Асия Эсалнек - Теория литературы
Обращаясь к собственным размышлениям о своеобразии родов, Веселовский поднимает вопрос о генезисе поэтических родов, т. е. о времени и последовательности появления произведений того или иного рода и определяет специфику эпоса, лирики и драмы на основании того, что все три рода произошли из одного источника, а именно, из древних синкретических обрядовых форм. «Представим себе организацию хора: запевала-солист ведет главную партию. Ему принадлежит песня-сказ, речитатив, хор мимирует ее содержание молча, либо поддерживает корифея повторяющимся лирическим припевом, вступая с ним в диалог… Итак, песня-речитатив, мимическое действо, припев и диалог… Эпос и лирика представились нам следствиями разложения древнего обрядового хора; драма в первых своих художественных проявлениях, сохранила весь его синкретизм, моменты действа, сказа, диалога, но в формах, упроченных культом» (Веселовский, 230). Об этом подробно говорится в первой главе «Исторической поэтики» («Синкретизм древнейшей поэзии и начала дифференциации поэтических родов»).
В ХХ в., особенно в среде зарубежных ученых, рождались разные концепции, характеризующиеся стремлением выявить и обозначить те или иные содержательные начала, лежащие в основе родов и тем самым продолжающие тенденцию, наметившуюся в работах Гегеля и Шеллинга. Предложенная Гегелем и Белинским классификация родов на основании принципа объективности и субъективности стала характерной для многих русских исследований. При этом в одних случаях она принималась как несомненная и просто воспроизводилась в монографиях и учебных пособиях, в других – подвергалась уточнению и коррекции.
В этом контексте заслуживает внимания позиция Г.Н. Поспелова, который обратил внимание на то, что у Гегеля не соблюдается единый принцип в делении на роды, т. е. отсутствует единое основание их классификации. Эпос и лирика различаются по гносеологическому принципу, т. е. по степени присутствия и проявления субъективного начала, исходящего от автора; драма – по наличию субъективного начала, исходящего от героев, от их мыслей и намерений, обусловливающих их действия и поступки.
Уточняя и корректируя сложившиеся представления, Поспелов предлагает принять во внимание онтологический, т. е. бытийный аспект, замечая, что в самом существовании человека есть объективная и субъективная стороны, для обозначения которых ученый считает возможным использовать понятия «общественное бытие» и «общественное сознание», которые, конечно же, связаны между собой: «Люди не могут жить и действовать, не сознавая свою жизнь и свои действия. А с другой стороны, сознание людей порождается их бытием, направлено на него и отражает его в себе. Не существует сознания, ничего не осознающего в бытии людей и во всем окружающем их материальном мире» (Поспелов, 1976, 32). В связи с этим ставится вопрос, какая из этих сторон человеческого существования может быть и часто становится основным, ведущим предметом познания в лирическом и эпическом произведениях?
В эпосе таким предметом является «характерность социального бытия людей, через которую раскрывается также и характерность их социального сознания». Драма по данному признаку практически не отличается от эпоса: «Наличие персонажей, их действий и отношений, развертывающихся в определенных условиях пространства и времени и создающих обычно конфликтное происшествие, роднит эпос и драматургию». Отличают же их не родовые качества, а отсутствие или наличие связей с пантомимой и другими особенностями сценического изобразительного искусства. Что касается лирики, то она принципиально отличается от эпоса и драмы тем, что в ней воспроизводится «характерность социального сознания», но это «сознание всегда на что-то направлено – или в глубь самого себя, на свои эмоционально-мыслительные состояния и стремления, или на явления внешнего мира, на социальные и личные отношения бытия, на явления природы» (Там же, 63). Значит, специфику родов, по мнению Поспелова, и следует искать в предмете познания. Все эти тезисы подробно излагаются и обосновываются в книге Г.Н. Поспелова «Лирика среди литературных родов». Размышлениям о родах посвящены соответствующие разделы в третьем томе «Теории литературы», опубликованном в 2003 г. (Тамарченко, 2003).
Названные исследования начала и середины XIX в., а затем середины ХХ в. весьма ценны тем, что в них представлены разные, но вместе с тем соприкасающиеся концепции обобщенно-целостного характера, позволяющие увидеть и осознать совокупность литературных родов как некую систему, компоненты которой специфичны, но взаимосвязаны между собой. Однако осмысляя специфику родов, следует иметь в виду не только работы обобщенно систематизирующего характера, но и работы, посвященные изучению отдельных родов, содержащие достаточно ценные теоретические обобщения и тем самым вносящие свой вклад в общую теорию родов.
Если говорить о драматургии, то к числу работ, ей посвященных, можно отнести зарубежные и отечественные исследования Б. Шоу, Б. Брехта, К.С. Станиславского, А.А. Аникста, М.М. Кургинян, В.М. Волькенштейна, А.А. Карягина, М.С. Кагана, В.Е. Хализева, чья монография «Драма как род литературы» принадлежит нашему времени. В ней, помимо систематизации и анализа предшествующих исследований, представлена развернутая теория драмы, воскрешающая и продолжающая ту традицию, которая, по мнению ученого, наметилась у Платона и Аристотеля, присутствовала у Шиллера, Гёте, Веселовского, а затем оказалась «погребенной».
Суть этой традиции заключается в том, что в определении и классификации родов следует ориентироваться не только и не столько на типологические особенности содержания, как это было у Шеллинга, Гегеля, Белинского, Поспелова, а на «способы выражения художественного содержания», «на представления о типах организации словесно-художественных произведений» (Хализев, 1986, 2, 25). Говоря о «необходимости освобождения понятия рода от нежелательных крайностей», ученый отмечает: «Во-первых, нет оснований рассматривать эпос, драму и лирику как типы содержания, не соотнесенные с художественно-речевыми формами. Во-вторых, нецелесообразно пытаться охарактеризовать литературные роды исключительно на основании используемых в произведениях словесных средств (диалог, повествование, монолог, описание, медитации), различия между которыми не соответствуют границам между эпосом, драмой и лирикой. Каждый из литературных родов, на наш взгляд, характеризуется двумя взаимосвязанными качествами. Первое – это наличие или отсутствие сюжетности как организующего начала произведения. Второе – это принцип ведения речи, точнее, акцентирование ее сообщающих (дескриптивных), или действенно-коммуникативных, или же собственно экспрессивных начал» (Там же, 33).
Второй круг работ, весьма значимых при определении рода, составляют работы, посвященные лирике, среди которых труды В.М. Жирмунского, Л.И. Тимофеева, Л.Я. Гинзбург, С.Н. Бройтмана, В.Д. Скозникова и др. Останавливаясь на переломных моментах в развитии русской лирики и анализе отдельных произведений, Л.Я. Гинзбург писала: «Сквозь изменчивую судьбу произведения мы познаем эту объективно нам данную структуру в ее теоретических закономерностях» (Гинзбург, 1974, 18). А говоря о закономерностях, исследователь настойчиво подчеркивает необходимость учета обобщенности высказываний лирического субъекта: «Самый субъективный род литературы, лирика как никакой другой, устремлена к общему, к изображению душевной жизни как всеобщей… Искусство – это опыт одного, в котором многие должны найти и понять себя… Лирика создает характер не столько «частный», единичный, сколько эпохальный, исторический; тот типовой образ современника, который вырабатывают большие движения культуры». К этому добавляется: «По самой сути своей лирика – разговор о значительном, высоком, прекрасном (иногда в противоречивом, ироническом преломлении), своего рода экспозиция идеалов и жизненных ценностей человека» (Там же, 7).
Л.Я. Гинзбург напоминает, что термин «лирический герой» был предложен Ю.Н. Тыняновым применительно к поэзии Блока: «Возникал он тогда, когда читатель, воспринимая лирическую личность, одновременно постулировал в самой жизни бытие ее двойника. Притом этот лирический двойник, эта живая личность поэта отнюдь не является эмпирической, биографической личностью, взятой во всей противоречивой полноте и хаотичности ее проявлений. Реальная личность является в то же время «идеальной» личностью, идеальным содержанием, отвлеченным от пестрого и смутного многообразия житейского опыта. Это демонический лик Лермонтова, это таинственный Блок 1907 года» (Там же, 160). Поэтому лирический герой как бы двупланен, а само словосочетание «лирический герой» вполне правомерно и может быть использовано в качестве термина.
