Дети в сети. Шлем безопасности ребенку в Интернете - Мурсалиева Галина
«…Ну почему же, я прекрасно помню все, о чем мы с ним говорили. Это было за день до его пятнадцатилетия. Я хотел преподнести ему подарок и пригласил для этой цели к себе. Я всегда пользовался любой возможностью для того, чтобы побеседовать с ним, и этот день не был исключением. Тема? Понимаете, я часто говорю по телефону со своей бывшей супругой. Считаю своим долгом интересоваться жизнью сына. В последнее время она жаловалась мне на то, что Руслан буквально истязает себя работой. Что довел себя до того, что кричит по ночам, несет какую-то ахинею. По моему глубокому убеждению, нельзя в столь раннем возрасте уходить так глубоко в творчество. Я не знаю, что у него за сверхидея, над чем он так долго работает. Но до сих пор у него нет ни одной законченной работы. Конечно, мне бы хотелось, чтобы сын понимал толк в коммерции, но я не давил на него. Выбрал эту стезю – ладно. Но где же законченные работы? В разговоре с ним я пытался разбудить в нем хоть какое-то тщеславие. Посмотрите, всюду выставляются работы не только его ровесников, но даже и малышей пяти-шести лет. А он? Сейчас время зарабатывать себе имя, и я бы мог ему в этом помочь. У меня много хороших связей. Надо хорошо учиться, делать легкие, свежие, оригинальные рисунки, выставляться, публиковаться. «Лебединые песни» – это дело людей зрелых и с именем. Ему это рано. Я объяснил, что, если он хочет, чтоб с ним считались, чтоб его уважали, совсем не надо так себя мучить и работать, по большому счету. Достаточно иметь несколько пусть слабых, но законченных работ. Все остальное решают энергия, предприимчивость и обаяние. Нет, я так не думаю, мне надо было его в этом убедить. А чего вы не понимаете? Он постоянно витает в облаках. Так жить нельзя, я хотел опустить его на землю, сделать его более приспособленным к этой жизни. Эти облака – они же его в итоге и довели до того, что случилось. Наверное, какая-нибудь девчонка, которая казалась ему ангелом с крыльями, вдруг грязно выругалась при нем. И все. Взял и перерезал вены.
Его обязательно надо было опускать на землю, и не только в отношении к творчеству, но и в отношении к девочкам – тоже. Я и это делал, но, видимо, недостаточно. Мало… А в тот день я преподнес ему подарок – семь десятидолларовых купюр. И все. Он ушел». (Из разговора с отцом Руслана.)
«18 ноября. Снова встретил отца. Обошлось без подачек, но зато был его монолог. В такие дни даже самые любимые стихи – слова, а клавиши фоно, которые всегда успокаивали, кажутся клыками какого-то большого, холодного, черного зверя. Все противно. За что ни ухватишься – все липкое от лжи, скользит, проваливается». (Из записной книжки Руслана.)
Мы сидим с ним в той же самой комнате, где так весело и шумно праздновали одноклассники его день рождения и где в тот же вечер он записал своим неразборчивым почерком: «Интересно, когда в человеке все умирает, почему он не меняется внешне. Страшно даже – все думают, что это я, обращаются ко мне, а это и не я вовсе…»
…Комната ярко освещена электрическим светом, а мне никак не удается избавиться от ощущения, что свет падает от маленького язычка пламени свечи: чуть дунешь, вздохнешь неосторожно – и погаснет, скроется в темноте лицо моего собеседника, растворится его откровение. Он говорит с большими паузами, надолго задумывается, и каждый раз я пугаюсь – все, у него больше нет желания выговориться, погасла свеча. Но он продолжает, и уже к концу разговора я вдруг поняла: он так страшно устал тащить свой груз впечатлений в одиночку, что теперь доскажет.
Нет, он не был влюблен в Динку. Во всяком случае, самому себе он никогда не задавал такого вопроса. Просто она ему очень сильно мешала жить. Он так и сказал однажды Наташе. С ней можно было говорить обо всем – у нее глаза такие, все понимающие. Она знала про РИО, относилась к этой работе с большим интересом.
Они часто засиживались с ней допоздна, когда заканчивались занятия и расходились члены изокружка, которым она руководила, думали вместе. Все ее советы оказывались на поверку точными. Необходимыми. Но не только он – и она была с ним откровенна. Рассказывала о своей работе, о замыслах. И когда Руслан в ответ робко высказывал свои мысли, она слушала так внимательно и серьезно, будто они ровесники. Будто и не была она для него идеалом, мастером, да просто взрослой наконец.
Руслан так ценил эти минуты, что и жил-то тогда одними субботами – днями занятий кружка. Он рассказал ей про Дину. О том, какой она была раньше и какой стала. Раньше она львов рисовала. Правда. Вот станет, например, скучно на уроке, у всех скулы зевотой сводит, а ты скосишь глаза на ее стол и обязательно что-нибудь такое увидишь. То лев вдруг на листке из тетрадки по алгебре вырастает, величественный такой, важный, с суровым взглядом и царственной гривой. С ума сойти можно. Сидит за партой девочка, маленькая такая, и рисует льва, который вот-вот махнет лениво хвостом и шагнет прямо на вас, и все от страха попрыгают на люстру. Или Спартака рисует. Вообще она Спартаком тогда здорово увлекалась – книжку наизусть знала. Ну подумайте сами, где вы найдете сегодня девчонку, которая знает наизусть «Спартака»? Или вдруг из ее сумки раздавался какой-то странный звук, а потом выбегал маленький такой желтого цвета щенок, а она – за ним, и на всю школу лай да ее звонкий голос: «Лимон, ко мне! Сюда, Лимон!»
С ней тогда рядом просто не могло быть скучно. А теперь в нее влюбились сразу все парни класса. Просто в рабов ее превратились, и она такой важной стала! Руслан даже разговаривать с ней перестал, чтобы она не подумала, что и он в их числе. Она и выбрала его предметом насмешек – иронизирует, язвит. В ответ, конечно, дружные овации, рабы ей смотрят в рот и ждут, когда положено смеяться. Но ему, Руслану, она вовсе не нравится. Хотя все поголовно в нее влюбились. В нее нельзя не влюбиться, она уж очень стала симпатичной.
Наташа слушала его не перебивая, очень серьезно. Сказала, вздохнув:
– Знаешь, мы с тобой так похожи, особенно в плане самолюбия. Оно, наверное, такое болезненное у всех единственных ребенков в семье.
Так и сказала – «ребенков». От этого слова стало так тепло на сердце. А может быть, и не только от этого. Ему так остро тогда захотелось, чтобы она увидела в нем брата.
Семь цифр – семь клавиш, если их точно набрать, то польется нежная, добрая, успокаивающая мелодия ее голоса. Ненавистный мобильник, подарок-цепь, длинный поводок отца показался вдруг в тот дождливый вечер 4 января самым тонким музыкальным инструментом. Он сейчас позвонит и расскажет обо всем Наташе. О том, что вот уже месяц, целый месяц, как появился в его жизни Серебристый. Это такой высокий, седой человек, волосы у него будто серебристые, а физиономия отталкивающая, и на ней написано, что подонок. Но Руслан-то видит, и все ребята из школы видят, как он каждый день дожидается Динку за школьным двором. А когда она выходит, он усаживает ее в свой уродливый «мерс» и увозит. И будто не она когда-то рисовала львов, не она острила. Ходит теперь равнодушная, взгляд ледяной – ну прямо Кай у Снежной королевы. Уж лучше б язвила. А недавно Руслан видел, как Серебристый прямо на улице размахнулся и ударил Динку по лицу. Руслан, конечно, кинулся к ним, ухватил его за руку, но тут же отлетел в сторону от мощного толчка: «Вечно под ногами этот котенок». Руслан бы, конечно, бросился на него снова, но тут Динка, окинув его презрительным взглядом, сказала: «Не вмешивайся» – и взяла Серебристого под руку. И они уехали. А сегодня он снова видел их вместе, они пролетели мимо на этом проклятом «мерсе». Что делать? Как эту дуру расколдовать, с ней же невозможно теперь разговаривать…
И еще про отца он хотел рассказать Наташе. Отец сказал, что вся его работа не стоит выеденного яйца, что Руслан смешон и жалок. И что-то случилось, он не может продолжать свою работу над РИО. Как будто отравился. Конечно. Надо ей позвонить. Она – единственный человек на свете, кто сможет понять, кто захочет понять.
