Януш Корчак - Уважение к ребенку
Победили стилисты. Задачей школы стало обучение латинскому и греческому языкам, а неумелое преподавание, не подкрепленное знанием детской натуры, привело к тому, что изолированная от природы и жизни молодежь проводила свои лучшие годы за грамматикой и словарем.
Печальным примером приверженца этого направления является Иоганн Штурм[9], известный своим влиянием. Его идеалом было воскрешение языка Цицерона и Овидия, и на совершенствование в искусстве красноречия он предназначил четырнадцать лет.
* * *В пяти ошибках обвиняет Квик[10] идеал Возрождения: ученый становился выше человека действия; литературе приписывалось более сильное, чем она вообще может иметь, прямое влияние на жизнь; образовательная роль приписывалась исключительно книгам – игнорировалось непосредственное восприятие, наблюдение; не дух, не содержание классиков импонировали стилистам Возрождения, а форма; педагог этой эпохи пренебрегал душой ребенка, считая ее чистой доской, которая приобретает ценность только тогда, когда ее украсят знанием древних языков.
Однако эпоха Возрождения внесла в педагогику много полезных мыслей. Монтень[11], современник Штурма, заслужил благодарность у нас своими взглядами на обучение. «Мы учимся, – говорит он, – познавая то, что происходит сегодня, а не то, что произошло или произойдет». «Мы стараемся заполнить только нашу память; разум и совесть оставляем пустыми». Еще в XVI веке Ратке[12] говорил, что «всякое обучение языкам следует начинать с обучения родному языку», что «сперва надо давать саму вещь, а потом ее описание» (Ne modus rei-ante-Gesch).
С восхищением смотрим мы на школы иезуитов. Они научили нас, как можно увлечь молодежь предметами, ей очень мало доступными, трудными, сухими. Надо беспрестанно пробуждать и поддерживать живой интерес к науке. Завоевывая сердце ученика, они завоевывали для науки жар этого сердца.
Все отчетливее намечался прогресс в области воспитания и обучения детей и молодежи. Коменский[13], Локк[14], Руссо[15], Базедов[16], Песталоцци[17] и Фребель совершают одно за другим блестящие открытия в мире детской [18]души. Естественные науки приходят на помощь педагогике, внося в нее сокровища своих наблюдений, опыта и результатов изысканий. Педагогика становится наукой материальной.
Общество открывает глаза на то, к чему раньше было глухо и равнодушно, государства относят вопрос школьного образования к разряду вопросов первостепенной важности. Все живее становится обмен мыслями, споры выясняют много темных мест, старые предрассудки исчезают.
Наконец под влиянием новых течений рушится обязательная программа старой школы. 1709 год дает первую реальную школу. За ней следует целый ряд реформ. Беглый обзор школьных реформ в Германии, Швеции и Франции занял у профессора Окольского[19] 250 печатных страниц.
Против классицизма выдвигаются все более резкие обвинения; над ним начинают глумиться, забывают о его больших заслугах, помня лишь причиненный вред.
Естественные науки, молодые, свежие, полные жизни и сил, лишают его влияния, занимают первое место, угрожая его существованию.
И неприязнь к древним языкам все возрастает.
* * *Одержимость в эпоху Возрождения древними языками была крайностью; такая же крайность – увлечение естественными науками сегодня.
Культ материи подтачивает идеалы молодежи. Лет через триста не отзовутся ли голоса суровых судей?
Из алхимии и астрологии родилась химия и астрономия – в неизученных силах ныне темного для нас спиритизма не проглянет ли неизвестный мир духа?
Имеет ли право анатом, держа мозг в руке, утверждать, что у него на ладони душа умершего?
Ученый анатом, ты фокусник, когда утверждаешь, что все знаешь, все изучил. Будущее – твой судья.
«Знания для знаний». – Что нам дали знания? – Новый лозунг.
Жизнь, школа, семья. – […]
Знания дадут вам все – знания заменят вам личное счастье, вберут в себя ваши стремления, объединят в едином порыве все ваши усилия; дадут вам цель в жизни, независимое положение, физическое и моральное здоровье, влияние, уважение и удовлетворение! Смотрите, как счастлив этот ботаник, всю жизнь просидевший над микроскопом; математик, командир длинных рядов цифр и знаков; историк, который так погрузился в минувшие века, что душа его, на миг отрываясь от любимых героев прошлого, тоскует по ним, как по братьям – своим ровесникам.
Мы поверили в чудодейственную силу знаний. Назвали книгу единственным другом, науку – единственной возлюбленной, изучение – единственным наслаждением, поиски истины – единственной целью жизни.
Неосмотрительные, мы не спрашивали у тех передовых деятелей науки, не подумали ли они когда-либо с горечью, видя чужое счастье: «ведь мы не жили», не пошатнулись ли когда-либо в своих убеждениях, увидев нищету людскую и невежество.
А может, людям, не книгам, следовало посвятить жизнь?
Мы поверили безоговорочно в силу знаний и шли к ним окрыленные. Не захотели стоять у их подножия, рвались вверх, все выше и выше.
Сегодня мы остановились на полдороге, усталые, больные и грустные, и жалоба, сначала тихая, раздается все громче:
– Не можем, это свыше наших сил.
А ведь это самые стойкие из нас.
Что дали нам знания взамен загубленного здоровья и ушедшей безвозвратно юности?
Не обеспечили нам материальных выгод; мы скверно оплачиваемые работники богатых. Ловкие невежи завладели плодами наших трудов, оттеснив нас от влияния на массы, только они могут сегодня действовать с размахом. Это они извлекают прибыль из наших усовершенствований, открытий и изобретений, мы же с любой идеей, любым продуктом нашего труда вынуждены обращаться к ним с просьбой о поддержке, в страхе, захотят ли взглянуть благосклонно на плоды наших многолетних усилий.
Принесли ли знания нам личное счастье?
До поры до времени мы были упоены тем счастьем, которое дают работа, стремление, цель, мысль, идея. Сегодня нам грустно и горько. Мы поняли, что лозунг: «знание для знаний», «наука для науки» – может зажечь, но заполнить всю жизнь может лишь единицам и никогда – всему обществу. Наука должна иметь своих фанатиков, но основная масса общества должна исходить из принципа:
«Знания – к услугам человека, труд наш и силы – для ближних».
И мы видим сегодня в каждой стране представителей нового течения. Принцип: «Ученые нам необходимы, но прежде всего – люди дела» – находит все более широкий отклик. Командующих надо немного, а вот солдат – многие тысячи.
Это новое течение – от письменного стола и книг к жизни и к людям – вызвало соответствующие изменения в методах воспитания.
Работа для общества требует прежде всего здоровья, силы воли, сильно развитого альтруизма, глубокого чувства долга, знания жизни и людей, а потом уже знаний как таковых. Прежде всего следует научить ребенка смотреть, понимать и любить, а потом только учить его читать; юношу следует научить хотеть и мочь действовать, а не только много знать. Надо воспитывать людей, а не ученых. Усвоило ли семейное воспитание это новое направление человеческой мысли?
В девяти случаях из десяти – нисколько.
Мы не укрепляем здоровья ребенка, ибо мы не знаем основ детской физиологии, гигиены и диетологии. Городские дети едят слишком много и без разбора, часто неподходящую пищу; спят слишком удобно, мало двигаются, вовсе не знают физического труда, их развлечения мало соответствуют детскому организму. Волю мы умышленно подавляем многочисленными запретами, наставлениями и подобием физического воспитания. Альтруизм, это тяготение к другим, отказ от некоторых удобств, игр, прихотей ради другого человека, выражен слабо. Скорее, мы развиваем в ребенке эгоизм, балуя его на каждом шагу, прививая с самых юных лет ложное честолюбие этими несвоевременными восторгами по поводу его ума и талантов. Но зато знания, а скорее – их разрозненные клочки, мы впихиваем детям в головы, словно тряпье в котел на бумажной фабрике, – как можно больше иностранных языков, как можно больше книжных сведений, фактов, частностей, ба, даже талантов.
Подлинные знания восхищают, увлекают, вдохновляют, эти же разрушают и подавляют. Сонные дети глотают их в больших дозах и… не переваривают.
«Истинный исследователь, – говорит Бродзиньский[20], – может сказать, что он ничего не знает в совершенстве, но во всем видит совершенство, а в нем Бога».
Наши же знания, размолотые в порошок и популярные аж до смешного, представляет надпись на восковой фигуре в одном из наводняющих Варшаву ярмарочных балаганов:
«Обезьяна или первобытный человек».
Воистину не без основания маги отрубали головы тем, кто смел ворваться неподготовленным в храм знаний.
Как отнеслась школа к новому течению, которое осмелилось поставить на одну доску со знаниями – характер человека и его способность нести обязанности в отношении себя, семьи и общества? Излишне спрашивать, в состоянии ли и обязана ли школа формировать характер воспитанников, является ли учебно-воспитательным заведением или только учебным.
