Стивен Уитт - Как музыка стала свободной
Оказалось, что это список провалов. В течение пяти летпочти все эти проекты прекратили своё существование, а те, что выжили, никакого серьёзного влияния не оказали. Моррис, Бронфман и десятки других корпоративных менеджеров пали жертвой пустых обещаний мелких барыг доткомов.
Одна Розен видела, где музыкальная индустрия остановилась. Она много беседовала с Моррисом, и тот её всё время убеждал, что проекты, в которые он инвестировал, скоро затмят Napster. Розен пыталась освободить его от этой иллюзии, сначала тактично. Ей было очевидно, что сейчас Моррис работает в мире, который он не понимает, и не хочет в этом признаться. В технике, как и в музыке, тоже нужен талант, а у Морриса, контролировавшего враждовавшие лейблы, такого таланта не было.
Самый проклятый пример — это Pressplay. В этот онлайновый музыкальный магазин Моррис с большим оптимизмом вложил десятки миллионов долларов. Это был совместный проект Sony и Universal, и то, что бывшие конкуренты объединились, давало Моррису повод ожидать большого успеха, хотя магазин и страдал сложной структурой лицензирования и очень ограниченным выбором «товара». Несколько раз, встречаясь с Розен, Моррис прямо сказал ей прекратить любые переговоры с Napster, с Феннингами и вообще перестать волноваться, потому что у нет есть нечто, что «всё это уберёт». Сейчас проект Pressplay — хороший «номер один» для всяких статей в стиле «Грандиозные технические провалы всех времён»[70].
Розен находилась в сложном положении. Будущее музыкальной индустрии она понимала лучше, чем любой гендиректор, за исключением, может быть, Миддельхоффа. Но, в конце концов, эти мужчины — её начальники, и, хотя на конферец-коллах она возражала и настаивала на договоре с Феннингами, на публике она обязана была играть роль эдакой киллерши из музыкального бизнеса.
Первым делом следовало добиться более строгого законодательства. Розен и её антипиратская команда периодически общались с Министерством юстиции, пытаясь убедить что-то сделать с самыми злостными нарушителями вроде mp3.com и Napster. Задача оказалась непростой. На Капитолийском холме музыкальную индустрию недолюбливали. Главы лейблов находились в конфронтации с Типпер Гор и Биллом Беннетом, причём на их счету — решающие победы, из-за которых конгрессмены и их жёны выглядели брюзгами без чувства юмора. Даже среди либералов Капитолийского холма отношение к лейблам было предвзятое.
У других секторов развлекательной индустрии влияния было куда больше. Конкретно, очень хорошо была представлена киноиндустрия, по большей части благодаря коллеге Розен в той отрасли, Джеку Валенти, многолетнему главе Американской ассоциации кинокомпаний. Валенти — вообще легенда Капитолийского холма как минимум потому, что он всегда склонялся перед требованиями культурной полиции и ввёл саморегулирующуюся систему рейтингов для фильмов. Эта система Валенти имела множество недостатков, иногда вообще в ней невозможно было разобраться, но зато киноиндустрия всегда сохраняла хорошие отношения с Капитолийским холмом, а для Голливуда ради такого стоило пожертвовать творческой неприкосновенностью.
Надо отдать должное рекорд-индустрии — это её заслуга на все времена — она на подобный компромисс не пошла. Рейтинговые системы оказывают явное влияние на культуру, потому что определяют, что делается, для кого и за сколько. Управляющие, вроде Морриса, просто сворачиваются в клубок от одной мысли, что какое-то там тайное собрание болванов без чувства юмора решает, с какого возраста дозволено слушать The Beatles или, если уж конкретнее, 2 Live Crew. Моррис сам лично всегда защищал право своих артистов на Первую поправку к Конституции (гарантирующей свободу слова, — прим. пер.), и зачастую платил за это высокую цену. Вероятно, сложно отделить свое мировоззрение от экономических стимулов, но это показывает, как минимум, искренность убеждений Морриса.
За свои принципы ему пришлось поплатиться. Конгрессу не удалось защитить среднестатистического подростка от морального разврата музыкальной индустрии, и теперь он не хотел защищать музыкальную индустрию от того же подростка, обменивающегося пиратскими файлами. Избранные должностные лица обычно прямо говорили о том, что ими движет. В бесконечных беседах с людьми Морриса они ясно давали понять, что избиратели, в основном, поддерживают файлообмен и противятся усилению законов об авторских правах. Гарантии защиты интеллектуальной совести могли кануть в небытие, подобно древним пуританским законам против содомии. То есть, на бумаге всё есть, но на практике не осуществляется. Харви Геллер, главный сторонник Universal, хотя и не лоббист, время от времени встречался с членами Конгресса и настаивал на том, что пользователи файлообменников должны отвечать по всей строгости. Ему постоянно повторяли, что это будет стоить голосов избирателей. «Политики стараются угодить избирателям, — скажет позднее Геллер, рассказывая об этих встречах. — А избирателей, ворующих музыку, гораздо больше, чем избирателей, её производящих».
Другие индустрии с подобными проблемами не сталкивались. На каждую видеокассету клеилось антипиратское предупреждение ФБР, ведь на кинобизнес работал Валенти. Книжная индустрия каждый год поднимала такую же бурю, как и сами артисты, но за это они предоставляли большие авансы за книги уходящим на пенсию политикам. Производители программного обеспечения получали выгоду от многочисленных антипиратских кампаний Минюста из-за того, что многие из них тайно сотрудничали с Управлением национальной безопасности.
Отказываясь сотрудничать, дерзкая музыкальная индустрия оказалась в одиночестве, и теперь государство её покинуло. Если она хочет усиливать защиту интеллектуальной собственности, то пусть сама и усиливает.
Так что Моррис и, далее, вся индустрия придумали план, что делать с mp3: засудить так, чтобы от него ничего не осталось. Появилась двусторонняя стратегия. Первый залп RIAA нанесла по Diamond Multimedia Systems. Используя свою профессиональную организацию как щит, мейджор-лейблы принялись сами по отдельности судиться с производителем этих девайсов. Они пытались добиться судебного запрета на продажу цифровых аудио-плееров Rio компании Diamond, а также всех остальных подобных устройств, чтобы таким образом задушить рынок mp3-плееров в младенчестве. Второй иск, А&М Records против компании Napster, подан восемнадцатью рекорд-компаниями, включая Universal[71].
Истцы обвиняли Napster в том, что пиринговой сетью нарушаются авторские права, и компания, таким образом, обязана возместить ущерб.
Эти два иска прошли несколько разных гражданских судов и апелляций. У Napster — шестьдесят миллионов пользователей, а плееры Rio компании Diamond имеют множество недо-статков и плохо продаются. Иски охладили индустрию опытно-конструкторских разработок. Ни одна компания не будет разрабатывать программу для пиринговых сетей, пока её можно будет сделать ответственной за нарушение авторских прав, и ни один производитель электроники не будет выпускать mp3-плеер, пока есть вероятность, что по решению суда его могут изъять из продажи.
Самое поразительное в этой «инвестиционной засухе» — это то, что она происходила как раз в то время, когда эпоха доткомов росла, как грибы. Мир рехнулся, обычные капиталистические законы привлечения капитала больше не работали. В январе 2000 года прежние боссы Морриса, Time Warner, объявили о совершенно сбивающей с толку сделке: они продают компанию —вообще всю свою компанию — компании America Online, занимающейся непрошеными рассылками компакт-дисков с дрянной информацией по почте. В обмен на пакет сильно перегретых акций AOL — тогда он оценивался в $164 млрд — Time Warner отдаёт всё: журналы, кабельные станции, музыкальные лейблы, короче, всё — интернет-компании-выскочке, имея доход в 200 раз больше, что даже такой непродвинутый технически человек как Моррис считал это полнейшим вздором.
Это стало самой идиотской сделкой в истории капитализма. Но для Бронфмана — это модель, образец, которому стоило следовать. Последние шесть лет он скупал, теперь решил, что пора продавать. В июне 2000 года он объявил о ликвидации группы Seagram, таким образом, поставив точку в 80-летней истории империи напитков семьи Бронфман. Имущество «бухла» и «газировки» разделят между Diageo и Coca-Cola. Universal продадут Vivendi, французскому медиа-конгломерату.
Vivendi и Seagram похожи, как братья-близнецы. Компанией Vivendi управлял яркий мегаломан по имени Жан-Мари Мессье. Он, как и Бронфман, соблазнённый близостью селебрити, превратил скучную французскую «водную» фирму в конгломерат технологических и развлекательных проектов. Теперь эти два похожих бизнес-гения, по идее, должны были бы наблюдать за Universal. На деле же Бронфмана назначили «Исполнительным вице-президентом» — должность настолько же важная, насколько звучная. А вот Моррис, в отличие от него, игрок нанятый, сохранил свое положение. Для него это поглощение в период бума доткомов явилось поводом пересмотреть контракт. Поторговаться с расточительным французом, рядом с которым даже Бронфман выглядел скрягой. Окончательный контракт — будем называть его Контракт — вступил в силу в 2001 году, и следующее десятилетие Моррис оставался самым высокооплачиваемым наёмным работником музыкальной сферы[72].
