Дмитрий Спивак - Как стать полиглотом
Рассуждая в таком духе, за решение проблемы брались многие. Первой серьезной попыткой можно считать проект древнеримского врача II века н.э. Клавдия Галена, который, кстати, заложил и основы фармакологии. С течением времени эта благородная мечта не угасла, напротив – чем более разобщенными казались люди, тем больше трудились над своими вариантами общего языка И. Ньютон и Р. Декарт, Т. Кампанелла и Ф. Бэкон. А в резолюции одного из конгрессов I Интернационала прямо записано: «Всеобщий язык… был бы всеобщим благом и весьма содействовал бы единению народов». Всего только за последние двести лет было выдвинуто около 600 искусственных языков!
Многим различаются эти проекты. Есть среди них чисто письменные – таков, к примеру, язык «абасама», обнародованный после 25-летних трудов индийцем Гопалакришной. Он сплошь цифровой, весь состоит из кодов. А есть и чисто устные языки – один из них придуман для Театрального центра при ЮНЕСКО режиссером П. Бруком. На него часто переходят актеры по ходу представления. Есть языки маленькие, например омо, созданный в начале века уральским художником В. Венгеровым. «Чарма эс люво Днипр» – так звучат на нем знаменитые гоголевские слова: «Чуден Днепр при тихой погоде…» (Это звучание очаровало земляков изобретателя, и вот уже в одном из свердловских клубов образовался кружок по изучению омо.) А есть и гиганты, сплотившие многие тысячи энтузиастов. Таков эсперанто – не зря он занял место в весьма престижном списке больших языков. С ним стоит познакомиться поближе.
Эсперанто – в переводе «надеющийся» – был придуман польским врачом-окулистом Л. Заменгофом в 1887 году. Этот безусловно талантливый человек отобрал из всех, особенно крупных европейских, языков наиболее распространенные корни, придал им музыкальное звучание и связал простейшей грамматикой, не знающей исключений, да еще и правописание приравнял к произношению. Получился кристально чистый язык, который осваивается за неделю и который готов решить любые проблемы перевода. Все это привлекло к нему массу энтузиастов, и одним из первых был, кстати, Л. Толстой. На язык были оперативно переведены сотни книг, некоторые страны ведут на нем и радиовещание. Сейчас ряды эсперантистов объединяют более 2 миллионов человек. Они отметили столетие своей речи на 72-м Международном конгрессе эсперанто, который приняла, конечно, Варшава. Заслуги этого языка в деле укрепления дружественных связей так существенны, что была даже подана заявка на награждение движения эсперантистов Нобелевской премией мира 1987 года.
И все же, несмотря на очевидные успехи языка, большинство международных организаций и информационных серийных изданий вовсе не торопятся на него переходить. Причины этого самые разные. Так, по подсчетам французского специалиста Ж. Ландэ, 83 процента слов эсперанто построены на корнях, близких к французским, 14 процентов – к немецким. По его мнению, славянские языки могут чувствовать себя недооцененными.
В какой мере это справедливо, автор не решается говорить, поскольку не является эсперантистом. Но есть же совершенно объективные факты. С 1979 года работает Советская ассоциация эсперанто, в отечественных издательствах выходят соответствующие книги и словари, живо проходят учебные встречи – к примеру, 22-й слет наших эсперантистов в Иванове. Они вовсе не чувствуют себя ущемленными. В самом деле, если даже подсчеты француза точны, язык вовсе не ограничивается словарем. Есть и грамматика – скажем, синтаксис, и здесь эсперанто очень обязан славянским языкам. А этого так просто, как слова, не подсчитаешь. И потом, если уж очень понадобилось бы, можно было бы разработать свой вариант эсперанто как сделал это венгерский энтузиаст З. Мадьяр, опубликовавший недавно результаты работы по упрощению эсперанто и очищению его от немецких корней, – язык назван им «романид».
И потом, всех запросов все равно не удовлетворить. Скажем, для вьетнамца эсперанто будет ничуть не легче какого-то европейского языка. Дело в другом: во-первых, для любого из его собеседников эсперанто – не родной язык, он тоже на него потратил силы; во-вторых, его надо выучить один раз и затем можно говорить с эсперантистом какой бы то ни было страны. А это – довольно весомые преимущества. Кроме того, на уровне современных научных представлений пока нельзя придумать язык, который был бы равно близок к любому наречию на земле. Но будь даже хотя бы 3–4 больших искусственных языка, приближенных каждый к одной из крупнейших языковых семей, это бы уже сильно упростило дело.
И в данном случае хорошая идея пришла в голову Ж. Ландэ. Он взял словарь восстановленного лингвистами языка, на котором говорили предки всех народов, принадлежавших к индоевропейской семье в III тысячелетии до н.э.: русских и индусов, англичан и испанцев и многих других. На этих-то самых древних и общих корнях и построен искусственный язык «уропи» (то есть «европейский»). Его главное преимущество, несомненно, в том, что в отборе слов исключен произвол – все они равно родные для говорящих на современных индоевропейских языках. И потом, изучая их, мы попутно продвигаемся к истокам, к речи предков…
Эта наивная, но в чем-то беспроигрышная идея, конечно, приходила людям в голову и раньше. Фантазер и, как мы помним, любитель полабского языка А. Шлейхер еще в прошлом веке написал басню на этом восстановленном им праязыке. Правильность и сама возможность такой реконструкции подвергнуты справедливой критике языковедов. Но сколько полиглотов нараспев повторяли полные смутного очарования строки на том, что Шлейхер считал языком, на котором говорили 4 тысячи лет назад: «Аквасас аа вавакант: крудхи аваи, кара агхнутаи видидвантсвас…» Только не предъявляйте особых требований ни к точности русской транскрипции, ни к переводу: «Кони сказали: послушай, овца, наше сердце печалится…»
Но, предположим, найдутся ученики, которые выучат новый искусственный язык, издатели, которые издадут на нем книги и журналы. Дело может пойти. И тогда новое наречие встретится с одной преградой, о которой вам наверняка не доводилось читать раньше.
По каким-то еще, скажем прямо, неясным, но могущественным законам язык не может существовать без сложностей и исключений, устаревших конструкций и пока полупереваренных нововведений. Видимо, это некие присущие всему живому принципы. Противодействовать им – все равно что пытаться проложить все сосуды в теле человека по линеечке или заставлять кошку ходить на задних лапах. Все, что нам кажется трудным, все, чему нужно долго учиться и чему так тяжело учить, все эти неудобные изгибы, непоследовательности, бесконечное разнообразие вариантов – все это и есть жизнь. И она выносит свой приговор любому придуманному языку. Пока он искусственный, то есть легкий, простой, разбирающийся, как игрушка из детского конструктора, – это не инструмент для выражения тонкой души человека. Когда же он становится теплым и родным, из всех углов вылезают самые диковинные штуки, и простоты как не бывало.
Что-то подобное происходит и с эсперанто. Как только его отпускают со вторых ролей и начинают писать на нем стихи или объясняться с девушками, возникают тысячи недомолвок и устойчивых выражений, вырастающих из родного языка того, кто говорит: русского, испанского, любого другого, – изменяется выговор – и преимущества искусственного языка тают на глазах.
Если заглянуть в историю, такое происходило не раз. Вот, скажем, латынь в средние века уж на что была международным языком, многие на ней говорили в быту. Французский язык – вообще ее прямой потомок, а в английском до сих пор 1/6 нормального текста составляют латинские слова. И тем не менее уже в XVI веке англичане и французы, говоря по-латыни, совершенно не понимали друг друга. Мешало все – от выговора до непривычного построения фраз. Тот же порочный круг характерен и для интерлингвы, на которой мы не будем специально останавливаться, и для любого другого международного, а тем более искусственного языка.
Сразу оговоримся: «порочный» совсем не значит «непреодолимый». Возьмем, например, проблему космического языка, приспособленного для общения между космонавтами, а если нужно – и для переговоров с жителями других планет. Проектов здесь сколько угодно. Кстати, было бы ошибкой думать, что все они современные. Еще Вольтер мечтал о межпланетном языке. В его сочинении «Микромегас» земляне уверенно объясняются с жителями Сатурна, хотя у первых 5 чувств, а у вторых 72. А К.Э. Циолковский предсказывал, что в будущем обитатели Солнечной системы разовьют вот такой способ общения: «На одной из видных частей тела, сквозь его прозрачную покрышку… играет ряд живых картин, следуя течению мыслей существа и точно их выражая; зависит это от прилива подкожных жидкостей разных цветов в чрезвычайно тонкие сосуды, которые и вырисовывают ряд быстро меняющихся и легко понятных картин». Как верно замечают современные исследователи, эта мечта об общении, минующем звуки, особенно трогательна для довольно одинокого и практически глухого человека.
