Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?
В середине декабря 1818 года на сцене Большого театра состоялся дебют Сашеньки Колосовой. Она выстудила в роли Антигоны, в той самой роли, которую с таким блеском играла Семенова. Пушкин был на спектакле и так описал игру Колосовой: «В скромной одежде Антигоны, при плесках полного театра, молодая, милая, робкая Колосова явилась недавно на поприще Мельпомены. Семнадцать лет, прекрасные глаза, прекрасные зубы (следовательно, чистая приятная улыбка), нежный недостаток в выговоре обворожили судей трагических талантов. Приговор почти единогласный назвал Сашеньку Колосову надежной наследницей Семеновой».
Театральный мир был сложным миром, где хитро переплетались любовь к искусству и зависть, уважение к талантам и интриги. И вот кому-то понадобилось поссорить поэта и актрису. Пушкину передали, что младшая Колосова смеялась над его внешностью и назвала его мартышкой. Пушкин поверил. Он знал, что некрасив, и нелестные отзывы о его внешности больно задевали его. Сгоряча он написал на Колосову эпиграмму:
Все пленяет нас в Эсфири:
Упоительная речь,
Поступь важная в порфире,
Кудри черные до плеч,
Голос нежный, взор любови,
Набеленная рука, —
Размалеванные брови
И огромная нога!
Это была месть поэта хорошенькой девушке. Отношения их охладились и были налажены лишь много позднее.
Среди бурной жизни в кругу великосветских кутил и гусарских буянов, среди пьяного угара кутежей в доме богача Никиты Всеволожского, среди светских встреч и посещений театров – формировался истерический характер поэта, воспринятый по наследству от необычной семьи Пушкиных – Ганнибалов. Благодаря этому характеру поэт совершал различные безумства, как любовного, так и политического плана. И снова его «чувствительная» составляющая дает о себе знать. Образы женщин, на которых Пушкин направлял свои детские сексуальные стремления, подсознательно формировали платонический идеал поэта, воздействовали на выбор объекта его нового чувства. Мать, или няня, возбуждали тягу к зрелым женщинам, мягким и ласковым, образованным и умным. Нежная любовь к сестре, которая сохранилась у поэта на всю жизнь, питала его романтические увлечения. В конце концов в нем зародилось удивительное по своей глубине чувство, платоническое, горячее, трепетное.
Образ этой женщины (или девушки) вызвал из подсознания поэта всплеск огромных по своей мощи нежных чувств. Ублажая свою чувственность в объятиях доступных девиц, Пушкин не мог освободиться от преследующего его «инцестуального образа». В стихотворении «Дориде» он прямо указывает на это. В начале стихотворения поэт с необыкновенной правдивостью описывает сексуальные занятия с очередной «бабочкой», как бы гордясь своими сексуальными подвигами.
В Дориде нравятся мне локоны златые,
И бледное лицо, и очи голубые.
Вчера, друзей своих оставя пир ночной,
В ее объятиях я негу пил душой;
Восторги быстрые восторгами сменялись,
Желанья гасли вдруг и снова разгорались;
Я таял…
И вдруг, в момент наивысшего сексуального наслаждения, поэта посещают другие, «нежные» видения:
…но среди неверной темноты
Другие, милые мне виделись черты,
И весь я полон был таинственной печали,
И имя чуждое уста мои шептали.
Видимо в 1819 году поэт был под большим впечатлением от своей романтической любви. Кто была эта женщина, вызвавшая такое сильное чувство со стороны поэта? Если придерживаться хронологии «Донжуанского списка», то между Катериной II и княгиней Голицыной стоят две латинские NN, а после кн. Авдотьи в списке находится женское имя, которое пушкиноведы определили как Настасья. К сожалению, до сих пор никто не смог сопоставить с этим именем ни одну из известных женщин, с которыми поэт был знаком. А раз так, то все мучения и переживания Пушкина в этот период его Петербургской жизни, как считают пушкиноведы, надо отнести только к тем женщинам, которые известны из переписки и воспоминаний современников. Да и само имя Настасья вызывает подозрение.
Даже при первом взгляде на рукопись «Донжуанского списка» видно, что первая буква этого имени не Н, а П. Написание этой буквы совпадает с формой заглавной буквы в имени Пульхерия. Напротив, имена Наталья (Наталья I, и Наталья) в списке начинаются с заглавной буквы Н, написание которой отличается от заглавной буквы в имени Настасья (?). Думаю, что исследователям нужно уточнить имя неизвестной привязанности поэта.
Осенью 1828 года, после неудач с брачными планами, Пушкин написал в течение короткого времени поэму «Полтава». Через некоторое время он набросал в черновой тетради посвящение поэмы, несколько отличающееся от основной редакции, которое и легло в основу догадок пушкиноведов об «утаенной любви».
Тебе – но голос музы темной
Коснется ль уха твоего —
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как утаенная любовь,
Перед тобою без привета
Пройдет, непризнанное вновь?
Узнай, по крайней мере, звуки,
Души, приверженной тебе,
О, думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе
Твоя печальная пустыня,
Твой образ, звук твоих речей,
Одно сокровище, святыня,
Для сумрачной души моей.
Перед заголовком надпись на английском языке «I love this sweet name» (Я люблю это нежное имя). Сразу возник вопрос, кто носил это «нежное» имя? Пушкин хранит полное молчание в своих рукописях и письмах. И это невероятная для поэта сдержанность (обычно он не церемонился со своими возлюбленными и сообщал о своих победах друзьям) возвращает нас к «Донжуанскому списку». Очень правдоподобно, что «Полтава» посвящена именно той, кого поэт не рискнул назвать полным именем, перечисляя объекты своих увлечений, обозначил под двумя латинскими буквами NN. Через всю лирическую поэзию Пушкина, начиная с 1819 года и до времени, когда была написана «Полтава», проходят воспоминания о какой-то сильной, глубоко затаенной и притом неудачной, неразделенной любви.
В стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом», написанном в 1824 году, Пушкин признается:
Одна была – пред ней одной
Дышал я чистым упоеньем
Любви поэзии святой.
Но любовь поэта не получила отклика в душе гордой красавицы:
Она отвергла заклинанья,
Мольбы, тоску души моей,
Земных восторгов излиянья,
Как божеству, не нужны ей.
Многие десятилетия лучшие пушкиноведы сталкивали копья в попытке выяснить – кто же все-таки скрывается под двумя загадочными NN? Чей образ сумел породить в неустойчивой и слишком эротичной душе поэта такое сильное, загадочное и платоническое чувство?
Существуют несколько гипотез. Каждый известный пушкиновед путем кропотливых исследований текстов и черновиков поэта предлагал в качестве героини «романтической» страсти одну из многих знакомых поэта. Гершензон утверждал, что Пушкин был влюблен в Марию Аркадьевну Голицыну, урожденную Суворову-Рымникскую, внучку генералиссимуса. Утверждение спорное, тем более что ни в переписке поэта нет намека на нее, ни биографы поэта ничего не говорят об этой «любви». Пушкин посвятил М. А. Голицыной, молодой, прелестной девушке, вышедшей замуж в 1820 году, одно из своих обычных, почтительных стихотворений.
П. Е. Щеголев, проведя огромную работу по исследованию черновых рукописей поэта, убежден, что «утаенная» любовь Пушкина – Мария Николаевна Раевская (в будущем жена декабриста Волконского). Ю. Тынянов, как мы уже говорили, связывает инициалы NN с Екатериной Андреевной Карамзиной. П. К. Губер настаивает, что это была Наталья Кочубей, предмет лицейского увлечения Пушкина, с которой поэт вновь встретился в 1818 году. В. В. Томашевский считает, что именно старшая дочь генерала Раевского, Екатерина Раевская, была «утаенной» любовью поэта, отмеченной буквами NN. И, наконец, Л. Гроссман называет имя Софьи Потоцкой, которой поэт увлекался в Петербурге в 1818–1820 годах.
При этом для подтверждения своих выводов маститые пушкиноведы используют буквально каждый стих пушкинских элегий и посвящений в период с 1819 по 1828 год, каждое незначительное упоминание в его письмах о некоей женщине, в которую он был влюблен. Все эти якобы доказательства смешиваются в одну кучу, и создается впечатление, что Пушкин был влюблен в одну «прекрасную» девушку, как Данте в Беатриче, и все помыслы его, и все стихи были направлены только к ней. Получается странная вещь, одни и те же стихи, одни и те же письменные признания Пушкина, одни и те же факты, одни и те же черновые варианты произведений поэта каждый исследователь использует в качестве доказательства, что именно его героиня была «утаенной любовью», что именно она скрывается под буквами «NN». Довольно неопределенная ситуация. Какая-то словесная эквилибристика, ничего общего не имеющая с реальностью.
Даже если и была какая-то женщина, имя которой поэт старался не упоминать, то, исходя из элементарной логики, это имя должно быть каким-то особенным. Если бы Пушкин написал это имя полностью, то «утаенная любовь» поэта была мгновенно бы раскрыта.
