Януш Корчак - Уважение к ребенку
Теперь в садах есть и колонка, и уборная, и веранда, где можно спрятаться от дождя. Есть и тенистые деревья, и пруд с лебедями, и ровные, политые водой, чтобы не было пыли, дорожки.
Все это люди не сразу придумали и теперь еще что-нибудь да прибавится, например музыка.
За границей есть уже в садах удобные скамеечки для малышей и специальные площадки для заблудившихся.
Ребенок постарше знает сад, а для маленького сад – что дремучий лес. Приходится все время смотреть и звать: «Не уходи, не отходи, играй поближе».
Ребенок раздражается, мать сердится. Наконец и в самом деле заблудился. Страшно ему, плачет, не знает, куда идти, и никто не знает, куда его отвести. И ребенок ищет, и мама беспокоится, ищет, и даже долго ищет. А нашелся – иногда радость, а иногда гнев – крик, шлепок, слезы.
А ведь достаточно одной маленькой огороженной площадки. И все знают, куда потерявшегося отвести и куда за ним прийти.
Развлечения в саду приятнее, деликатнее. Даже удивляешься, что уже пора домой, так быстро время прошло, и надо прощаться:
– До завтра.
Удивительно: то час тянется долго-долго, словно и конца ему нет, то сразу промелькнет.
Только на часах все часы одинаково длятся. И лишь когда у тебя появляются свои часы, ты постепенно и не без труда научаешься узнавать время, которое утекает.
Кому позволяют ходить одним, у тех часто бывают дома неприятности, что не вернулся вовремя. Объяснения считают отговорками – и зря. Просто было хорошо, и время пролетело незаметно.
Нельзя же каждые пять минут подходить к кому-нибудь и спрашивать, который час.
Один ответит, а другой буркнет под нос, даже не взглянув на часы. Немного поиграешь, если все ходить и выискивать, у кого бы спросить, сколько времени. Может, поэтому ребята так сильно хотят иметь часы.
Ведь хотелось бы и хорошенько наиграться, и не иметь неприятностей дома.
Ничего не поделаешь, пусть школа так и будет школой и пусть останутся все тяжелые школьные обязанности, не надо требовать слишком многого; но, по крайней мере, хотя бы то могло измениться, чтобы во время веселой игры, когда обо всем забываешь, не сваливались как снег на голову гнев, крик, угрозы и наказания. Сразу столько горьких слов и одиночество.
Страх, как бы чего не вышло, нарушает спокойствие радости: не опоздать бы, не порвать платье, не налететь, когда бежишь и ловишь мячик, на кого-нибудь из взрослых, не ударить по неосторожности товарища, не сделать чего-нибудь такого. Чего? Взрослые знают, чего избегать, а маленькому всегда грозит неожиданная неприятность.
Я хотел бы собрать в одном месте все предписания и правила, чтобы сделать игру безопасной, но можно ли все предвидеть?
Нельзя ходить по газону, но что делать, если единственное спасение от погони – перемахнуть через газон?
Нельзя ломать кустарник, но разве от сорванной ветки, если она очень понадобилась, может быть вред? Увы, да. Садовник подрезает ветви тогда, когда соки в дереве еще не двинулись, а сорвать веточку или даже листик летом – значит больно поранить друга-растение.
А уж самое большое зло – резать кору. Кора – это не только кожа, но и одежда, кора защищает от жары и стужи, болезней и паразитов, сок из дерева вытекает, словно кровь. Изувеченное дерево будет расти подобно больному ребенку.
Вопрос о шуме не решен. Необходим ли крик? Не знаю. Знаю одно – не все орут, когда играют.
Как-то в летней колонии мы с ребятами купались. Кричал один, зовя кого-то с середины реки. Он не понимал, что тот, кого он звал, слышал свое имя, но не откликался, не желал идти. Этот однообразный крик среди спокойного, дружного гомона был действительно неприятен. Чтобы не рассердиться, я принялся считать: мальчишка прокричал пронзительно и назойливо одно имя тридцать шесть раз.
– Противные крикуны, – сказала сидевшая неподалеку дама своей приятельнице.
– Кричит только один, – сказал я, – девятнадцать купаются спокойно.
– Оставьте свои замечания при себе, – обиделась дама.
Взрослые не привыкли, чтобы в их разговор вмешивались посторонние, не любят.
Улица
Не все любят улицу, и не все одинаково по ней ходят. Я знаю мальчика, которого мама вынуждена просто гнать на улицу.
– Ну выйди ненадолго.
– Зачем?
– Прогуляешься немножко.
– Куда?
– Купишь мне то-то и то-то.
– Да я не знаю где, да я, может быть, куплю не то.
Мальчик и умен, и весел, и совсем здоров, а предпочитает сидеть дома.
– Не люблю слоняться попусту, – говорит.
Бывают такие, которые, конечно, и пойдут, да только с мамой или с кем-нибудь из взрослых. Или с приятелем, который скажет, куда идти.
– Не люблю один ходить.
А бывают и такие, которые неохотно ходят со взрослыми, им даже товарищ не нужен.
– Приятнее всего одному.
Можно остановиться там, где хочется, и смотреть, сколько понравится.
Разные бывают люди на свете: один любит как раз то, что другому неприятно; каждый хочет, каждого интересует что-нибудь свое.
Один любит главные улицы с большим движением, где много людей и машин, а другого шум и толкотня раздражают. Один любит знакомые улицы, а другой выбирает те, где еще никогда не был. Любит ходить на реку, едет за город.
– Я воображаю, что я путешественник, посещаю незнакомые города и дальние страны, – говорит мальчик.
Один присматривается ко всему, а другой ходит задумавшись и даже не замечает, что вокруг. Такому все равно, идет ли он мимо высоких домов с красивыми витринами или старых деревянных лачуг.
– Когда хожу по городу, у меня больше всяких мыслей.
Да, так: не увидишь, не подумаешь.
Увидел нищего – и думаешь о бедных; увидел похороны – думаешь о тех, кто умер; увидел калеку, слепого, пьяницу – и думаешь о том, зачем это только люди пьют водку и курят папиросы; увидел офицера – задумываешься о войне; тут скандал или драка, там полицейский ведет вора…
Другому хотелось бы обсудить все с приятелем, а этот предпочитает сам себе задавать вопросы и сам отвечает.
– Люблю глазеть на витрины.
Остановится перед книжным магазином, кондитерской, кинотеатром, цветочным киоском, перед магазином канцелярских принадлежностей, фарфоровых изделий, перед часовщиком и сапожником.
А иные знают, где продаются спорттовары или велосипеды, фотоаппараты, почтовые марки, радиопринадлежности. И толпятся только тут.
У одного в кармане нет ни гроша, а ему хоть бы что, а другой лучше будет дома сидеть, чем пойдет на улицу без денег.
Один говорит:
– А зачем мне деньги? У меня все есть. Ничего мне не надо.
А другой:
– Что за удовольствие смотреть, если нельзя купить?
Один любит и умеет покупать, другому стыдно, не хочется. Один покупает всегда в одном и том же магазине и даже не думает, что где-то может быть дешевле и лучше, а другой покупает каждый раз в новом месте, чтобы сравнивать.
– Давай зайдем, спросим, сколько стоит.
– Иди один, я подожду у магазина.
Один покупает лишь тогда, когда нужно, и лишь то, что нужно, а другому хочется иметь все новое, что в первый раз видит.
– Зачем тебе это?
– Увидим, может, пригодится.
Взрослые говорят, что дети тратят деньги на сласти. Да, конечно, только не все дети и не всегда. Один любит фрукты и не любит конфеты; другой вообще никогда ничего не покупает из еды, зато хочет, чтобы у него были хорошие краски, или циркули, или картинки, солдатики, книжки, или долго копит деньги на одну, зато дорогую вещь. Или тратит все деньги на кино.
Неправда, что ребята любят ходить на картины, на которые дети не допускаются. Я знаю мальчика, который ходил в кино раз в неделю, но ежедневно просматривал кадры рекламы, чтобы не попасть по ошибке на фильм про любовь.
Улица требует знания многих правил жизни. Ребята, которые проводят ежедневно помногу часов на улице, знают их. Только прошу не думать, что это уличные мальчишки.
Обычно валят в одну кучу: «газетчики, уличные мальчишки».
И думают, что газетчики – это испорченные мальчишки, которые курят папиросы и говорят нехорошие слова.
Нет. Уличным может быть мальчик, за которым дома очень даже следят и неохотно пускают одного. Но стоит ему вырваться на улицу, он словно ума лишается. Ему кажется, что в толпе можно делать все что хочешь, в голову лезут разные злобные шалости. Толкает, задирает и всячески хулиганит и все выискивает, какую бы еще штуку отмочить и удрать. Подберет себе такого же товарища или товарищей и вместе с ними рыщет и шкодит. Горе девочке, дворнику, торговке, еврею, малышу! Такой словно нарочно хочет, чтобы все видели, что он хулиган. И тупо и зло смеется, когда обругает кого-нибудь или напугает.
Я знаю тихих и разумных газетчиков, которые и должны, да не любят проводить ежедневно помногу часов на улице.
«Ах, счастливчик!» – думает о них уличный мальчишка, за которым присматривают родители.
Нет, тяжел, неприятен и опасен труд маленького газетчика. Через несколько дней от беготни и крика начинаешь уставать. Болят от беганья ноги, надорвано криком горло. Беспокоишься, как бы продать газеты, и боишься потерять деньги, и как бы их не украли и не подсунули фальшивую монету, и как бы не ошибиться, давая сдачу, и не попасть под машину или трамвай. Газетчики перебегают улицу быстро и ловко, но настороженно, напрягая внимание.
