Валентина Маслова - Введение в когнитивную лингвистику
Время – неотъемлемая часть содержательной стороны языка, что находит выражение в единицах различных языковых уровней: морфологических – в виде глагольной категории времени, лексических – в качестве слов с временным значением, синтаксических – виде темпоральных синтаксических конструкций. К грамматическим средствам также относятся некоторые падежи – аблатив, предлоги (до, после, над, под) и т. д. Например, употребление в языке лексем минута, мгновенье, момент, время, час и др. специфично: так, час выступает в двух значениях: 1) единица измерения времени более крупная в соотношении с минутой и 2) время вообще (час отрезвленья; Есть час Души, как Час Луны — М. Цветаева; Есть некий час, в ночи всемирного молчанья — Ф. Тютчев; «Зимний час» – стихотворние К. Бальмонта). В истории языка час конкурировал со словом година. Миг – это эмоционально напряженное время (Есть только миг в этой жизни бушующей, именно он называется жизнь). Е.С. Яковлева справедливо заметила, что час в русском языковом сознании является носителем модели судьбозначного времени, он часто мыслится в перспективе «пути» [Яковлева, 1994].
Отличительной чертой любой языковой модели является ее ориентированность на человека, поэтому признаки антропоцентричности также нашли отражение в языковой модели времени: детство, юность, зрелость, старость. Выделение периодов, характеризующих возрастные особенности человека, накладывают на объективное время определенные рамки. Жизнь человеческая просматривается сквозь призму модели времени: утро жизни (о юности), закат жизни (о старости) и под.
Философы утверждают, что время – другое название для жизни. И язык подтверждает это, называя с помощью единиц времени духовные сущности: час раскаяния, минута покаяния, час смирения, минуты беспамятства, секунды малодушия и др. В Библии мы встречаем выражения година искушения, пробил час, смертный час, час Истины.
В текстах время – это типы сюжетного развития (вилка, кольцо, цепочка, веер), а также концепция позиции повествователя на оси времени, разработанная Н.Д. Арутюновой [1999: 689]. Она предлагает модель Пути человека и модель Потока времени. Эти модели отражают представления человека о прошлом и будущем.
Т.М. Николаева связывает время с событием, предлагая говорить не о цикличности времени, а о циклических-во-времени-событиях [Т.М. Николаева, 2000]. И действительно, в языке есть много слов для наименования периодов протекания различных событий: завтрак, обед, ужин, пост, Пасха, Рождество и др. Во многих языках мира есть слова, называющие единицы измерения времени. Если имеются в виду отрезки времени неопределенной длительности, то они называются словами типа момент, миг, мгновение, вечность и под., если же речь идет об отрезках времени определенной длительности, то называются такие единицы, которые служат для счета времени – месяц, неделя, год, первое число месяца и т. д. Сам факт присутствия в языке наименований единиц для измерения времени свидетельствует о том, что оно дискретно и измеримо.
Время в наивной картине мира мыслится как жидкость, причем часто густая (течет время, тянется), как ценная вещь (его можно тратить), как человек (оно не ждет, торопит) и т. д.
«Время» в русском языке произошло от «веремя», которое родственно словам «вертеть», «веретено». В русской картине мира, таким образом, идея времени связана с идеей повторяемости, регулярности, цикличности. Эта же идея регулярности проходит в некоторых германских языках, где время – это «прилив», в немецком же «Zeit» – иная идея времени, линейный образ: глагол «ziehen» (тянуть).
Таким образом, язык отражает время, которое движется двумя способами: либо по кругу, циклично, либо линейно. Циклично – это «на майские», «к октябрьским», «на Крещение». Поэтому Н.И. Толстой говорит о «времени магическом круге».
Согласно второму подходу, время линейно, одномерно, однонаправленно и необратимо. Время движется, и его движение непрерывно. Каждое его мгновение уникально. Время нельзя остановить, повернуть вспять (только поэты пытаются это сделать, они покоряют время, превращая день в ночь и наоборот). Н.Д. Арутюнова считает, что время подобно числовому ряду: оно линейно и необратимо, и использует для него метафору пути, потока. Абстрактная модель времени – это прямая линия, ориентированная в обе стороны от точки отсчета.
У человека нет специального органа для восприятия времени, но у него есть чувство времени, порожденное восприятием изменений в мире – сменой времен дня, сезонов и т. д. Именно время организует психический склад: «Если чувство времени основано на восприятии природных циклов, то психические структуры связали себя с линейным временем, расчлененным «точкою присутствия» на прошлое, будущее и соединяющее их в единый поток настоящее» [Арутюнова, 1998: 688]. Человека привлекает новое, он убыстряет время – «Время вперед!».
Наиболее интересно прошлое, в котором можно выделить три вида времени: историческое, периферийное (термин М.И. Стеблин-Каменского) и мифическое. Историческое время – это прошлое, о котором народ сохранил относительно достоверные сведения; периферийное время – это прошлое на краю общественной памяти, воспоминания о нем смутны, последовательность и связь событий люди уже плохо представляют. Мифическое время – это время, лежащее за пределами народной памяти, здесь трудно сказать, какое событие произошло раньше другого; события плавают как в плазме, т. е. вне всякого времени.
Современные исследователи выделяют две модели пути человека [Логический… 1997]: традиционную – время и поколения людей появляются из будущего и уходят в прошлое, старея; и новую, согласно которой время как бы движется вместе с человеком в будущее. Здесь возникает противоречие: старое время находится в стороне прошлого, а старость ждет человека в будущем. Эти противоречия отражены в языке: пред-стоящий (= будущий), а пред-ыдущий (= прошедший).
Для менталитета русских характерна низкая оценка обозримого прошлого (исторического времени). «Начнем с чистой страницы», – говорим мы, и это есть зачеркивание прошлого опыта. Однако наше настоящее – «результат уникальной последовательности событий в прошлом, над которыми мы не властны» [Арапов, 1997: 47].
Опыт «до» теряет смысл, как только наступает «после». И это типично для русского представления о времени: ср.: Россия постперестроечная, послевоенная, послереволюционная. В этих выражениях акцентируется внимание на событиях, обозначенных словами с приставкой «после-».
Интересно отношение языка к настоящему времени, которое русскими философами рассматривается как условность, ибо оно моментально: начало события уже отошло в прошлое, а его конец – в будущем; настоящее время – столь краткий миг, что его как бы нет вовсе, но, оказывается, что, кроме него, ничего нет. Н. Бердяев эту мысль формулировал так: «Время распадается на прошлое, настоящее, будущее. Но прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее распадается на прошлое и будущее и неуловимо… Человеческая Судьба осуществляется в этой распавшейся вечности, в этой страшной реальности времени и вместе с тем призрачности прошлого, настоящего и будущего» [Бердяев, 1991: 235].
Это типично русское отношение к настоящему, у других же народов оно иное. Так, В.Г. Гак указывал на склонность французов к употреблению формы настящего времени и связывал этот факт с психологией народа. И. Эренбург в статье «О свойствах умеренного климата» писал: «Я преклоняюсь перед французской …преданностью каждому часу, каждой минуте…». Русские же люди больше думают о прошлом или о будущем. Поэтому из двух главных «русских вопросов» – Кто виноват? и Что делать? – один относится к прошлому, другой – к будущему. Даже язык среагировал на эту особенность психики: глаголы совершенного вида не имеют формы для настоящего времени, оно заменяется будущим. Постепенно вырабатывается привычка избегать настоящего времени даже там, где это неоходимо: Два и три будет четыре.
Наибольший интерес представляет будущее время, которое в русском языковом сознании становится концептом.
По мнению французского ученого Ж. Нива, смысл этого концепта лучше всего проявляется в слове «ухрония» (созданном по образцу слова «утопия». Его основные черты: 1) оно помещается где-то в неопределенном futurum; 2) его ждут; 3) оно не соприкасается с настоящим. Это или Апокалипсис (в религиозной картине мира), или идеально устроенный мир (светлое будущее, коммунизм – в советской, корейской). Светлое будущее как прямое следствие «бессмертного учения» должно было наступить в 1917-м, 1937-м, 1980-м годах и т. д. Как показывает русская классическая литература (Обломов, Манилов), о будущем лучше мечтать.
