Вадим Вацуро - О Лермонтове: Работы разных лет
Наконец, кулачный бой Лермонтов однажды сам устроил в Тарханах22 и мог позднее видеть их на Кавказе, где они случались очень часто23.
Синтез всех этих мотивов (оскорбление, нанесенное жене купца, – в рассказе Парамонова24, казнь Мясоеда Вислого в «Истории» Карамзина, сцены пира, боя, казни в песнях о Мастрюке и других песнях и былинах) и дал, очевидно, сюжет замечательного лермонтовского произведения.
3
Проблема связи «Песни о купце Калашникове» с народным творчеством давно привлекала внимание исследователей. Ими собран значительный материал25. Сделанные сопоставления показали, что тот или иной отрывок «Песни» нередко близко подходит к тому или иному памятнику народного творчества, но никогда не обнаруживается текстуальных совпадений.
О запеве подробнее будет сказано дальше. В запевах и исходах нередко появляются гусляры-певцы на пиру у боярина (в исходе песни «Михайло Скопин» у Кирши Данилова: «испиваючи мед, зелено вино»; «честь воздаем тому боярину великому и хозяину своему ласкову»26. Ср. у Лермонтова: боярин Матвей Ромодановский подносит гуслярам чарку «меду пенного» (2: 30).
В зачине:
У ЛЕРМОНТОВА
Не сияет на небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
(2:31) В НАРОДНОЙ ПЕСНЕ
Когда-то воссияло солнце красное,
На тоем-то небушке на ясноем,
Тогда-то воцарился у нас грозный царь,
Грозный царь Иван Васильевич.
Заводил он свой хорош почестный пир27.
Вместе с царем пируют бояре, князья и опричники:
Позади его стоят стольники,
Супротив его всё бояре да князья,
По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу божию,
В удовольствие свое и веселие.
(2:31) В песне о Мастрюке – та же сцена пира:
Пир навеселе,
Повел столы на радостях.
И все ли князи, бояра,
Могучие богатыри
И гости званые,
Пять сот донских казаков
Пьют, едят, потешаются,
Зелено вино кушают,
Белу лебедь рушают28.
В варианте той же песни у Киреевского царь «весел стал»29.
Далее – характерный народно-поэтический прием исключения единичного из множественного (все пьют, едят, веселятся, задумчив сидит один. Этот один – герой песни).
У ЛЕРМОНТОВА
Лишь один из них, из опричников,
Удалой боец, буйный молодец,
В золотом ковше не мочил усов;
Опустил он в землю очи темные,
Опустил головушку на широку грудь,
А в груди его была дума крепкая.
(2:31) В ПЕСНЕ О МАСТРЮКЕ
А один не пьет, да не ест,
Царский гость дорогой
Мастрюк Темрюкович,
Молодой черкашенин.
И зачем не хлеба соли не ест,
Зелена вина не кушает,
Белу лебедь не рушает?
У себя на уме держит
(думает о том, что ему «вера
поборотися есть»)30.
Дальше в «Песне» идет гневная речь Грозного: «Аль ты думу затаил нечестивую?» В варианте Кирши Данилова этого нет (параллели у Киреевского см. выше). В одном варианте Киреевского прямо утверждается: Кострюк лихо замыслил31. Кирибеевич отвечает:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу черную – не запотчевать!(2:32)
У Чулкова – «ни запить горя ни заести»32.
Отзвуки народной поэзии ясно ощущаются и в описании наряда Кирибеевича (кушачок шелковый, шапка бархатная, черным соболем отороченная). У Кирши Данилова усы, удалые молодцы носят «кораблики бобровые, верхи бархатные33. У Чулкова на гребцах «шапочки собольи, верьхи бархатныя, астрахански кушаки полушолковые»34.
Мотивы разбойничьих песен слышатся в словах о горемычной судьбе, которая ждет Кирибеевича в степях приволжских:Уж сложу я там буйную головушку
И сложу на копье бусурманское.
И разделят по себе злы татаровья
Коня доброго, саблю острую
И седельце бранное черкасское.
Мои очи слезные коршун выклюет,
Мои кости сирые дождик вымоет
И без похорон горемычный прах
На четыре стороны развеется…
(2:33–34)
Посулы Кирибеевича Алене Дмитревне (золото, жемчуг, яркие камни, парча) Н.М. Мендельсон сравнивает с аналогичным описанием в песне из сборника Чулкова «В селе, селе Покровском»35.
В сборнике Чулкова находим слова о «ближних соседях», которые «беспрестанно… смотрят, а все примечают»36. (Ср. слова Алены Дмитревны: «А смотрели в калитку соседушки, смеючись на нас пальцем показывали» [2:37].)
Жалоба Алены Дмитревны Калашникову – пример блестящего использования плача:На кого, кроме тебя, мне надеяться?
У кого просить стану помощи?
На белом свете я сиротинушка;
Родной батюшка уж в сырой земле,
Рядом с ним лежит моя матушка,
А мой старший брат, сам ты ведаешь,
На чужой сторонушке пропал без вести,
А меньшой мой брат – дитя малое,
Дитя малое, неразумное…
(2:38)
В речи братьев Калашникова – обычное для народной поэзии уподобление: боец – орел (2:39).
В тонах народной поэзии выдержана и картина разгорающейся зари. Так обычно начинаются песни о смерти молодца. Заря поднимается «из-за дальних лесов, из-за синих гор» (2:39; ср. в народной песне солнце поднимается «из-за лесу, лесу темнова / из-за гор, да гор высоких»37).Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
На какой ты радости разыгралася? —
(2:39) говорится в «Песне». В «Великорусских народных песнях» Соболевского:
Заря ты моя, заря красная!
Зачем ты, заря, рано занималася?38
Параллели к сцене боя находим в песне о Мастрюке. Кирибеевич «над плохими бойцами подсмеивает» (2: 40). Мастрюк похваляется перед царем:
Что у тебя в Москеве
За похвальные молодцы,
Поученые, славные?
На ладонь их посажу,
Другой рукой раздавлю!39
Гордый ответ Калашникова опричнику отдаленно напоминает слова молодца своему супротивнику:
Не пытав силы, похваляешься,
Да гляди – рано не радуйся40.
Уже говорилось о «пофальном листе», который царь дает борцам в песне о Мастрюке (ср. милости Ивана Грозного братьям Калашникова). Интересная параллель проводится исследователями к описанию могилы Калашникова.
Схоронили его за Москвой-рекой,
На чистом поле промеж трех дорог,
Промеж Тульской, Рязанской,
Владимирской,
И бугор земли сырой тут насыпали,
И кленовый крест тут поставили.
И гуляют-шумят ветры буйные
Над его безымянной могилкою;
И проходят мимо люди добрые, —
Пройдет стар человек – перекрестится,
Пройдет молодец – приосанится,
Пройдет девица – пригорюнится,
А пройдут гусляры – споют песенку.
(2:44)
Вы положите меня, братцы, между
трех дорог: Между Киевской, Московской,
славной Муромской;
В ногах-то поставьте мне моего коня;
В головушку поставьте животворящий
крест;
В руку правую дайте саблю острую!
И пойдет ли, иль поедет кто, —
остановится, Моему кресту животворному он
помолится,
Моего-то коня, моего ворона испугается,
Моего-то меча, меча острого
устрашится он41.
Или у Сахарова:
Буде стар человек пойдет – помолится…
Буде млад человек пойдет – в гусли наиграется42.
Приведенные параллели подсказывают нам два вывода:
1) «Песня про купца Калашникова» – произведение очень близкое к народной стихии;
2) близость эта не приводит к заимствованиям из народных источников. Текстуальных совпадений нигде нет. Лермонтов создал не компиляцию, пусть даже очень искусную, а самостоятельное произведение, свидетельствующее о том, как глубоко он проникся самым духом народной поэзии.
4
«Песня про купца Калашникова» построена по принципу русских народных эпических песен. «Прошлое героев, их намерения и переживания, причины их действий и поступков оставались в тени, – пишет о композиции русских былин Г.Н. Поспелов. – События происходили внезапно и неподготовленно. Весь сюжет состоял из ряда основных крупных событий, имеющих только внешнюю последовательность»43. Такое же построение Г.Н. Поспелов видит и в «Песне» Лермонтова. «Ему (Лермонтову. – В.В.) важны не оттенки быта и детали психологии, – ему нужна драма Кирибеевича и трагедия Калашникова, созвучная его собственной эпохе… Всякие бытовые подробности и психологические детали только отвлекли бы внимание от главного и лишили бы произведение той силы и напряженности, которые оно получает от своей сжатой, краткой, простой формы»44.
На наш взгляд, эти замечания исследователя «Песни» нуждаются в уточнении. Мы постараемся показать далее, что события в лермонтовской поэме вовсе не происходят «внезапно и неподготовленно», хотя, например, сцена кулачного боя никак не обусловлена предшествующим развитием событий, и о ней мы узнаем в самый последний момент, т. е. накануне этого боя. Может быть, это, действительно, дань поэта былине, где связь событий не столько логическая, сколько «историческая», обусловленная генезисом былины, и зачастую не ощущается самими сказителями.
«Песня» строится согласно народной эпической традиции. Она включает запев, зачин, повествование, исход45.
Запев былины служит для привлечения внимания слушателей. Он не связан с самим повествованием и может выпадать из общего тона былины (шутливый запев в серьезной былине или торжественный запев в былине, например, о Ваське-пьянице). Запев безличен: певцы обращали его к большой незнакомой им аудитории с целью привлечь внимание. «Запев „Песни“ Лермонтова, – пишет В. Чичеров, – уничтожает безличность. Он становится вступлением к повествованию и как бы обращен к уже собравшимся слушателям»46.
