Вера Харченко - О языке, достойном человека: учебное пособие
Не каждый вор попадется на воровстве, но это не означает, что не следует наказывать тех, кто попался. Кого-то оштрафуют за сквернословие, а кого-то не оштрафуют, но в ситуации разгула недопустимой речи образ наказания необходим. Ребенок шагает на красный свет, и мы отдергиваем его весьма бесцеремонно. Да будем ли мы выслушивать упреки за эту резкость? Мы жизнь спасаем, живую жизнь... В конце концов, разрешающий, но и запрещающий светофор не символ ли самой идеи управления? А ведь в том, что делает человека человеком – в языке, – мы как-то мило остались вообще без запретов. Можно – все.
Памятно время, когда корректоры вычитывали газеты, проверяя даже такие мелочи, как переносы слов: ...из этих бри-гад Петров отобрал..! Моему знакомому, автору учебного пособия, досталось от редактора даже за строку из Лермонтова, звучащую вне контекста двусмысленно: Под ним струя светлей лазури. Отмена внешней цензуры в обществе означает не столько так называемое торжество демократии, сколько доверие к внутренней цензуре, внутренней чести автора, той самой чести, которая изнутри не разрешит человеку напечатать непечатное.
В других странах в деле защиты чистоты речевого общения более сильны религиозные факторы, а то и страх расплатиться за оскорбление собственной жизнью, когда наказанием легко может стать не штраф, а нож. Да и в нашей стране убийству по пьянке, так называемому бытовому убийству, предшествует брань, оскорбление. Поэтому так важно побыстрее начинать непростую работу под флагом того, чтобы не сквернословили, а значит, и вообще поменьше ругались.
Меня – штрафовали. Училась я в Новосибирске, жила в общежитии и кое-какую лексику усвоила. Потом поступила в аспирантуру (по русскому языку!) в Ленинград и тоже оказалась в общежитии. Одна женщина-аспирантка, намного меня старше, учительница из Читы, в один прекрасный день постановила: за каждое мое нехорошее слово – рубль на ее стол. Потом, говорит, на эти денежки мы торт купим. Помнится, один торт, мною заработанный, мы съели, но почти сразу же стало мне жалко моих рублей из жалкой тогда аспирантской стипендии. Как испытавшая этот позор, говорю молодым: не привыкайте, потому что собственную речь все время контролировать весьма непросто.
В отношении молодежи я сейчас тоже пытаюсь действовать запугиванием, когда говорю: Лапочка, ну кто ж тебя замуж возьмет, если ты такие слова говоришь? С тобой ведь и в гости страшно пойти будет: вдруг что с языка соскользнет по привычке... Миленький, не ругайся так! Ты умница, а из-за таких слов тебя на вакантное место не поставят, даже не будут рассматривать твою кандидатуру! Смотри, как судят представителей прессы, эстрадных певцов, руководителей высшего ранга, когда они сквернословят. Мы живем в очень строгой стране, внешне свободной, но внутренне все еще святой до строгости, до – приговора если не жизни, то личности.
Откроем словарь непечатных слов. Во-первых, вряд ли вы узнаете настоящего составителя, обычно на обложке сияет псевдоним, а получивший гонорар автор-составитель остается в тени, но при очень больших деньгах. В столице нашей родины одна женщина (профессор) ушла даже из академии наук в такой вот бизнес – собирать и классифицировать речевую грязь. У Маяковского есть замечательные стихи «Что такое «хорошо» и что такое «плохо»?». К отцу крошка не придет, крошка рано почувствует, что словцо какое-то подозрительное, с подвохом: все говорят, а говорить нельзя. Любую трудную ситуацию я пытаюсь проецировать на семью. Тех людей, которые глумятся сейчас над инициативой нашего губернатора, да спросить: а вы согласны, что ваш сын будет эти слова говорить? Вас не будет тревожить, что дочь через слово ругается? Наши дети так говорить не должны, а значит и всем детям это не гоже.
Есть и такая форма провокации, как обозвать любые нормальные требования «прописными истинами», а их проповедников – резонерами. Любая акция вызывает интерес, тем более акция на запретные слова. Я сама недавно могла стать жертвой провокации, когда для «Вестей недели» снимали сюжет о нашей борьбе со сквернословием. Ликуя, что попаду в кадр, я готовилась к разговору по теме, но трижды мне был задан всего один вопрос в окружении вопросов-подсказок: Так что же такое сквернословие? Назовите, за какие слова нужно штрафовать, а какие можно спуститьслучайному прохожему? Расскажите о происхождении какого-нибудь слова! по существу все это тот самый провокационный минимум, необходимый для того, чтобы женщина, профессор, преподаватель вуза «раскололась» и чтобы это сразу же прозвучало на всю страну. Я чувствовала себя змеей, ускользающей от страстно ожидаемых ответов, и пыталась «подменить пластинку», рассказывая, что мы, преподаватели, делаем в плане пропаганды культуры речи, пыталась рассекретить механизмы преодоления сквернословия, но авторы передачи желали явно не этого.
Есть вещи вне обсуждения. В языке существуют закрытые пространства, вторгаться в которые опасно не для жизни, конечно, – для чести. Впрочем, если говорить о здоровье, то разрабатывают же сейчас американские ученые идею взаимосвязи здоровья и правдивости. Мы писали выше, что ложь, оказывается, создает барьер в организме между сознательными и бессознательными процессами, происходит блокировка каких-то весьма важных связей. Не исключено, что и ругательства влияют на наше самочувствие. Зачем долго жить, если по любому поводу хочется выругаться? Не закладываем ли мы сокращение той самой жизни, в которой вместо благоговения и нежности одна сплошная нецензурщина? получается, что человек все время ругается. А если Кто-то наши слова слышит. Нас «пустили» в жизнь, нам жизнь как подарок. Не приближаем ли мы ее конец, когда не ценим каждую мелочь?
Инструментом провокации может стать имя великого человека, пушкина, например. Есть два признака, необходимых любому представителю нации: это, во-первых, самостоятельность мышления, во-вторых, индивидуальная культура. Аристид платил (!) афинянам за то, чтобы они ходили в театр, чтобы, прикоснувшись к культуре, эти люди уже не смогли бы стать игрушкой в чьих-то политических расчетах, в чьих-то нечистоплотных руках. Можно безгранично уважать великого человека и при этом соглашаться далеко не со всем, что он провозглашает. Провозгласил же М.Е. Салтыков-Щедрин, будто первое слово начальника должно быть... (ругательное), а у меня, положим, иное мнение. Или: написал Расул Гамзатов стишок о том, что пить можно всем, необходимо только знать, где и с кем, за что, когда и сколько... А я так не считаю. Мне лично другое мнение дороже. 5 октября 2004 года отметил 100-летний юбилей Федор Углов – хирург, попавший в книгу рекордов Гиннеса, поскольку в таком почтенном возрасте еще продолжает оперировать, а ведь именно этот человек едва ли не в одиночку противостоит пропаганде алкоголя, и сам не выпил в своей жизни ни рюмки. Вот она драгоценность нации, когда мы различным потенциалом хорошего сохраняем страну в целом.
Итак, что все-таки произойдет, если я вдруг скажу сейчас всего лишь одно нехорошее слово, если начну сквернословить. А произойдет моя гражданская смерть. Грамм репутации стоит килограмма работы. Мы очень подражательны по натуре. Мы ищем образцы поведения чуть ли не на бессознательном уровне. Мы считываем с руки, учимся у жизни, нам образы нужны, образцы. Как с этого человека брать пример, если он – ругается? Расскажу и такую историю, не называя имен. Директор одного предприятия по существу спас людей от бедности, наладил производство, сам готов работать день и ночь, не позволяет себе расслабляться. И предприятие его процветает, и ему бы честь и хвала, да вот только срываются у него с языка все чаще и чаще те самые словечки. Когда его просят не ругаться, он отвечает: «А это и не ругательства, это знаки препинания!». Так вот, когда говорят об этом директоре, не преминут добавить кое-что про его речь. Пожалуй, это и жестоко, но именно речь перечеркивает все. Будь же, дружок, начеку: твои собеседники с удовольствием похихикают над твоими изысками или промолчат по принципу «не мне тебя воспитывать», но при случае про тебя же и скажут.
Технология репутации исключительно сложна и прихотлива. Но принцип запугивания касается не только семейной или профессиональной чести. Когда я пишу о гражданской смерти, я имею в виду и нечто иное: из-за моего сквернословия меня перестанут СЛЫШАТЬ.
Первый способ охраны человека от «производства» плохих слов таится, как мы уже упоминали, в его имени. Человека как можно чаще надо называть по имени. Имя, по мысли М.М. Бахтина, самое положительное слово для человека. Профессор Воронежского университета И.А. Стернин лежал в клинике в палате, где кроме него лежали семь человек, но «в моем присутствии, – рассказывал он мне, – они не сквернословили». Йося, не может быть! Как тебе это удалось? – А я их по имени называл: Володя, Дмитрий Григорьевич и пытался услужить тем, кто не вставал. Вот и вся история. Имя! Только одно имя творит чудеса. А в семье иногда именно с именем и дефицит: Когда ты мусор выкинешь? Ты за квартиру заплатил? Знакомые недобрые интонации. Русский язык прелестен своими уменьшительными суффиксами, почему бы и не поиграть ими в общении? Алешенька! Танек! Митя, лапочка, выручи! Даня, ты ж осторожней! «Мир собственных имен с его интимностью – своеобразная лингвистическая параллель к космической идее материнского лона...»[26].
