Г. Коган - Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования
Суммируем все, что говорит за авторство Ф. М. Достоевского. Это в первую очередь его перо, язвительная ироничность и острота его стиля, взволнованность, страстность, а отчасти быстрота, с которой была написана статья, столь характерные для Ф. М. Достоевского. Во-вторых, содержание, находящееся, как это уже отмечалось Томашевским, в согласии с другими высказываниями Ф. М. Достоевского. В-третьих, имеющиеся у нас сведения, что в эти годы Ф. М. Достоевский написал для журнала "Время" ряд публицистических статей, откликавшихся на события, волновавшие общество, и сведения, что М. М. Достоевский был лишь автором нескольких критических статей. Добавим к этому некоторую близость статьи Герцена "Молодая и старая Россия", написанной вскоре после встреч с Достоевским, с запрещенными статьями "Времени", и, нам думается, что вопрос об авторстве может быть решен в пользу Ф. М. Достоевского. Мы, конечно, не отвергаем возможности некоторого участия М. М. Достоевского в написании запрещенных статей. За это говорит и небольшой абзац по финансовому вопросу, внесенный его рукой в конце статьи "Пожары".
Независимо от всего за М. М. Достоевским следует признать высокое мужество, позволившее ему попытаться опубликовать подобную статью в те страшные дни.
Вспомним слова Ф. М. Достоевского о покойном брате: "Выбор вопросов, о которых именно теперь нужно бы говорить и о чем журналу надо дать свое мнение, — все это вполне принадлежало самому Михаилу Михайловичу" (XIII. — 341).
Публикуя две запрещенные статьи журнала "Время", мы не можем не коснуться недозволенной тогда же статьи "Пожары и зажигатели", которую, считая ее принадлежащей Достоевскому, Лемке перепечатал в приложении к книге "Политические процессы 60-х годов", и к которой потому вынуждены с тех пор возвращаться исследователи, говоря о запрещенных статьях Достоевского. Козьмин, подчеркнув, что ни одна из запрещенных статей не может быть отождествлена со статьей "Пожары и зажигатели", все же нехотя, с оговорками, допустил возможность того, что автором ее мог быть Ф. М. Достоевский. При этом он исходил из ряда схожих высказываний и выражений в статье "Пожары и зажигатели" с извлечениями из статьи "Пожары"[132]. В. Л. Комарович в 1925 г. высказал мнение, что "авторство Достоевского в отношении статьи "Пожары и зажигатели" сомнительно", а в 1934 г. в статье "Литературное наследство Достоевского за годы революции" решительно отверг авторство Ф. М. Достоевского[133]. Отрицал авторство Достоевского и Рейсер[134]. Не нашел также возможным считать эту статью принадлежащей перу Достоевского Томашевский, указавший, что целый ряд приводимых в статье об авторе биографических данных противоречит биографии Достоевского (XIII. — 612-613). Нам кажется, что известное сходство ряда высказываний статей "Пожары и зажигатели" и "Пожары" не должно в какой-либо мере влиять на решение вопроса. Однородных мнений о прокламации "Молодая Россия", о клевете, возведенной на студенчество в том, что поджоги были не в интересах революционных кругов и т. д., могли держаться разные авторы. Если говорить о совпадениях, то статья "По поводу пожара в Миюзском лесном ряду 24 мая" того же "Сборника статей, недозволенных цензурою в 1862 г." (Т. II. — С. 427-430) местами почти совпадает с тем, что писал Достоевский в статье "Пожары", и все же эту статью писал не Достоевский. Резкое отличие стиля нам представляется более существенным, чем известное сходство мнений. К тому же нет никаких указаний на то, что Достоевский написал и третью статью о пожарах.
Говоря о запрещенных в июне 1862 г. статьях "Времени", нельзя не остановиться на эпизоде, тесно связанном с тогдашними мыслями и чувствами Достоевского, приведшими его к Чернышевскому. Противоречия между тем, что будто бы, по словам Чернышевского, говорил при встрече Достоевский, и тем, о чем вспомнил позднее последний и о чем говорилось в статье "Пожары", столь разительны, что оставить их без внимания и выяснения нельзя.
В мае 1888 г. Чернышевский вспомнил свои встречи с Достоевским в заметке: "Мои свидания с Ф. М. Достоевским"[135]. Комментатор сочинений Чернышевского допускает возможность того, что Чернышевский написал ответ на воспоминания Достоевского о встречах с ним ("Дневник писателя" за 1873 г. — "Нечто личное"), где Достоевский, подчеркивая взаимное расположение обоих, хотел этим покончить со слухами о том, что он в свое время в повести "Крокодил" якобы посмеялся над Чернышевским. Комментатор отмечает ошибочно указанный в воспоминаниях Достоевского отъезд в Москву (вместо отъезда за границу), приводит ничего не говорящее свидетельство Страхова, что у Достоевского во время пожаров "тяжелое настроение не проходило"[136], что было естественно для всех жителей Петербурга в те дни, а не только для Достоевского, и все это комментатор указывает лишь для того, чтобы укрепить в читателе веру в точность воспоминаний Чернышевского и недостоверность таковых Достоевского. К этой же цели стремится и комментатор "Литературного наследия", т. III, говоря, что "рассказ Достоевского явно не точен" и "очень субъективный"[137]. Следует отметить, что в литературе широко распространилась версия Чернышевского.
Воспоминания Чернышевского и Достоевского полны противоречий: мелких — второстепенных и крупных — решающих, и если внимательнее вглядеться в них, то становится почти несомненным, что версия Достоевского ближе к истине. Окончательно решает вопрос статья "Пожары", написанная в день встречи.
Дело не в том, что Чернышевский вспоминал, что пришедшего к нему Достоевского он узнал по портрету, а Достоевский свидетельствует, что они неоднократно встречались и разговаривали уже с 1859 г.; не в том, сколько пробыл Достоевский у Чернышевского: несколько ли часов, по определению Чернышевского, или, как вспоминал Достоевский, в самом начале беседы "позвонил другой гость <…> я уехал"; не в том, прибежал ли Достоевский утром в панике, как вспоминал Чернышевский и повторяют исследователи, или, по рассказу Достоевского, пришел к концу дня и был спокоен. Важно, наконец, не то, что Достоевский будто бы, с известными комментатору целями, подчеркивает взаимное расположение, а Чернышевский многократно отмечает свое недружелюбное отношение к Достоевскому, выставляя последнего в комическом виде, вспоминая, что тот говорил потом, забыв о пожарах, часа два, а я "делал вид, что слушаю", что при ответном посещении Достоевского он просидел "сколько требовала учтивость", т. е. не так, как поступил Достоевский, и что Достоевский "говорил что-то в этом роде", а я "слушал, не противоречил, не выражал одобрения" и т. д. Даже в памяти В. Н. Шаганова рассказ Чернышевского о приходе к нему Достоевского запечатлелся в виде "потешного анекдота", хотя и тут имеется известное противоречие, свидетельствующее о неточности воспоминаний Чернышевского.
Шаганов, вспоминая рассказ Чернышевского, писал о Достоевском:
"Он ничему верить не хотел и, кажется, с этим неверием, с отчаянием в душе убежал обратно"[138].
Похоже ли это на то, как описывал встречу Чернышевский:
"Он схватил меня за руку, тискал ее, насколько доставало у него силы, произнося задыхающимся от радостного волнения голосом восторженные выражения личной его благодарности мне за то, что я по уважению к нему избавляю Петербург от судьбы быть сожженным…"
Еще раз повторяем, что все перечисленные расхождения имеют второстепенное значение, главное же то, что из публикуемой ныне статьи "Пожары" непреложно вытекает, что разговор шел не о поджогах, а о прокламации, и Достоевский просил Чернышевского воздействовать на революционные круги, чтобы удержать их от прокламаций, подобных "Молодой России", а не от поджогов, как вспоминал Чернышевский.
Когда Достоевский был у Чернышевского? Последний сам дает возможность уточнить дату: "Через несколько дней после пожара, истребившего Толкучий рынок", а о посещении им Достоевского он пишет: "через неделю или полторы". Пожар рынка начался 28 мая к вечеру и длился два дня. Следовательно, быть у Чернышевского Достоевский мог лишь 30-31 мая, вернее 31-го, т. е. в тот самый день, когда, как мы уже установили, была написана статья "Пожары", которая сходится с тем, о чем он, по его воспоминаниям, говорил Чернышевскому, и находится в полном противоречии с рассказом последнего. "Эта прокламация в то утро как бы ошеломила меня…", — вспоминал Достоевский и с ней-то он и пришел к Чернышевскому, прося воздействовать на выпускающих такие прокламации, настаивая, что "их надо остановить во что бы то ни стало".
Достоевский подчеркивает:
