Владимир Никонов - География фамилий
‑сков (Земсков, Городсков, Донсков, Шатсков, Сотсков и др.). Все фамилии образованы от наличных именований на ‑ский(‑ской). О них Б.‑О. Унбегаун заметил: «нередки у донских казаков»[96]; позже донские примеры фамилий собрал Л. М. Щетинин[97], у яицких (уральских) казаков их нашел Н. М. Малеча, ценные исследования которого ждут публикации. Эта модель характерна для пограничных областей, например по «засечной черте» XVII в.: Симбирск—Шацк—Белгород. Возможен прямой перенос из этих районов на Дон, на Яик: Петр I в 1695 и 1708 гг. переводил из-под Симбирска казаков в Азов и на Медведицу, формируя донское казачество[98]. Фамилия Гребенсков указывает на гребенское казачество, которое в XIX в. переселилось с Дона на Кубань и Терек.
‑ицын. Всюду можно встретить фамилии Лисицын, Курицын, но суффикс ‑ица, некогда очень продуктивный, ныне архаичен. А на Севере фамилии от основ, образованных им, в 10 раз чаще, чем где-либо, так как мужские нецерковные имена с этим формантом там нередки и в XVII в. От них — Губницын, Доильницын, Дряхлицын, Коробицын, Наговицын, Репницын, Телицын, Чицын, Шипицын и др. В Шенкурском у. в 1897 г. зафиксировано 1556 носителей фамилии, образованной по этой модели[99].
‑утин. Фамилии этой модели «северны», как и на ‑ицын: в 1887 г. — в Онежском у. — Орютин, Панютин, Парутин, Торутин; в Шенкурском у. — Кошутин, Малютин, Лешутин; в Мезенском — Личутин. Имя Лабута у ненцев привела Л. В. Хомич[100]; в документах XVI в. на Севере встречаем имена Волдута, Кошута, Офута; А. А. Шахматов указывал на формы Машута, Мишута, Федута в двинских грамотах XV в., образованных от канонических личных имен[101]. Высказанное мной предположение о приходе суффикса из польского языка (малютка, личное имя Малюта)[102] доказано, но в польском он не первичен, а, очевидно, заимствован из литовского. На Север формант ‑утин принесен не через Москву, а через Псков и Новгород.
Из многих других региональных моделей в основах фамилий укажем на такие, как ‑ихин в с. Шишкеев (Мордовская АССР) — Волчихины, Глазихины, Гусихины, Мочалихины, Муравьихины, Шутохины; отметим, что рядом в большом с. Гумны нет ни одного человека с фамилией, образованной по такой модели; фамилии с формантом ‑ачев встречаются в с. Трофимово Орловской обл.: Климачевы, Грудиничевы, Головачевы. Фамилии изобилуют производными формами личных имен (‑агин, ‑ыгин, ‑илин, ‑ухин, ‑ушин, ‑аков, ‑анов, ‑имов, ‑ишев и др.) — богатейший источник по истории русского словообразования.
Понятна региональность проникновения форм иноязычного происхождения. Шире и дальше всех продвинут составной формант ‑енков из украинского (ср. рус. ‑енок: львенок, утенок), господствующий во всех восточных областях Украины и Белоруссии. Его размещение превосходно показали картографически и статистически Ю. К. Редько по Украине[103] и Н. В. Бирилло по Белоруссии[104], но, по-видимому, работая независимо друг от друга, они упустили важную черту: формант ‑енко имеет общую восточную границу, никак не связанную с современным распространением обоих языков.
Прямое продолжение этого — распространение фамилий ‑енков в РСФСР, дооформленных суффиксом русских фамилий (есть и немало ‑енко). В Псковской обл. этот поток шел с юга, поэтому в южных районах они чаще: в Куньинском (1930 г.) они охватывали 5% населения (Власенков, Гавриленков, Павлюченков, даже Поварищенков и Шляхтенков). Совсем не случайно пскович по рождению Вениамин Каверин дал героине своего романа «Два капитана», коренной псковитянке, фамилию Власенкова. Еще больше фамилий этого типа в Брянской, Белгородской, Курской, Воронежской областях, и даже в Орловской и Курской они составляют 1—4% населения, Широко распространились они и на юго-восток — через Тамбовскую и Ростовскую области на Саратовскую, Волгоградскую и Краснодарский край. Характерны колебания формантов: в документах Идрицкого р‑на Псковской обл. наряду с ‑енков обычны и ‑енок (Борисенок, Егоренок, Сергиенок, Финаженок и др.); в документах 1914 г. по Воронежской губ. заурядны записи: Евдокия Репченко покупает землю у Ивана Репченкова[105], Михаил Резниченков — у Павла Резниченко[106].
Из иного источника проникла в Псковскую обл. модель фамилии на ‑айлов (например, Пошибайлов в Дедовическом р‑не), а именно из литовского языка (ср. Гржимайло).
На Вятке и Каме нередки фамилии на ‑егов, ряд примеров привели Г. А. Архипов и А. С. Кривощекова-Гантман[107]. В них древен суффикс пермских языков (удмурт. ‑ег, коми ‑ог: Гачегов — гачег, «бобр»; Мошегов — мош, «пчела»; Шудегов — «счастье»; Рочегов — роч, «русский»; Чечегов — чечег, «трясогузка» и др.), относимый Б. А. Серебренниковым к общеуральскому суффиксу отглагольных имен[108]. Суффикс давно мертв, и основы многих фамилий этой модели неизвестны.
В бассейнах Кубани и Терека обильны фамилии с исходом ‑иев, ‑оев, ‑уев, обусловленные преобладанием вокальных финалей в кавказских языках.
* * *В телефонном справочнике Ярославля находим фамилии Огибалов, Отрепьев, а Курска — Агибалов, Атрепьев; в Курске — Акулов, а в Архангельске — Окулов — написания отразили местное произношение. Эти факты общеизвестны. Другие известны меньше: на Севере фамилия Патракеев — из северной формы Патракей (на других территориях — Патрикей), фамилия Труфанов (из канонического мужского имени Трифон), Самылов (каноническое Самуил); смешению ч—ц там же обязано написание фамилии Цивилев (диалектное цивиль, «воробей»). От Костромы до Вологды и Перми распространена фамилия Молоснов — местное молосной, «молочный», т. е. скоромный, не постный. Фамилии Евтинов, Евтишев выдают свое псковское происхождение: в силу псковской замены сочетания ст на т возникли производные Евтин и Евтиш из канонических имен Евстигней и Евстафий; в фамилиях Востров, Вострецов, Востропятов и пр. протетично инициальное в‑.
На Онеге записана фамилия Басаргин, в картотеке Архангельского пединститута басарга — «трава, негодная на корм». В Ярославской обл. документирована фамилия Мизулин, а в ярославском диалектном словаре находим мизуль — «изюм»[109]; в трех ярославских диалектных словарях встречено слово куланда, а в Ярославле — фамилия Куландин. Читая курс в Костромском пединституте, в списке студентов встречаю фамилию Строкина, знакомую по архивам (в 1495 г. упомянут новгородский крестьянин Сенка Строкин, тогда же — московский дьяк Иван Строкин, — очевидно, это еще отчества; в 1610 г. известен воевода Строкин в Рославле), фамилия записана в Лужском у. в 1916 г., известна она и на Суре в Среднем Поволжье в 1897 г., а также и в Пермской обл. Спрашиваю: от чего такая фамилия? Не знают. А по стенам стоят шкафы с картотекой диалектных слов, собранных студенческими экспедициями; там карточка, привезенная из Солигалича: строки — вредные насекомые, преследующие стада.
В Ашевском р‑не Псковской обл. записана фамилия Стрекавин, в псковских говорах, и не только там, стрекать значит «жалить, обжигать». Фамилия Ворохобин очень редка, хотя еще в 1606 г. зафиксирован в г. Торопец близ Твери ворохоба дмитриев сын и его дети ворохобины[110]; именно в тверских говорах бытует слово ворохоба со значением «непостоянный, растрепанный, противный».
Фамилия Басалаев записана в Вохме (северо-восток Костромской обл.). В. И. Даль привел слово басалай с пометой Вохма в значениях «шумливый, повеса, щеголь»; наличие той же фамилии в Томской обл. послужило В. В. Палагиной путеводной нитью в ее поисках истоков томского говора[111]. Глагол загудать («обветрить») приведен В. И. Далем как симбирский и пензенский, фамилия Загудалов встречена в с. Камешкир на востоке Пензенской обл. (у границы с бывшей Симбирской губ.).
Фамилия Бурнашев нередка в Рязанской обл. (например, в с. Азеево ее носит большинство жителей), основа ее — бурнаш («беспокойный, задира») — диалектная, рязанская.
Фамилий Скрынников и Чепурнов документированы в Дубовском р‑не Ростовской обл. Словарь донских говоров засвидетельствовал скрыня — «сундук», чепурной — «щеголеватый»[112].
