Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей
Мне доводилось слышать, будто язык Нгуен Туана слишком «городской», слишком «ханойский». Думаю, это не так. Достаточно взглянуть, как точно передает он диалектальные различия, свойственные говору выходцев из Центрального и Южного Вьетнама, речь горцев, заковыристые словечки солдат или шоферов, своеобразный выговор рыбаков… Помню, как узнав, что я собираюсь в какую-нибудь отдаленную провинцию или город, Туан тотчас забрасывал меня бытующими в тех местах словесами и присловьями, которые уподоблял ключам к сердцу тамошних жителей. Из интереса я проверял его и убедился: он не ошибся ни разу.
Должно быть, «поэтичность» прозы Нгуен Туана объясняется еще и особенностями его мироощущения. «Я хочу – писал он в одной из первых своих книг, – чтобы изо дня в день опьяняла меня новизна. Хочу, чтобы каждый день дарил мне удивление, из которого рождается вдохновение и тяга к работе. Если человек отучается удивляться, ему остается одно – вернуться к первоисточнику своему – стать глиной и прахом». Но ведь умение удивляться простым вещам – это и есть качество истинного поэта. Поэтическое восприятие мира сказывается во многом, в том числе и в образе мысли, привычках, суждениях, вкусах. Не потому ли, не зная еще переводов книг Нгуен Туана, как о поэте говорили о нем его друзья Константин Симонов и Михаил Луконин и не прозаиком, а «в сущности поэтом» называет его Евгений Евтушенко в посвященном Туану стихотворении «Вьетнамский классик».
Некоторые считают, что в романтических новеллах Нгуен Туана звучит «ностальгия» по прошлому, идеализация отживающих старых обычаев и нравов. Но дело не в этом, и главное здесь не временная ностальгия, а стремление удержать в памяти исчезающие черты жизни, уходящие навсегда человеческие характеры и своеобычные ситуации. Примерно о том же говорил. Белинский в своей статье о гоголевских «Вечерах на хуторе близ Диканьки»: «Здесь поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами. Однако ж эти оригиналы не его выдумка… Всякое лицо говорит и действует у него в сфере своего быта, своего характера и того обстоятельства, под влиянием которого оно находится… Поэт математически верен действительности».
Говоря о том, что повесть «Жизнь Нгуена» для тогдашней вьетнамской литературы явление своеобразное (это же самое можно сказать и о других его новеллах и многих рассказах), я имел ввиду, что жанры современной прозы во Вьетнаме в те годы только еще формировались. Первые «новые» рассказы были опубликованы в конце 10-х – начале 20-х годов, первый роман вышел в 1926 году; вещи эти во многом были еще подражательными и схематичными. И потому, как мне кажется, линия литературной преемственности восходит от прозы Нгуен Туана не столько к непосредственным его предшественникам, сколько к вьетнамской классике – старинным новеллам и повестям и старой поэзии. Явственно прослеживается и близость некоторых его вещей к традиции фольклорной. Известное влияние на творческий почерк Туана оказало и внимательное изучение зарубежной литературы – прежде всего французской и русской. Чехов и Гоголь на всю жизнь остались среди любимейших его авторов, он часто их перечитывает. Хорошо знает Толстого и Достоевского, писал о них.
Конечно, не все в творческом наследии Нгуен Туана равноценно. Кое-что явилось данью времени, какие-то вещи стали издержками эксперимента. Ведь творчество, творческий поиск неизбежно связаны не только с обретениями, но и с утратами. И все же большая часть написанного им в «изящной», как говорится, прозе остается и сегодня волнующим, честным и художественно безупречным 45-й год – год революции, как писал тогда Туан, датируя свои книги и письма, – «первый год Независимости», стал как бы водоразделом в его творчестве. Рассказы писателя становятся проще, приземленнее, что ли; в них мы встречаем других, новых героев – солдат, крестьян, ремесленников. Это, конечно, знамение времени. Но, думается, знамением времени стало и преимущественное обращение Нгуен Туана к публицистике. Видимо, его интересовали уже не личные, индивидуальные судьбы героев, рожденных его воображением, а реальные, невыдуманные характеры и события. Именно из них складывается в последних его книгах изображение «быстротекущего времени», обобщенный портрет его народа.
Туан писал очерки и до 45-го года. В них своеобразная и точная картина колониального Вьетнама, любопытные портретные зарисовки. Но есть в них и еще одна черта: писатель честно, как всегда, отразил смятенное состояние своей души перед надвигавшимися историческими испытаниями; тогда ему еще не был окончательно ясен путь, которым надлежит идти каждому из его соотечественников, всему его народу, чтобы изменить, переделать заново жизнь, обрести свободу и счастье. Публицистика Нгуен Туана, написанная после 1945 года, – это публицистика ясных горизонтов и осознанных целей, публицистика борьбы, поставленная на службу революции. Их пять – книг документальной прозы Туана, и все они представлены в нашем русском издании: «Очерки Сопротивления»[10] (1955 г.), «Очерки Сопротивления и Мира» (1956 г.). «Черная река» (1960 г.), «Наш Ханой здорово бьет янки» (1972 г.), «Записки» (1976 г.); некоторые вещи взяты из публикаций в периодике и различных сборниках, последняя написана в 1978 году.
Тут понадобится небольшое отступление. Названия двух первых из поименованных выше книг начинаются словом «очерки». В оригинале стоят слова «туй бут», означающие не только «очерк», но и «эссе», и «зарисовки», И, если быть многословным, «описания событий и времени». Вот почему в свою книгу «Туй бут» (1973 г.) Нгуен Туан кроме очерков – часть их вошла в наше русское издание – включил рассказы (три из них переведены в этом томе), эпистолярные вещи. Но все же в классической традиции жанр «туй бут» связан, прежде всего с очерком и эссеистикой. Здесь Нгуен Туан выступает продолжателем дела таких старых мастеров, как Фам Динь Хо (1798–1859 гг.), к сочинениям которого он даже прямо обращается в одном из своих рассказов. Видный вьетнамский критик Чыонг Тинь отмечал, что Туан первым из современных прозаиков обратился к этому жанру, «вдохнув в него богатую яркую душу и глубокую идею». Прослеживается также преемственная связь между публицистикой Нгуен Туана и другим жанром старинной прозы – «ки шы» (записи, записки). Как тут не вспомнить славную книгу «Записки о путешествии в столицу» знаменитого ученого-медика и литератора Ле Хыу Чана (1720–1791 гг.) и иные подобные сочинения…
Задумываясь о публицистике Нгуен Туана, я всегда вспоминаю один наш разговор. Это было лет десять назад, когда в Северном Вьетнаме еще шла война. После поездки на катере по порожистой Черной реке мы вместе с Туаном устраивались на ночлег в бамбуковом доме на сваях и он пытался с помощью благовонных палочек изгнать гудящие полчища комаров. Сквозь щели в тонких плетеных стенах поблескивали звезды, висевшие над горами так низко, что казалось, их можно достать рукой. Мы долго спорили о нашем времени – стремительном, противоречивом и многоликом. Меня удивило тогда, как много знал об успехах человеческой мысли и прикладных наук писатель, проживший жизнь в стране, недавно еще числившейся в отсталых, и не раз на своем веку познавший «передовую цивилизацию» весьма конкретно – по ее достижениям в области разрушения и убийства. Удивило и заставило взглянуть по-новому на связь между развитием науки и общества и художественным творчеством.
И еще я понял тогда, что Нгуен Туан сумел сохранить и воплотить в своей публицистике стилистические достоинства его повествовательной прозы, что он не только мастер многокрасочного и объемного изображения «материальной среды», но и с поразительной свободой владеет «четвертым измерением» – временем. Каждый его очерк – это не просто некое событие, взятое само по себе, но – здесь, наверно, и начинается граница между газетным репортажем и художественной прозой – звено в «цепи времени», итог логической последовательности совершившихся фактов, а иногда – и ступенька в будущее. Нгуен Туана интересует не просто «факт» в его, так сказать, документальной очерченности, но прежде всего то, что скрывается за каждым фактом, – его историческая и духовная значимость. Он оценивает события по шкале человеческих ценностей. Вся публицистика Туана сугубо «личная» – не просто в плане позиции автора, его выводов и оценок. В каждом из очерков автор – непременное действующее лицо, не наблюдатель, а соучастник происходящего. И потому любой его очерк несет в себе высокий эмоциональный заряд.
Нгуен Туан – прозаик-документалист, обращается не только, а порой и не столько к интеллекту и здравому смыслу читателя, но к его чувству и воображению. Не случайно один из лучших вьетнамских прозаиков Нгуен Нгок, представитель поколения, пришедшего в литературу в 50-е годы, назвал публицистическую книгу Туана «Черная река» «романом, написанным, в особой манере». И наверно, в этом секрет того, почему многие из самых «злободневных» его очерков читаются с интересом долгое время спустя после того, как формальная их актуальность теряет свою остроту.
