Николай Дановский - Вводное слово в искусство перевода
С ветвями, которые расходились на концах, как звёздочки. Kun branĉoj, kies ekstremaĵoj estis dispintiĝintaj kvazaŭ steletoj (Kun branĉoj, kies finaĵoj estis kun dismetitaj fingroj, kvazaŭ steletoj).
И откуда-то издалека донесся мелодичный звон. Kaj de iu malproksimo aŭdiĝis melodia sonoro.
Пусть игрушки были не ахти какие нарядные. Estu la ornamaĵoj eĉ ne superklase luksaj.
Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой и пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться стащить у людей кусочек этого чудесного хлеба. Nokte tra la vilaĝo disflariĝis tia aromo de la varma pano kun ruĝe-bruna krusto kaj brasikaj folioj, albakiĝintaj al la suba surfaco, ke eĉ vulpoj alkuris el siaj hejmtruoj, sidis sur neĝo, tremis kaj softe lamentis, pripensante friponan artifikon por forporti de homoj almenaŭ peceton da tiu mirakla pano.
Ветер гнал по синему небу рыхлые тучи, не давал им ни на минуту перевести дух, и потому по земле неслись вперемешку то холодные тени, то горячие солнечные пятна. La vento pelis laŭ la blua ĉielo lozajn nubojn, ne lasis al ili eĉ minuton por respiri pro anhelo, kaj tial alterne glitis surtere jen malvarmaj ondoj, jen ardaj sunaj makuloj.
На мерцающей воде не было ни одной точки, за которую мог бы зацепиться глаз. Sur la akvo plena de rebriloj, estis neniu punkto, kiu povus alfiksi rigardon.
С ровным гулом катилась, сверкая фарфоровыми зелеными искрами, некрупная зыбь. Kun monotona muĝo ruliĝis, flagrante per fosforeskaj verdak rebriloj modera hulo.
Наплывало удушье, и с ним чувство полного безразличия к тому, что будет дальше. Estis alfluanta sufokiĝo kaj kun ĝi la sento de plena indiferenteco al la okazonto.
Сладкое щемящее чувство высоты, пространства и полёта пронзило мальчика. Dolĉa tenajlanta sento de alteco, spaco kaj flugo tralancis la knabon.
Вот он коснулся цветка, отодвинул мелкий морщинистый лист, и тут неприметный колючий страж опять вонзил ему в руку свои шипы. Jen li tuŝis floron, movis flanken molan sulkoplenan folion, kaj sammomente nerimarkata gardanta pikulo ree enpinglis en lian manon siajn dornojn.
Комаров никому не давал спуску: он остановился и основательно высек камень крапивой. Komarov neniun lasis senrevenĝa: li haltis kaj kapitale skurĝis la ŝtonon per la urtiko.
Хотя Комарову было столько же лет, сколько телёнку месяцев, они могли считаться ровесниками. Kvankam Komarov estis tiomjara, kiomjara estis la bovido, ili povis esti konsiderataj samaĝuloj.
В тот вечер погода стояла тихая, словно усталая после вчерашней едкой позёмки. Tiuvespere dumis milda vetero, kvazaŭ laca post antaŭtaga roda neĝoblovo.
Вот тут-то чуешь, когда многие тысячи народу-то ко мне приклонились, уже не сереньким воробушком, а сизым орлом я восчувствовал себя. Jen ĝuste tiam, ĉu vi komprenas, kiam multaj miloj da homoj alaniĝis al mi, mi jam eksentis min ne griza pasero, sed ombromoŝta aglo.
Все приведенные выше примеры фраз-фрагментов взяты из действительно практически выполненных переводов соответствующих произведений Б. Лавренева, К. Паустовского, В. Шишкова, А. Гайдара, Ю. Нагибина, в соответствии с изложенными выше правилами группой перевода художественной литературы Московского Интернационального Эсперанто-Клуба (МИЭК), в которой в разное время принимали участие тт. О. Бесчинская, М. Ганцевич, В. Грузинская, Н. Дашкевич, В. Демиров, И. Иванов, Н. Кинская, А. Мальм, Н. Мурниек, В. Острожникова, Е. Острожникова, Е. Попова, А. Прокопьева, Н. Радионова, Н. Чижевский, С. Шейко, А. Шенкман, О. Яновская и другие.
Фразы-произведения
О фразах-фрагментах сказано в самом кратком очерке все, что является совершенно необходимым для первичного подхода к теме. Конечно, в процессе дальнейших исследовательских работ в этой области появятся еще многочисленные другие тонкости, которые надлежит прояснить. Но в настоящее время нет возможности более глубоко вдаваться в эту тему. Поэтому возвращаемся в нашу «узловую» точку, в которой мы установили и оставили «развилку».
И теперь, вернувшись в нее, пойдем по другой дорожке. В начале рассмотрения фразеологического соответствия мы определили фразу, как кирпич в сооружении. Применительно к предложениям, составляющим первичное конструктивное звено в более крупном произведении, это совершенно верно. Но вот и в архитектурных композициях встречаются отдельные «орнаментированные» кирпичи, которые играют самостоятельную роль на фоне кирпичной стены. А иногда они выступают и вовсе независимл от окружения, как бы гармонично вписываясь в любом сочетании с другими элементами. В еще большей степени поражает эта «самостоятельность и независимость» отдельной фразы, когда она составляет законченное произведение художественной литературы.
Вообще фраза, как категория «стадная», сама по себе в отдельности функционирует очень редко. Всегда всякая фраза главным образом вплетается в некоторую цепь или совокупность. Но если фраза-фрагмент может быть вставлена только в одном положенном ей месте, то фразу-произведение можно применять и в «блестящем одиночестве» и в широкой степени сочетая ее с различными другими в разнообразных текстах. Она как бы получает универсальную применимость, и в этом собственно и заключается ее самостоятельность и независимость. Примеров таких фраз-произведений не счесть. Это вообще произведения, которыми начинается всякая большая литература: это народные присказки, пословицы, поговорки, загадки, считалки, а в большой литературе, в которой уже выкристаллизовывается идея и практика авторства, это афоризмы, крылатые слова, коротенькие рассказы, анекдоты, поэтические формы, состоящие всего из одного предложения. Всё это «литература малых форм». Но каждое такое произведение имеет свою композиционную структуру и особенность. В нем есть вступление, подъем, главное ударение и завершение (экспозиция-позиция-суперпозиция). И все произведение венчается своим «заключительным аккордом» (концовкой фразы), в котором концентрируется главная часть поучения, мудрости народной — своеобразный финал, единым махом раскрывающий всю глубину произведения. Это произведение может быть прозаическим, но может быть и поэтическим. Подробнее о поэтическом переводе будет изложено в соответствующем месте стилистического соответствия. Но уже и на уровне фразеологического соответствия придется столкнуться и с некоторыми традициями поэтического перевода. Сделаем мы это в том виде и объеме, который здесь составит необходимый минимум, оставляя главную нагрузку поэтического перевода на четвертую главу.
Этот жанр «малых форм» широко культивируется в эсперанто на всем протяжении функционирования системы с первых дней. Доктор Л.М. Заменгоф ввел эту традицию уже в проекте своей устно-письменной коммуникативной системы, еще когда она не была языком. С первых дней существования в эсперанто сперва вводятся, а затем входят толпой фразы-произведения. И при рассмотрении этого эсперантского «фольклора» даже трудно говорить о переводе. Так же, как и при сопоставлении творчества Эзопа, Лафонтена, Крылова и других, одна и та же басня приобретает форму оригинального произведения другой языковой культуры, будучи пересказана на этом другом языке. Так и пословица становится новым оригинальным произведением языка №2, хотя поводом для ее создания послужил прототип, полностью отформованный на языке №1. В результате связующим звеном или нитью для двух этих пословиц, из которых одна оригинально выражена на языке №1, а другая в переводе выражена на языке №2 так, как будто здесь она и появилась оригинально, оказывается лишь голая главная идея. Слова же оказываются совершенно другими. Таким образом, в этом жанре господствует главным образом тот тип соответствия, в котором группе соответствует группа.
Здесь возникает общность с поэтическим переводом.
Главная цель, которая преследуется при переводе фразы-произведения, заключается в том, чтобы сохранить в максимальной неприкосновенности мысль, идею, впечатление, эмоцию, выраженную или создаваемую данным сочетанием слов в предложении. Что же касается формы, то ее можно сохранить, но можно и изменить, согласуя с аналогичными другими произведениями, ориентируясь на словосочетания, уже имеющиеся в языке. Переводчик при этом должен всегда видеть перед собой мысленную картину (да и стремясь к тому), в которой и новоиспеченное произведение в наиболее оптимальном случае также получит распространение, как песня, как любимые стихи. Само собою разумеется, такое произведение, попав в руки творческого коллектива, постепенно отшлифовывается и приобретает наиболее устойчивую и лапидарную, «обтекаемую форму». Так что отдельные шипы и шероховатости под воздействием коллективного участия в этом творческом процессе обтираются, сглаживаются, округляются, подобно тем «кругляшам», которые в неисчислимом множестве рассыпаны на морских пляжах. Но желательно, чтобы уже при своем появлении или зарождении (сиречь, в процессе сознательной работы переводчика) оно имело бы уже привычную плавно звучащую, гладко обтекаемую и удобно произносимую форму.
Перевод всегда является своеобразными смотринами языка. При встрече с литературным произведением другой языковой культуры данная языковая система как бы осматривает себя в пределах очерченной рамки (произведения как речения). В процессе перевода литератор-переводчик сопоставляет эти два языка, и при том для него со всей ясностью обнаруживаются отдельные свойства оригинала по сравнению с переводом. Но, повторяем, он должен чувствовать себя твердо в языке перевода, и с позиции языка перевода манипулировать языком оригинала. В чем-то язык оригинала превосходит язык перевода, в чем-то уступает ему. И переводчик волей-неволей становится создателем и арбитром отдельных форм на языке перевода, все время глядя на язык оригинала как на законодателя или судью своего творчества. И наоборот, преимущества же языка перевода он просто использует, не останавливаясь на них длительно. Вот это языкотворчество идет непрерывно, неся с собой все большее выравнивание выразительных средств языка перевода, как бы под диктовку языка оригинала.
