Ю Откупщиков - К истокам слова. Рассказы о науке этимологии
Здесь перед нами не случайные единичные совпадения, а закономерная система соответствий между начальными звуками приведённых латинских и немецких слов, в чем также можно убедиться, заглянув в таблицу соответствий. В этой таблице нет места для сопоставления немецкого habe с латинским habeo. Но зато полным фонетическим соответствием немецкому habe будет латинское capio [кáпио:] ‘беру’, хотя значение этого слова, на первый взгляд, не совсем подходит для сравнения. Однако значения глаголов «беру» и «имею» очень часто бывают тесно между собой связаны, так как глагол «имею» выражает результат действия глагола «беру»[44].
Таким образом, при сопоставлении родственных слов следует опираться не на чисто внешнее звуковое их сходство, а на ту строгую систему фонетических соответствий, которая установилась в результате изменений звукового строя, происшедших в отдельных исторически связанных друг с другом языках.
Слова, звучащие совершенно одинаково в двух родственных языках, если они не входят в установленный ряд соответствий, не могут быть признаны родственными друг другу. И, наоборот, очень непохожие по своему звуковому облику слова могут оказаться словами общего происхождения, если только при их сравнении обнаруживаются строгие фонетические соответствия (латинск. fūmus и русск. дым, латинск. angu-lus — русск. угол).
Фонетика и этимология
Знание фонетических закономерностей даёт возможность учёным восстановить более древнее звучание слова, а сравнение с родственными индоевропейскими формами очень часто проясняет вопрос о происхождении анализируемых слов, позволяет установить их этимологию.
Строгое следование системе фонетических соответствий — непременное условие любого серьёзного этимологического исследования, выходящего за рамки одного языка. Без этого условия всякое этимологизирование превратится в беспочвенное жонглирование словами, лишённое какой бы то ни было научной доказательности.
Но фонетическая сторона не является единственной в этимологическом анализе. Не менее важное значение имеет также словообразовательный и семантический аспект этимологического исследования.
Глава пятая
Словообразование и этимология
Давайте попробуем внимательно присмотреться к словам, которые нас окружают. Многие из этих слов мы можем довольно легко разделить на составные части. Возьмём, например, слово подводниками. Здесь под- приставка, — вод — корень, — ник — суффикс, — ами — окончание творительного падежа множественного числа.
«Скучные» суффиксы
Что греха таить — при изучении суффиксов на уроках русского языка многим эта тема кажется неинтересной и скучной. Но именно анализ суффиксов очень часто позволяет ученым проникнуть в тайну этимологии слова. Как же это происходит?
Суффиксы — это тот «строительный материал», с помощью которого в языке формируются новые слова. То же самое происходило и в глубокой древности. Но язык, как мы уже видели, постоянно подвергается изменениям. Изменяются в языке и способы образования новых слов: одни суффиксы отмирают, становятся непродуктивными, им на смену приходят другие — как старые (ранее утраченные, но затем вновь переживающие «вторую молодость»), так и новые — суффиксы, которые получают более широкое распространение.
Взять хотя бы суффикс действующего лица — чий. Когда-то он был продуктивным в языке. Об этом говорят такие древние по своему происхождению слова, как певчий, ловчий, кравчий, зодчий, стряпчий. В современном русском языке этот суффикс утратил свою продуктивность. Зато очень многие слова, обозначающие действующих лиц, продолжают оформляться с помощью суффиксов — чик и — щик (сравните наладчик, летчик, наводчик, зенитчик; бетонщик, нормировщик, атомщик и др.).
Обычно суффиксы, не утратившие своей продуктивности в современном русском языке, могут быть выделены в слове без особого труда. Иное дело, когда этимологу приходится сталкиваться с устаревшими суффиксами, особенно если они настолько прочно вросли в слово, что, с точки зрения современного языка, вообще не могут быть отделены от корня.
Каракатица
Для начала остановимся на сравнительно простом примере, где суффиксы не утратили ещё своей продуктивности. Возьмём слово каракатица (вид морского моллюска со щупальцами в виде коротких ножек), болгарский «родич» которого имеет форму кракатица. Поскольку болгарскому (и старославянскому) — ра- в русском языке обычно соответствует «полногласная» форма — оро- (враг — ворог, град — город, крава — корова, краста — короста и т. п.), болгарское слово кракатица говорит о том, что русское каракатица происходит от корокатица (как каравай от коровай).
В слове каракатица мы без труда выделяем уменьшительный суффикс — ица (сравните дева — дев-ица, лужа — луж-ица, кура — кур-ица) и восстанавливаем простое слово *короката. Но в этом «простом» слове можно выделить ещё один суффикс: — ат- (с окончанием женского рода — a). По своей форме слово *короката представляет собой женский род краткого прилагаемого *корокат(ъ), *короката, *корокато, а суффикс — ат- полностью совпадает с суффиксом таких прилагательных, как полосат(ъ), полосата, полосато или волосат(ъ), волосата, волосато. Но если полосата (полная форма: полосатая) означает ‘имеющая много полос’, волосата— ‘имеющая много волос’, то *короката— ‘имеющая много…’ каких-то «короков». Но в русском языке слова *корок нет. Обратимся за помощью к ближайшим «родственникам». Из только что рассмотренных соответствий мы знаем, что в болгарском языке интересующее нас слово должно иметь форму… Открываем болгарско-русский словарь и действительно находим: крак— ‘нога’.
Таким образом, если слово *короката должно было означать ‘имеющая много ног’, то прибавление к нему уменьшительного суффикса — ица даёт нам возможность этимологически истолковать слово корокатица (→ каракатица) как ‘многоножка’. Для установления этой этимологии нам пришлось дважды вычленять разные суффиксы, обращая внимание на их значение и находя другие аналогичные образования в русском языке. Не разобравшись в суффиксах, мы не смогли бы разобраться и в этимологии слова каракатица.
Раменское и рамень
В памятниках древнерусской письменности начиная с XV века упоминается большое количество деревень, носящих название Рамень и Раменье. То же самое происхождение имеет и подмосковный город Раменское. Своё название все эти населённые пункты получили от слова рамень ‘густой, дремучий лес (обычно еловый)’. Но каково было происхождение самого слова рамень? На этот вопрос ответить очень трудно. Учёные предлагали много различных этимологий слова рамень, но ни одна из них не была признана удовлетворительной.
Попытаемся рассмотреть словообразовательную структуру слова рамень. Из каких морфологических элементов оно состоит? На первый взгляд может показаться, что рам- является корнем этого слова, а — ень- его суффиксом (сравните греб-ень, студ-ень, бред-ень). Так ли это на самом деле?
Среди слов, образованных от рамень, нам известны такие производные, как раменный, раменский, раменье. А вот слова гребень, студень и бредень таких производных не имеют. С другой стороны, слово раменный целиком совпадает по своей структуре с такими образованиями, как каменный и пламенный; топоним (название местности) Раменское формально ничем не отличается от Знаменское, а слово раменье — от древнерусских форм каменье и знаменье.
Но слова камень, пламень, знамя (родительный падеж знамен-и), имеющие одинаковые производные со словом рамень, являются образованиями с очень древним суффиксом — мен-, который можно обнаружить также у слов время, племя, семя, темя и др. Некоторые из этих слов имеют достаточно ясную этимологию: семя — к древнерусскому сhти ‘сеять’, знамя — к знати (в смысле ‘отличать, замечать’; иначе говоря, знамя — это ‘отличительный знак’), пламень и пламя— K полhти ‘пылать, гореть’.
