Александр Реформатский - Введение в языковедение
Остаются еще междометные слова. Их роль в языке, и особенно в речи, очень специфична. Они служат симптомами чувств и сигналами волевых побуждений. Но это самые «бесправные» слова языка: они не служат названиями обозначаемого, не связаны с понятиями и не являются членами предложения. Значит ли, что они находятся вообще вне грамматики? Нет. Этого быть не может.
Междометия как особые слова данного языка (в отличие от рефлекторных выкриков, общих для всех людей и даже для многих животных) так или иначе на общих правах поступают в распоряжение грамматики. Они могут быть суррогатами предложения («Я сегодня прошел 25 километров» – «Ого!»; «Ты встретил ее?» _ «Увы»), что обще для всех языков, но состав междометий и их звуковое оформление (где, правда, бывают и исключения из нормальных фонетических случаев, как, например, наличие звука [γ] в ага, ого, эге и т. п. в русском языке) всегда специфичны для каждого языка[ 117 ].
Экспрессивность междометий представляет особый интерес для стилистики, и поэтому лексикология так или иначе должна заниматься междометиями, но главная ее задача, конечно, связана с изучением знаменательной лексики.
Знаменательные слова не только составляют основной массив лексики любого языка, но и самое интересное в отношении развития и изменения значений. Это самые «полноправные» слова в лексике, они и соотнесены с понятиями, и могут в любой момент быть названиями окружающей действительности, они же являются основой предложения, его членами.
Хотя числительные, местоимения и служебные слова, как правило, входят в основной словарный фонд языка, но именно их неподвижность в развитии и специальное назначение выводят их на периферию лексики. В области же знаменательной лексики мы, прежде всего, встретимся с многозначностью, с синонимией, с вопросами терминологии и идиоматики.
Не отрицая интереса лексикологии к регистрации местоимений, числительных, служебных слов и междометий, мы в дальнейших параграфах этой главы займемся, прежде всего, знаменательной лексикой.
§ 9. Равноименность и ее разновидности
Вопрос о «равноименности» возник еще в древности. Его поставил впервые Демокрит (по свидетельству Прокла, комментатора диалога «Кратил» Платона), когда он, доказывая правильное положение, что «имя не от природы», апеллировал к «равноименности». Демокрит, утверждая, что имена от установления, обосновывал это четырьмя умозаключениями, в том числе и наличием равноименности: «различающиеся между собою вещи называются одним именем; стало быть, имя не от природы…»[ 118 ].
Вопрос о равноименности – очевидный факт любого языка, но случаи этой равноименности очень различны. Если мы сравним такие факты, как, с одной стороны: нос («часть лица») и нос («передняя часть лодки»), перо («часть оперения птицы») и перо («металлическое острие как орудие письма»), стол («вид мебели») и стол («подбор блюд»), голова («часть тела людей, животных и рыб») и голова («единица счета скота»); с другой стороны: лук («орудие») и лук («растение»); с третьей стороны: голубец («иконописная краска») и голубец («вид кушанья»), не считая прочих, то случаи равноименности явно распадаются на три категории:
1) нос, перо, стол, голова в любых значениях – это те же слова с разными – прямым и переносным – значениями;
2) лук и лук – разные слова, не имеющие ничего общего ни по происхождению, ни по функционированию;
3) голубец и голубец – слова, общие по происхождению от одного корня, но не имеющие отношений прямого и переносного значений.
Сверх этих, к «равноименности» относят и случаи звукового совпадения разных частей речи, например: печь – глагол и печь – «место, где пекут», где звуковое совпадение не сопровождается совпадением грамматическим (печь, пеку, пек, пекущий и печь, печи, печью, печной и т. д.), или случаи типа три (числительное «3») и три (глагол в императиве), где совпадение равноименности случайно получается только в одной (или, максимум, случайно в двух формах: три и трем), причем никакого смыслового совпадения как лексического, так и грамматического в этих случаях не обнаруживается.
Наконец, к случаям «равноименности» причисляют и такие примеры, как луг (ср. луга) и лук (ср. лука) или умолять (ср. молит) и умалять (ср. малый) и т. д., но это явления уже особого порядка, где и само «звуковое совпадение» требует иного понимания.
Если последние случаи отсеять, как не идущие к делу[ 119 ], то остальные можно разбить на три группы:
1) нос, перо, стол, голова – это переносные значения того же слова, т. е. полисемия[ 120 ]
2) лук и лук – совпадение разных слов, т. е. омонимия;
3) голубец и голубец – это параллельные (хотя и не одновременные) образования слов из одного источника, где нет ни полисемии, ни совпадения различных слов.
§ 10. Полисемия
Полисемия, т. е. «многозначность», свойственна большинству обычных слов. Это вполне естественно. Слова как названия могут легко переходить с одной вещи на другую или на какой–либо признак этой вещи или на ее часть. Поэтому вопрос о полисемии – это, прежде всего, вопрос номинации, т. е. перемены вещей при тожестве слова. Вопрос о сохранности и постоянстве понятия или его существенных признаков реализуется при полисемии по–разному.
Первый вопрос полисемии: что такое прямое и что такое переносное значение?
Переносное значение любого типа объяснимо (мотивировано) через прямое, но прямое значение непроизводных слов данного языка, где это слово существует, необъяснимо. В самом деле, почему – нос лодки так называется? Потому что эта часть лодки, находящаяся спереди и имеющая острую форму выделяющегося предмета, похожа на ту часть лица человека или морды животного, которая также находится впереди и имеет соответствующую форму.
А почему нос человека или животного так называется, исходя из данного языка, объяснить нельзя. Непроизводные слова прямого значения в том или ином языке даны, но необъяснимы; просто вот «это» по–русски надо называть рот, по–английски the mouth, по–французски la bouche, по–немецки der Mund, по–киргизски ооз, по–мордовски (мокша) курга и т. д.
А «почему это так называется» – данный язык в его современном состоянии ответа не дает.
Однако не надо думать, что всегда переносные значения – уже факты языка; часто переносные значения возникают как явления стилистические и именно литературно–стилистические, т. е. как тропы[ 121 ], образные выражения.
Различие языковых метафор, метонимий и т. п. и соответственных поэтических тропов состоит в том, что троп является не прямым названием данной вещи, а лишь образным прозвищем, где сосуществуют два плана: прямое название и образное прозвище, что создает совмещение двух планов и образную «игру» совпадения и несовпадения прямого и переносного названий.
Так, если какой–нибудь писатель назвал девочку козочкой, то это основано на подмене одного названия другим, так как «существо, именуемое девочкой», так похоже на грациозную тонконогую, прыгающую козочку, что хочется словом козочка заменить слово девочка, и вот на совпадении и несовпадении двух планов (девочка – как козочка, девочка–козочка, козочка, т. е. девочка) и построен троп. В нем главное – средний объединенный член: девочка–козочка (или козочка–девочка), но оба плана (и девочка и козочка, как таковые) налицо. Иное дело в языковой метафоре: она становится прямым названием данной вещи: нос лодки никак иначе назвать нельзя, как и корму (прямое значение)[ 122 ]. Иногда слово в переносном значении может образовать синоним иному прямому названию, но все же оно как языковой факт лишено образности и характера тропа.
Отсюда следствие: в языковых словарях переносные значения зарегистрированы, так как это факты языка, обязательные для всех говорящих на данном языке, а тропы не зарегистрированы.
Так, в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова под словом нос указано: «I. Орган обоняния, находящийся на лице человека или на морде животного. 2. Передняя часть судна»[ 123 ]. При слове же козочка значение «девочка» не дано, так же как при других тропах, встречаемых в русской литературе.
