поддающиеся никакому разумному объяснению события и факты.
Перестрелка с котом.
Похороны обезглавленного тела Берлиоза под черным покрывалом.
Вызов дяди из Киева на похороны безумной телеграммой и изгнание его с похорон.
Возвращение сгоревшей рукописи.
Перестрелка с котом
Этот эпизод – один из самых любимых всеми читателями романа. И это вполне понятно, так как представители «известного учреждения» в нем потерпели поражение и сами стали предметом глумления и издевательства неуязвимой шайки.
Всей мощи советских карательных органов, перед которыми трепетала вся страна, оказалось недостаточно, чтобы схватить веселого кота. Но что может означать образ этой бешеной перестрелки, или «дуэли», как ее называет кот? Автор-рассказчик счел нужным дать такой комментарий: «Это был единственный, или один из единственных, случай, когда стрельба оказывалась совершенно недействительной…. Первая же рана кота…была не чем иным, как фокусом и свинским притворством, равно как и питье бензина» (ММ-2. С. 777).
