Юрий Караш - ТАЙНЫ ЛУННОЙ ГОНКИ
Впрочем, не будем столь однозначны в оценке восприятия секретности людьми, вольно или невольно отмеченными ее грифом. Кто-то, может быть, действительно извлекал из нее пользу, покрывая ею собственную недобросовестность. Однако Черток вспоминал, что и Королев, и Глушко, люди весьма честолюбивые и имевшие уже академические звания, «очень болезненно» воспринимали славословия мировой прессы в адрес тех, кто, выполняя «партийное поручение», выступали в роли «родителей» спутника, а после — полета Гагарина[101]. Скорее отношение конструкторов к тайне, поглотившей их вместе с работой, которую они делали, можно назвать «смех сквозь слезы». Шофер Королева, очень переживавший, что его Главного никто не знает, однажды спросил у Сергея Павловича, когда его «откроют», когда люди о нем узнают? «Вот умру, и сразу все узнают!» — ответил Королев с какой-то веселой удалью. Он угадал точно: только смерть, которая никому не подчиняется, рассекретила его…»[102]
А вот как описывает Голованов один из своих разговоров с Королевым:
«Во время одной из встреч с Сергеем Павловичем я попросил его прочесть небольшое мое сочинение и высказать свое мнение. Он согласился.
– Куда вам привезти рукопись — спросил я, — в Подлипки[103] или домой? Мне домой удобнее, я живу рядом с вами…
– Да нет, домой не надо, — ответил Королев, помолчал и добавил, — тут такое дело было… Стреляли в меня…
– Как стреляли?! — я подскочил в кресле.
– В окно моего кабинета… Перед этим к дому подъехала машина, и какие-то люди хотели пройти в дом: говорили, что они со студии документальных фильмов. Охрана их не пустила. Записали номер машины. Оказалось, что такого номера не существует… КГБ разбирается… Так что домой не надо, начнут к вам приставать: кто да что…
Помню, я был поражен: надо же, в Королева стреляли!…
Уже после смерти Сергея Павловича я как-то рассказал об этой истории Нине Ивановне (жене Королева. — Ю. К.). Она рассмеялась:
– Ну, фантаст! Третий Стругацкий! Знаете, как было дело? Мальчишки из рогатки стреляли по окну спальни металлическим шариком, разбили только наружное стекло. Приезжали, действительно, из КГБ, исследовали этот шарик и установили, как и откуда им «стреляли», нашли еще несколько шариков около дома. Потом я позвала стекольщика, и на этом история «покушения» закончилась…
Ему хотелось, чтобы в него стреляли! Таинственные убийцы на таинственной машине, и стрельба, и баллистическая экспертиза КГБ — весь этот сплав былей, вымыслов и домыслов говорит о том, что какое-то, пусть во многом мальчишеское, удовлетворение из своей «великой бесфамильности» он все-таки получал. Или, точнее, стремился получить»[104].
Но вернемся к спутникам. Создание ИСЗ в Америке, в отличие от СССР, было намеренно отделено от программы МБР[105], в основном по двум причинам. Первая — уже упомянутая озабоченность Эйзенхауэра по поводу возможной помехи, которую мог представить спутник сотворению американской «ракетно-ядерной дубинки». Вторая — маскировочная. Департамент обороны США[106] так же, как и его коллега — Министерство обороны СССР, не был чужд пусканию возможных охотников за секретами по ложному следу.
В середине 1950-х годов Пентагон стал разрабатывать программу WS-117L, которая предусматривала создание ряда спутников, способных как заниматься разведкой, так и предупреждать о возможном ракетном нападении. Стремясь интегрировать запуск своего ИСЗ в комплекс мероприятий, осуществляемых в рамках Международного геофизического года, США пытались максимально привлечь внимание мировой общественности, а вместе с тем и иностранных разведок, к своему открытому научному проекту. Это повышало шансы WS-117L остаться в тени[107].
Итак, в тот период времени американское правительство пробовало одновременно решить две довольно противоречивые задачи: с одной стороны, придать космической программе США определенную открытость, а с другой — оградить ее от посторонних глаз. Создание НАСА способствовало в известной степени решению этой дилеммы. Однако попытка связать воедино «коня и трепетную лань» стоила Соединенным Штатам, по мнению некоторых членов кабинета Эйзенхауэра, пальмы первенства в запуске первого в мире ИСЗ. Вот что говорилось в «Меморандуме о встрече с президентом 8 октября 1957 года» (через четыре дня после запуска спутника. — Ю. К.), подготовленном бригадным генералом США Гудпастером:
«Президент [Эйзенхауэр] задал вопрос секретарю Куарелсу[108] о представленном ему докладе, согласно которому «Редстоун» могла бы вывести на орбиту искусственный спутник много месяцев назад. Секретарь Куарелс подтвердил, что «Редстоун» без сомнения мог бы запустить спутник на орбиту год назад или более. Однако консультативный комитет по науке придерживался мнения, что создание искусственного спутника Земли должно проходить отдельно от разработок в военной сфере. Одна из причин этого состояла в том, чтобы подчеркнуть мирный характер данной программы, а другая заключалась в стремлении избежать использования технологий, применяемых в боевых ракетах, к которым могли бы получить доступ зарубежные ученые»[109].
Зачем Соединенным Штатам нужно было сотрудничество с СССР?
Вопрос не праздный. Разве американцы в меньшей степени, чем русские, были озабочены возможностью «перетекания» своих современных технологий двойного использования в руки тех, кто мог обратить их против Соединенных Штатов? Отнюдь. Но был при этом и еще ряд факторов, обусловливавших во второй половине 1950-х годов интерес США и лично президента Эйзенхауэра к объединению в космосе усилий с Советским Союзом. Что же это были за факторы?
Для простоты и четкости восприятия поместим их в два хронологических периода. Первый — с середины 1950-х годов и до конца 1956 г. Тогда Белый дом был, как отмечалось выше, озабочен созданием на международном уровне юридической основы для запуска и эксплуатации спутников-шпионов.
Начало второго периода совпало с началом 1957 г. К этому времени у Соединенных Штатов выдвинулись на передний план три новые причины, по которым взаимодействие с русскими в космосе представлялось американским политикам весьма неплохой перспективой.
Первая — растущая в Вашингтоне тревога относительно ускорявшейся гонки с Москвой в области создания МБР. В США всерьез опасались того, что соревнование с СССР в сфере постройки и запуска спутников не только еще более обострит эту гонку, но и неизбежно приведет к размещению в космосе оружия. Лихие заявления Хрущева о том, что советские ракеты «собьют муху в небе», не пошатнули веры Эйзенхауэра в превосходство американской бомбардировочной мощи над советской, а МБР в глазах президента явно блекли в тени разного рода летающих «крепостей»[110].
Следовательно, в интересах Белого дома было эту гонку если не прекратить, то замедлить, при сохранении военно-стратегического status quo с Кремлем[111].
Попытаться решить подобную задачу можно было двумя способами: с одной стороны, стремиться заключить соглашение об использовании космического пространства исключительно в мирных целях, а с другой — продвигать идею международного сотрудничества в области мирного освоения космоса[112].
Не все на Капитолийском холме[113] разделяли энтузиазм по поводу обмена с другими странами, в частности с Советским Союзом, данными, полученными с помощью спутников[114].
Однако 17 ноября 1958 г. сенатор Линдон Джонсон, будущий вице-президент, а после трагической смерти президента Джона Кеннеди — президент США, обращается к Организации Объединенных Наций (ООН) с призывом принять резолюцию, учреждающую Специальный (Ad Нос) комитет по использованию космического пространства в мирных целях. Обратим внимание — он говорит от имени всего американского политического истеблишмента. Вот что он, в частности, сказал: «Наше правительство, наши партии и наши люди едины в своем стремлении использовать космос лишь с мирными целями на благо всего человечества. Между исполнительной и законодательной властью государства также нет противоречий по этому вопросу…
Мы знакомы с плодами сотрудничества. Мы знакомы с потерями, которые бывают, когда сотрудничество не удается. Если мы не сможем использовать полученные уроки или же не будем спешить с их использованием, то можем с уверенностью сказать — проникновение в космос будет означать только придание войне нового качества. Но если мы сможем организовать полноценное сотрудничество, то уже самим фактом сотрудничества сможем сделать самый весомый вклад, когда-либо сделанный в укрепление мира. Вряд ли люди, которые работали бок о бок, чтобы достичь звезд, когда-нибудь ввергнут друг друга в пучину войны и разрухи»[115].
