Георгий Бабат - Магнетрон
«Да, Рубель прав, — думал Веснин. — Должно прийти нечто новое на смену этим ненадежным линзам, слепнущим в дыму и тумане».
Крейсер уходил в море, постепенно исчезал. И только дым из труб был еще долго виден, пока не растаял над чертой горизонта.
Волны, шорхаясь у берега, лизали гальку. Перед большим камнем, лежащим впереди, поднималась мохнатая гора воды и с шумом обрушивалась, разбиваясь вдребезги. А ей вслед уже вздымалась другая, третья… Вода поднималась и падала, поднималась и падала. На это можно было смотреть бесконечно. Но билет на поезд Севастополь — Москва был уже заказан с корабля по радио. И Веснин поспешил на вокзал.
Всю обратную дорогу из Севастополя в Ленинград молодой инженер размышлял над идеей мощного генератора сантиметровых волн. Далеко-далеко ушли от него совсем недавно пережитые волнения: справится он или не справится, если случится нечто непредвиденное в момент испытания тиратронов на корабле? Вот случилось непредвиденное, он справился, но какие это все пустяки по сравнению с тем, что ждет его впереди! Теперь он убеждал себя, что вся его предыдущая жизнь, начиная с первой сознательно прочитанной книги и кончая этой командировкой на корабль, была лишь подготовкой к тому делу, за которое он взялся. Мгновениями его охватывал страх перед величием этого дела. Стараясь не думать о всей проблеме радиообнаружения, о проблеме направленного радиолуча, он говорил себе: я сделаю только генератор коротких волн, я буду работать над магнетроном. Шахтер, который работает на пласте крутого падения, освещает своей лампой лишь маленькое пространство вблизи себя; он видит несколько ближних стоек крепи, а дальше черные стены, темнота. И, пожалуй, так спокойнее работать, чем если бы яркий луч прожектора вдруг открыл всю головокружительную пустоту выработки.
Случайность, наивность, неосведомленность — не все ли равно, что подсказало Веснину сделать выбор, который на самом деле был вовсе не единственным возможным!
Несколько часов назад, когда Рубель читал ему вслух письмо к академику Крылову, Веснин, краснея, слушал строки, в которых говорилось, что он якобы «горит желанием работать над созданием мощного направленного радиолуча для видения сквозь дым, туман, а также в темноте…» Но теперь он уже действительно этим желанием горел.
В этом состоянии душевного подъема он особенно остро ощущал прелесть путешествия ранней весной. Обгоняя поезд, с криком летели птичьи стаи. В окна вливался воздух необычайной, как казалось Веснину, свежести. На одном из полустанков Веснин вышел из вагона и услыхал звон серебряных и стеклянных колокольчиков, пение невидимых, натянутых высоко в небе струн. В ясном, чистом воздухе дрожал дождь звуков. Это звенели прилетевшие с юга жаворонки.
По вспаханному полю по-солдатски шагали грачи. Они шли следом за тракторным плугом. Черные глянцевитые перья птиц блестели, точно только что отлакированные. Было удивительно, что, отыскивая корм в грязно-бурой земле, грачи остаются такими парадно-чистыми. Сверкал на солнце лемех плуга, золотом отливали светлые волосы девушки-трактористки.
«Я должен, я обязан создать прибор, который будет видеть сквозь дым и туман!» — думал Веснин, глядя вслед трактору. Он достал свой блокнот, проставил на чистой странице год, дату и день. А пониже вывел крупными буквами: ЭЛЕКТРОННЫЙ ГЕНЕРАТОР СВЕРХВЫСОКИХ ЧАСТОТ.
Веснин чертил в своей тетрадке различные варианты генераторов сантиметровых волн. Но все это было еще очень далеко от того, что можно было бы построить, воплотить в металле… Пока это были все те же диски и подковки, подковки и диски…
— Синельниково! — объявил проводник, проходя по вагону.
Веснин приподнял край шторы и увидел невысоко над землей, под окнами замедляющего ход поезда, разноцветные огни. При свете фонарей слабо поблескивали рельсы, тусклые от росы.
Далеко-далеко на горизонте узкая светящаяся полоса прорезала тьму безлунной ночи. На станционных часах, мимо которых медленно тащился поезд, было сорок минут первого. На перроне толпились люди. Одни выходили, другие входили в вагоны. По перрону прошел дежурный в красной фуражке. Прозвонил колокол, висевший под часами. Состав дернулся, задребезжал чайник на столике в вагоне, и опять мерно застучали колеса.
— А? Как? В чем дело? — пробормотал спросонья пассажир, лежавший напротив Веснина, и опять захрапел.
Веснин повернулся на бок, лицом к стене. На стене было кем-то из прежних пассажиров нацарапано: «Итак, в путь-дорогу».
«Да, вот именно в путь-дорогу», — повторил про себя Веснин.
И хотя глаза его слипались, он все же снова потянулся к окну и стал смотреть в узкую щель, темневшую между оконной рамой и шторой.
Он увидел железнодорожную насыпь, удивительно высокую и узкую. На насыпи сидел технический директор завода Константин Иванович Студенецкий и, напевая свою любимую песенку: «Вверх, вверх, вверх, стремиться надо вверх!» — усердно стучал звонким маленьким молоточком по рельсам. Веснина удивила одежда Константина Ивановича: кожаный передник и остроконечный красный колпак. Веснин присмотрелся внимательнее и убедился, что это был не технический директор Ленинградского электровакуумного завода, а просто самый обыкновенный гном, румяный коренастый старичок, такой же быстрый и легкий, как Константин Иванович, с такими же крепкими квадратными зубами. Только борода у него была не серебряная, а ярко-красная. Веснин не успел сообразить, добрый это гном или злой, как на насыпь выскочило еще множество таких же коротконогих бородатых человечков в колпаках и фартуках. У одних в руках были клещи, у других — топорики и молоточки, которыми они стучали по голубым рельсам. Человечки двигались очень быстро, их остроконечные колпаки и рыжие бороды мелькали вдоль всей дороги подобно языкам пламени. Красные сполохи трепетали в небе, дрожали на тучах, отражались на рельсах. Вдруг человечки подбросили вверх свои инструменты, захлопали в ладоши и запели: «Чайте-чайте, получайте!» А молоточки, пилы, клещи и лопаты плясали в воздухе, вызванивая мелодию, которая Веснину очень понравилась, и он сам стал подпевать человечкам, и голос его звучал так же тонко и звонко, по-птичьему.
«Чайте-чайте, получайте!» — пищали они все вместе.
А эхо вторило густым, раскатистым басом:
«ПО-ЛУ-ЧАЙ-ТЕ!»
И все это звучало так близко, громко, естественно, что Веснин в изумлении проснулся.
Проводник с брезентовой книжкой в руках стоял в купе:
— Прошу, получайте билеты.
Шторы были отдернуты. За окном, по белому утреннему небу, вровень с поездом катилось солнце, огромное и плоское, как колесо.
Веснин получил билет, сдал постель и пошел умываться. Над краном висело обычное вагонное мутно-зеленое зеркало. Веснин увидел в нем свое лицо. Освеженный холодной водой, с мокрыми, коротко подстриженными волосами, он выглядел еще моложе, чем был. Это его, как всегда, огорчило. Когда он вернулся на свое место в купе, чайник уже не звякал. Он стоял, с плотно привязанной крышкой, на коленях у своего владельца.
* * *Поезд, замедляя ход, приближался к Ленинграду. Веснин, всего два дня назад покинувший солнечный Севастополь, где женщины и дети ходили уже без чулок, в одежде с короткими рукавами, был огорчен, увидев за окном хлопья мокрого, липкого снега.
Из недавнего прошлого
Завод, на котором работал Веснин, был в ту пору одним из крупнейших электротехнических предприятий Советского Союза. Завод этот вырос и расширился за годы первых пятилеток. Но история его начинается с дореволюционного времени — с 1911 года. Эта дата была выложена белыми кафельными плитками по фронтону красного кирпичного корпуса. В 1911 году известный предприниматель Глеб Алексеевич Разоренов решил основать в Петербурге производство электроосветительных ламп. В те годы электроосветительные сети в России быстро расширялись, и спрос на электролампы неуклонно возрастал. Дело сулило прибыль верную, основательную.
В 1873 году русский изобретатель Александр Николаевич Лодыгин создал лампу, в которой электрическим током накаливался угольный стержень. Затем Лодыгин предложил применить в лампе накаливания нить из самого тугоплавкого металла — вольфрама. В наше время во всех лампах накаливания применяется только вольфрамовая нить. Но в те годы, когда Разоренов начал строить свой завод, еще выпускались лампы и с угольной нитью, и с танталовой, и с осмиевой. Вольфрамовая нить только начинала входить в промышленную практику. Лодыгин строил ламповые заводы во Франции, в Бельгии, в Америке. Разоренов, понятно, был заинтересован в том, чтобы лампы его завода были не хуже иностранных. Он вел долгую переписку с Лодыгиным, но все же не решился поручить ему оборудование своего предприятия. Решающим доводом в этом случае послужило то обстоятельство, что Лодыгин был соотечественником Разоренова.
