Маргалит Фокс - Тайна лабиринта
Если речь идет об алфавитном письме, то разница между servus и servum очевидна. В случае со слоговой письменностью она неясна: оба пишутся .
Наша слоговая система обманывает нас и в других отношениях. Алфавит говорит нам, что второй знак слогового письма начинается с одного и того же согласного: vus, vum, vo. А слоговое письмо нам лжет: в зависимости от падежа здесь используются для записи два различных знака, и . Эта перемена с на чрезвычайно важна: и – соединительные символы, оба репрезентирующие последний согласный основы и первый гласный суффикса. Символ изменяется, потому что гласный суффикса (vus и vum в падежах I и II, vo в падеже III) изменились.
Для визуализации роли соединительных знаков надо разделить их пополам:
Кобер поняла, что именно это вызвало изменение в третьем знаке существительных в ее парадигме (для удобства воспроизведем ее повторно):
Казалось, будто соединительные знаки также были разделены пополам, включая и конец основы, и начало суффикса. Этот факт объясняет изменения в написании в падеже III:
Эта связка, состоящая из одного знака, кажется незначительной. Однако, определив его функцию, Кобер сделала огромный шаг вперед. “Если эта интерпретация верна, – отметила она в 1946 году, – то у нас есть средство узнать, как некоторые знаки линейного письма Б связаны друг с другом”. Так, глядя на пример выше, мы сразу можем сказать, что и имеют общий согласный, но различные гласные, как латинские слоги vum и vo.
Стоя двумя ногами в разных слоговых знаках, соединительные знаки оказались тем, на чем держались все минойские слова. Путем их выявления и описания Кобер нашла способ установления отношений между знаками без знания их звуковых значений. Благодаря этому в дешифровке линейного письма Б свершится переворот, хоть она и не доживет до него.
Алиса Кобер ступила на английскую землю 13 марта 1947 года – и моментально пожалела, что в Америке не копировала надписи одеревеневшими от холода пальцами. В Англии оказалось холоднее, чем она ожидала. Суровая зима 1946/47 годов памятна британским метеорологам. “Я посвящала все свое время переписыванию минойских надписей, и иногда это было труднее, чем вы могли бы подумать, – в помещении температура не поднималась выше 40 °F [4,4 °C]”, – писала она в начале апреля из Оксфорда Генри Аллену Мо, секретарю Фонда им. Гуггенхайма.
Доступ к такому массиву данных стал и даром, и проклятием. С одной стороны, если бы за пять недель пребывания в Англии Кобер сумела скопировать все надписи, ее архив увеличился бы десятикратно. С другой стороны, ей пришлось бы снова засесть за мучительный анализ. А ведь чтобы изучить 200 надписей, ей понадобилось пять лет.
Несмотря на спартанские условия, Кобер упивалась университетской жизнью. “Я восхитительно провела время в колледже… как почетный гость, – писала она позднее Джону Франклину Дэниелу. – Все были так милы, что я вернулась обратно с ужасным самомнением”.
К Джону Майрзу Алиса Кобер не испытывала ничего, кроме благодарности. “Он говорит то, что думает – строго, решительно, но вежливо, – писала она после путешествия. – Мне с трудом верится, что я видела его за шесть недель всего однажды. Он замечательный человек”.
Майрз позволил ей копировать надписи, найденные Эвансом, с оговоркой: она не должна ничего публиковать до тех пор, пока не выйдет Scripta Minoa II. Это обязательство ее не смутило. Книга должна была появиться менее чем через год – в начале 1948 года. Это потребовало бы длительного анализа новых данных.
Кобер покинула Англию 17 апреля. Еще находясь там, она предложила Майрзу помощь с подготовкой Scripta Minoa II к печати. Чем быстрее том выйдет из печати, тем быстрее она сможет поделиться своими открытиями с другими учеными, рассудила Кобер.
25 апреля “Квин Элизабет” доставила Кобер домой. Ее ждало море работы. “Мне столько всего нужно сделать, что я даже не вижу наступления весны, – писала она Дэниелу вскоре после возвращения в Нью-Йорк. – Моя поездка в Англию оказалась даже успешнее, чем я могла мечтать – настолько успешной, что сэр Джон [Майрз] настаивает, чтобы я ехала на Крит проверять для него оригиналы критских надписей. Уж не знаю, как президент Бруклинского колледжа отреагирует, если я сбегу в середине следующего семестра”.
Несколькими месяцами ранее, зная, сколько времени займет анализ данных, полученных в Оксфорде, Кобер попросила Фонд им. Гуггенхайма возобновить стипендию. Ее письмо Генри Аллену Мо, написанное в январе 1947 года, предлагает учитывать не только ее подход к дешифровке, но также готовность пожертвовать собственными интересами во имя науки:
После долгих метаний я все-таки решила просить о продлении моей стипендии на следующий год. Главная причина заключается в том, что Бруклинский колледж не сможет меня поддерживать, если я не буду работать в следующем году, и мое финансовое положение будет неустойчивым. Мне кажется, что на данном этапе работы было бы эгоистично руководствоваться личными интересами на пути возможного успешного результата…
Поэтому я прошу больше времени, чем мне было отведено. К счастью, профессор Майрз дал мне разрешение приехать в Англию и увидеть неопубликованные минойские надписи.
Общее количество надписей, найденное сэром Артуром Эвансом в Кноссе, – примерно 2000. Из них лишь 200 опубликовано… Я думаю, что (моя работа до сих пор шла в соответствии с графиком, и мои оценки кажутся достаточно точными) согласование новых данных со старыми займет около года…
Постараюсь объяснить, что собой представляет процесс классификации. Большинство ученых, как кажется, работают с картотеками двух видов. Одна систематизирована в псевдоалфавитном порядке (система письма, следует помнить, до сих пор не известна), другая – наоборот, где отсчет ведется с конца слов. Эти картотеки имеют важное значение, но их недостаточно. Одна из причин, почему мне удалось сделать больше в исследовании минойской письменности, – моя картотека содержала больше данных. Я пользуюсь, кроме двух названных, 1) картотекой слов, где достаточно контекстов, чтобы показать, как употребляется то или иное слово; 2) двумя картотеками сопоставления знаков (одна – в связи с предшествующим знаком, вторая – в связи с последующим знаком). Эти картотеки являются основой для дальнейшего анализа возможных корней слов, суффиксов и приставок; 3) общей картотекой, в которой отмечено, могут ли любые два знака встречаться в соседних позициях в одном и том же слове. Эта картотека нужна для того, чтобы определить чередование знаков… в различных позициях.
Другая, более сложная, картотека строится, когда система склонения становится очевидной, но ее невозможно предсказать заранее…
Две теории, которые у меня были в сентябре, на сегодняшний момент достигли стадии практической уверенности. Одна из них состоит в том, что три различных минойских письменности – линейное письмо А, линейное письмо Б и иероглифически-пиктографическое письмо – использовались, кажется, для записи различных языков. Вторая – что язык линейного письма Б был флективным. Я, видимо, достигла той стадии, когда я могу предсказать определенные вариации словоизменения…
Кажется, можно утверждать, что благодаря новому материалу система склонения, по крайней мере существительных, станет достаточно очевидной. В этом случае станет возможно с большой степенью вероятности присваивать знакам фонетические значения. Дешифровка будет зависеть от того, принадлежит этот язык к известной или неизвестной языковой группе.
Если у меня будет еще один год, я думаю, я могу обещать, что в сентябре 1948 года я буду знать, возможна ли первичная дешифровка… Я достигла такого этапа в работе, на котором могу извлечь максимальную выгоду из новых надписей…
Я буду рада любому решению.
О решении фонда Кобер узнала в Англии в конце марта 1947 года: ее заявка отклонена. В письме из фонда указаны самые банальные причины: число претендентов значительно превышает имеющиеся средства. Похоже, свою роль сыграла природная осторожность Кобер и, соответственно, недлинный список публикаций (один из осязаемых способов отчитаться перед грантодателями).
Она сделала все, на что была способна. “Мои денежные дела улучшатся, если я вернусь к работе в сентябре, – вежливо ответила она Мо. – Подготовительная работа теперь позади, теперь я могу быстро двигаться вперед”. Этот отказ стал первым в череде разочарований, омрачивших последние годы ее жизни.
