Роман Пересветов - Тайны выцветших строк
Опись состояла из двух списков, одного на украинском, другого на русском языках. Белокуров сообщил, что был список еще и на греческом, но он, к сожалению, затерялся.
На девятой строке описи, перечислявшей содержание первой коробки, Тремер прочел по-русски показавшиеся ему непонятными слова
ОМИРОВА ТВОРЦА О ТРОАДЕ
и с недоумением посмотрел на Белокурова.
— Омир, — поспешил объяснить его собеседник, — так звали Гомера, по убеждению пыхтевшего над этим каталогом нежинского канцеляриста, а Троада — это, конечно, Троя. Да вот, сверьтесь с украинским списком, там это выражено гораздо проще.
В самом деле, девятая строка украинского каталога состояла всего из двух слов:
ОМИР ИЛИЯДО
— Теперь, — продолжал Белокуров, — остается только проверить это по более позднему каталогу 1784 года, где эта же рукопись значится под № 92, и по последнему, где она числится под № 797/6. Это уже настоящий каталог, составленный не недоучкой Скиадой и, — не сердитесь на меня, — без участия вашего маститого эллиниста Маттеи, а Вуколом Михайловичем Ундольским, одним из наших лучших библиографов, известным собирателем памятников древней русской письменности, страстным любителем и большим знатоком старины.
Белокуров раскрыл страницу печатного каталога, озаглавленную:
«ГРЕЧЕСКИЕ И ЛАТИНСКИЕ РУКОПИСИ
БИБЛИОТЕКИ МОСКОВСКОГО ГЛАВНОГО АРХИВА МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ
А. ГРЕЧЕСКИЕ РУКОПИСИ IV.
По старому каталогу № 797, по новому № 6.
ГОМЕРОВА ИЛИАДА, ПИСАНО НА ТОЛСТОЙ БУМАГЕ С ЗАВОДСКИМИ ЗНАКАМИ НОЖНИЦ, А НА ДРУГИХ ЛИСТАХ ЧЕГО-ТО ПОХОЖЕГО НА КОРОНУ ИЛИ ШАПКУ. ТЕКСТ ПИСАН В 2 СТОЛБЦА, СРЕДНЕЮ СКОРОПИСЬЮ НАЧАЛА XVI ВЕКА, А НЕКОТОРЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ, ПОМЕЩЕННЫЕ НА ПОЛЯХ И МЕЖДУ СТРОКАМИ, ПОПОЗЖЕ. ЦВЕТ ЧЕРНИЛ ТЕКСТА ПОРЫЖЕЛ, А В ПРИМЕЧАНИЯХ, ВПИСАННЫХ МЕЛКИМ ШРИФТОМ, СОХРАНИЛ СВОЮ СВЕЖЕСТЬ, РУКОПИСЬ СОСТОИТ ИЗ 91 ЛИСТА.
ЛИСТ 1 ПЕСНЬ 1-Я
«13 «2-Я
«26 (ОБОРОТ) ПЕСНЬ 3-Я
«35 «„4-Я
«46 ПЕСНЬ 5-Я
«64 «7-Я
«74 «8-Я
«83 (ОБОРОТ) ПЕСНЬ 9-Я НЕ ПОЛНА,
ОКАНЧИВАЕТСЯ 434-М СТИХОМ, А ВСЕХ В ЭТОЙ ПЕСНЕ ДОЛЖНО БЫТЬ 551 СТИХ.
ЭТА РУКОПИСЬ БЫЛА ПОСЫЛАЕМА МИЛЛЕРОМ К МАТТЕИ (СМ. ПРЕДИСЛОВИЕ К ЕГО КАТАЛОГУ ГРЕЧЕСКИХ РУКОПИСЕЙ СИНОДАЛЬНОЙ И ТИПОГРАФСКОЙ БИБЛИОТЕК, СПБ (1780 г.)»,
— Вукол Михайлович не пометил здесь, — продолжал свои объяснения Белокуров, — что эта рукопись есть начало Лейденской, так как он, наверное, считал, что правильнее было бы указать в лейденском каталоге, что она происходит от Московской. Но вы здесь сами можете сравнить примечания на ее полях с пометками на других рукописях из собрания архимандрита Дионисия. Их в нашем архиве больше двадцати. Как видите, круг замкнулся. Выяснение происхождения Лейденской рукописи увело нас в сторону. Я принялся за расследование хищений Маттеи, а эти розыски, в свою очередь, помогли нам узнать, как попали в наш архив «Илиада» и гимны Гомера. Теперь вы знаете, что так называемая Лейденская рукопись не могла находиться в библиотеке Ивана Грозного, если бы мы даже убедились, что эта библиотека действительно когда-то существовали.
— Ну, а куда же все-таки, по-вашему, она девалась? — спросил Тремер. — Или, может быть, вы станете меня уверять, что ее надо искать не в России, а в Германии, потому что находившиеся в ней рукописи тоже украл Маттеи?
Белокуров, улыбнувшись, ответил:
— Нет, что именно было похищено Маттеи, уже установлено.
Жаль только, что ваши библиотеки не отдадут нам обратно эти рукописи. Что же касается исчезнувшей «либереи» Ивана Грозного, то след ее действительно трудно отыскать…
После Октябрьской революции государственные архивы пополнились ценнейшими документами, и некоторые рукописи, считавшиеся навсегда утраченными, нашлись.
Но энтузиаста архивного дела С. А. Белокурова уже не было в живых, когда снова вернулись на свое место и почти все похищенные Маттеи рукописи.
Это произошло в 1945 году, после вступления советских войск на бывшую землю саксонского курфюрста, умевшего покупать древние рукописи по сходной цене, не слишком интересуясь их происхождением.
«НЕ НА ЗЕМЛЕ, А ПОД ЗЕМЛЕЙ»
Итак, несмотря на все разочарования, профессор Тремер мог поздравить себя с несомненной удачей: происхождение Лейденской рукописи, наконец, было установлено.
Он мог бы осенью 1891 года, возвратясь в Страсбург, начать свою первую лекцию сообщением о том, что наиболее полный текст гимнов Гомера попал в Москву из Византии. Его последним обладателем был вовсе не Маттеи и не выдуманный им мифический московский чиновник Карташов, якобы продавший ему эту рукопись, а великий протосинкелл греческой церкви в Константинополе архимандрит Дионисий. Притесняемый турками, он искал покровительства в Москве. Щекотливый вопрос о том, каким образом гимны Гомера все же очутились в Лейдене, на лекциях можно было бы не уточнять. Но что ответить, если любознательные студенты спросят, чем же кончились предпринятые им поиски библиотеки Ивана Грозного, слухи о которых просочились и в немецкую печать? Что эта библиотека — миф? Что сведения, сообщаемые о ней справочником Бутковского, нуждаются в серьезной проверке? Что вопрос о существовании библиотеки Ивана Грозного оспаривается теперь даже некоторыми русскими учеными? И он, Тремер, несмотря на все свои старания, не обнаружил ни малейших ее следов?
Тремер даже самому себе не хотел признаться, что выяснение истории Лейденской рукописи не могло вознаградить его за эту неудачу. Восемьдесят четыре дня провел он в крупнейшем из русских архивов, пересмотрел сотни древнейших рукописей и книг — и все напрасно!
«Ни одной книги из библиотеки Ивана Грозного в архиве нет!» — пришлось ему согласиться с Белокуровым. Но, не желая возвращаться домой с пустыми руками, Тремер все же решил продолжать поиски в других местах. Он отправился в бывшее патриаршее книгохранилище, где успел так основательно похозяйничать Маттеи и где работал Клоссиус. Каталоги хранилища были в образцовом порядке — все тщательно прошнурованы, скреплены сургучными печатями и внушительными подписями. Познакомившись не только с этими каталогами, но и с самими рукописями, Тремер должен был признать, что подавляющее большинство их, в том числе и очень древние, поступили сюда уже в XVII веке, и поэтому «между синодальной (патриаршей) библиотекой и библиотекой Ивана Грозного не существует ни малейшей связи».
К таким же выводам пришел он и после обследования других старейших московских книгохранилищ, в частности бывшего Печатного двора.
В библиотеке Чудова монастыря не оказалось вообще ни одной греческой книги. В книжных шкафах Успенского собора Тремер нашел лишь одно древнегреческое евангелие, а в Троице-Сергиевской лавре — два евангелия и один служебник.
Приходилось признать, что не только в архиве и в патриаршей библиотеке, но и вообще «нигде нет и следа потерянных книжных сокровищ царя Ивана IV».
«Неужели мне не остается ничего другого, как только согласиться во всем с этим неисправимым скептиком Белокуровым, с самого начала советовавшим отказаться от бесплодных поисков и присоединиться к мнению неудачника Клоссиуса?» — спрашивал себя Тремер. Однако он еще раз перечитал статью Клоссиуса и решил, что его вывод о гибели царских книжных сокровищ во время пожара также нуждается в тщательной проверке.
«Если действительно верно, что из восьмисот рукописей Ивана Грозного ни одна не перешла в какую-либо из нынешних библиотек, — объявил он Белокурову, — то сам собой возникает вопрос: действительно ли этот обширный и драгоценный клад совсем погиб или, быть может, он до сих пор остается сокрытым в своем тайном хранилище?»
Тремер решил не упаковывать своих чемоданов, прежде чем не изучит досконально историю подземного хозяйства Москвы и, в частности, Кремля. Кроме того, он считал необходимым перечитать подлинные документы и свидетельства летописцев обо всех пожарах, опустошавших Москву с древнейших времен. Тут ему опять пришел на помощь Белокуров, откопавший в архиве все нужные сведения, в том числе любопытную грамоту — подлинный текст проекта пожарной сигнализации, составленный в 1668 году лично царем Алексеем Михайловичем.
«…Будет загоритца в Кремле городе, в котором месте нибудь, и в тою пору бить во все три набата в оба края поскору.
А будет загоритца в Китае,[9] в котором месте нибудь, и в тою пору бить (оба же края полехче) один край скоро же. А будет загоритца в Белом городе от Тверских ворот по правой стороне где-нибудь до Москвы реки, и в тою пору бить в Спасской же набат в оба ж края потише.
А будет в Земляном, в обои же края и тово тише…»
— Сколько же раз должна была гореть Москва для того, что бы сам царь взялся за составление пожарной инструкции? — спросил Тремер.
