Роман Пересветов - Тайны выцветших строк
А будет в Земляном, в обои же края и тово тише…»
— Сколько же раз должна была гореть Москва для того, что бы сам царь взялся за составление пожарной инструкции? — спросил Тремер.
Белокуров молча протянул ему исписанный цифрами листок: 6839, 6843, 6845, 6851, 6862, 6873, 6890, 6897, 6932, 6953, 6954, 6961, 6966, 6978, 6981, 6983, 6984, 6988, 6993, 7001, 7055, 7079.
— Что это? Таблица логарифмов? — пошутил Тремер.
— Нет, — поспешил объяснить Белокуров, — это всего только краткий перечень годов по старому летосчислению,[10] когда в Москве были такие крупные пожары, что сгорал почти весь город. Я сделал эти выписки из древних летописей.
Тремера интересовали только кремлевские пожары со второй половины XV столетия. Тогда московским великим князем был правнук и тёзка Ивана Калиты — Иван III, первый владелец библиотеки, ставшей потом собственностью четвертого Ивана — Ивана Грозного. При Иване III, в 1470 году, Москва сгорела дотла. «Только три двора осталось», — бесстрастно отметил летописец. Следующий большой пожар был через три года. Он начался в Кремле от лампадки или от церковной свечки, как и знаменитый «всехсвятский» пожар 1365 года, когда весь деревянный город сгорел от опрокинутой лампадки в церкви «Всех святых». В 1473 году отстояли только царские хоромы, а весь «Житный двор»[11] погиб в огне. После этого пожара город целых двадцать лет отстраивался. В одном только 1493 году, когда Иван III взял себе жену из Византии и, следовательно, стал обладателем привезенной ею «либереи», Москва горела еще два раза — в апреле пламя уничтожило почти весь город, а в июле огонь сожрал весь Кремль с новым царским двором и все примыкавшие к нему посады.
Тогда было приказано расчистить большое пространство вокруг обгоревшего Кремля, чтобы огонь больше не мог до него добраться, и стали возводить на пепелище каменные стены. Отец Ивана Грозного Василий III жил уже в благоустроенном кирпичном дворце и таким и передал его своему сыну. Но 21 июня 1547 года в этом обновленном Кремле опять бесновался огонь, о чем в «Царственной книге» сохранилась такая запись:
«…И Оружничая полата вся погоре с воиньскым оружием, и Постелная полата с казною выгоре вся; и в погребех на царьском дворе, под полатами, выгоре вся древяная в них».
Приумолкший в начале этого разговора немецкий ученый задумчиво проговорил:
— Пожаров в деревянной Москве в те тревожные времена, как видно из вашего списка, было очень много. Но в конечном счете совсем не важно, сколько раз они пожирали Кремль и сколько раз обходили его… Интересно установить по «Хронике Ниенштедта», в каком приблизительно году были показаны Веттерману книги из библиотеки Ивана Грозного?
— Это можно сейчас высчитать, — предложил Белокуров, — Иван Грозный выслал немцев из Дерпта в июне 1565 года и разрешил им вернуться ровно через пять лет — в июле 1570 года. Значит, и разговор с Веттерманом о переводе книг должен был происходить не позже этого времени.
— Совершенно верно, — подхватил Тремер, — иными словами, через каких-нибудь двадцать с небольшим лет после этого опустошительного пожара приближенные к Ивану Грозному дьяки как ни в чем не бывало спускаются в подземелье, выносят оттуда отлично сохранившиеся редчайшие книги, принадлежавшие деду царя, и показывают их Веттерману и еще трем немцам. Веттерман утверждал, что библиотека Ивана Грозного помещалась, «как драгоценный клад, около покоев царя в трех двухсводчатых подвалах», то есть, по-видимому, под теперешним теремным дворцом. Эти тайники находились, очевидно, на очень большой глубине и отличались такой массивной постройкой, что огонь не мог им повредить. Таким образом, — с воодушевлением закончил Тремер, — история кремлевских пожаров, повергнувших в такое уныние Клоссиуса, ободряет меня. Надо продолжать поиски уже не на земле, а под землей.
С тем же рвением, с каким Тремер начал изучать историю московских пожаров, он занялся теперь исследованием вопроса о существующих под Кремлем подземельях. «Три двойных сводчатых подвала, — решил он после беседы с московскими архитекторами, — это «тайные подвалы с двойным дном». Как раз такие подвалы могли находиться в подклеточном этаже теремного дворца, возведенного на белокаменных погребах. Строил этот дворец приглашенный Иваном III итальянский архитектор Алевиз.
По сохранившимся в архивах старинным планам и чертежам дотошный немецкий ученый познакомился с расположением зданий в древнем Кремле. Но особенно полезные сведения, подкрепившие его собственные умозаключения, он нашел в трудах Ивана Егоровича Забелина, неутомимого и самоотверженного исследователя старой Москвы.
В своих работах Забелин доказывал, что сложенные еще под наблюдением Алевиза каменные фундаменты теремного дворца оставались неизменными в течение нескольких веков. После каждого пожара их только надстраивали. В них-то на большой глубине и должны были находиться тайники.
Профессора Тремера особенно обрадовало почерпнутое им из газетных вырезок сообщение, что еще совсем недавно, уже в XIX столетии, в том же теремном дворце под мусором и бочками с дегтем была неожиданно обнаружена небольшая дворцовая церковь. Такая находка подавала надежду на успешный розыск подземного тайника.
Тремер захотел сам возглавить поиски и так же, как когда-то Клоссиус, обратился за разрешением к царю. Александр III удовлетворил просьбу иностранного ученого, и специализировавшийся на древнегреческой литературе страсбургский филолог неожиданно для самого себя превратился в археолога.
Проведенные Тремером на территории Кремля обследования, однако, не дали никаких результатов.
— Осмотренные подвалы в восточной части царских теремов в Кремле (стены из белого камня, связанные со сводами из больших кирпичей), — заявил Тремер после окончания поисков, — оказались отлично сохранившимися частями дворца Василия IV (Тремер, видимо, ошибся: этот дворец был построен Василием III), но разыскиваемые тайники не могли быть там найдены. В нескольких местах был взломан пол и стены и исследована почва: за искусственным сооружением оказывался материк[12] разрушавший все надежды обнаружить за ним желанные тайники или подвалы со сводами.
Тремер вынужден был прекратить дальнейшие поиски, требовавшие больших денежных средств, которыми он не располагал. Но неудача этих розысков не расхолодила ученого. Он продолжал верить в существование библиотеки Ивана Грозного.
— При первом зондировании мы начали не с того пункта, откуда нужно было производить раскопки, — уверенно заявил Тремер перед своим отъездом и посоветовал возобновить поиски в другом месте — в ближайшем соседстве с церковью Святого Лазаря, той маленькой дворцовой церквушкой, которая была найдена в теремном дворце под мусором и старыми бочками.
Одну из своих последних бесед с русскими учеными Тремер закончил словами:
— Наука поздравит Россию, если ей удастся отыскать свой затерянный клад.
ТАИНСТВЕННАЯ ПОКЛАЖА
Читатель вправе задать вопрос: почему книжные сокровища Ивана Грозного так усердно разыскивали главным образом иностранцы? Ну, а что же русские ученые? Относились к этим поискам равнодушно и лишь помогали иностранцам справками и советами?.. Нет, такой вывод был бы ошибочным.
Интерес иностранцев к библиотеке Ивана Грозного понятен. Ведь, судя по свидетельствам Максима Грека и Иоганна Веттермана, в ней было много иноязычных, давно разыскиваемых учеными всего мира сочинений древнегреческих и римских писателей. Русских исследователей их произведения, конечно, тоже интересовали, но они лучше иностранцев знали историю и состав своих книгохранилищ. Некоторые из русских ученых давно уже самостоятельно пришли к тому же заключению, которое впервые высказал в печати Вальтер Клоссиус; другие поспешили согласиться с ним. Находились и скептики, которые, не утруждая себя кропотливыми исследованиями, авторитетным тоном утверждали, что все, что уцелело от Ивана Грозного, поступило в книгохранилище московского патриарха и растворилось в нем; следовательно, рукописи эти нечего и искать.
Приезд в Москву страсбургского филолога Тремера и предпринятые им поиски все же вызвали среди русских ученых горячие споры. Появилась потребность пересмотреть и проверить все, что было сказано и написано о библиотеке Ивана Грозного, и выработать программу дальнейших действий.
19 марта 1893 года один из крупнейших русских палеографов Николай Петрович Лихачев выступил в Петербургском обществе любителей древней письменности со специальным докладом о библиотеке московских государей.
Он не отрицал, что Максим Грек и Иоганн Веттерман знакомились с богатствами этой библиотеки. Но не все в их отзывах казалось ему правдоподобным. Каким образом, например, мог Иоганн Веттерман видеть, что тайники были открыты или взломаны, если дьяки Ивана Грозного показывали ему не самую библиотеку, а только несколько хранившихся в ней книг? Более же всего подозрений внушал Лихачеву каталог этих книг, составленный каким-то неизвестным немцем, найденный правоведом Дабеловым и затем бесследно исчезнувший.
