Георгий Бабат - Магнетрон
Одновременный обзор и сопоставление сразу многих данных, относящихся к исследуемой проблеме, — метод, выросший из детского подражания Менделееву, — неизменно помогал Веснину собраться с мыслями, сосредоточиться в любой обстановке. Под звуки аккордеона и пение товарищей он разбирал свои диски и подковки, подковки и диски — схемы, набросанные в поезде карандашом на листках блокнота.
«Да, Рубель прав, — думал он. — Очень трудно не то что решить, но даже сформулировать суть задачи».
По мере того как он перекладывал с места на место свои листки, тасовал их и вновь раскладывал, ему казалось, что он все яснее представляет себе, в каком направлении следует вести опыты.
«Размеры любого современного электронного генератора во много раз меньше, чем длина создаваемой этим генератором электромагнитной волны… В этих генераторах размеры пространства, где взаимодействуют электроны и поле, малы по сравнению с длиной волны…»
Он подчеркнул синим карандашом только что написанную фразу и подпер подбородок кулаками.
«Но что из этого следует?»
Внезапно наступившая тишина в соседней комнате отвлекла его от мыслей о генераторе.
— Что у вас там? Дурак родился или тихий ангел пролетел? — крикнул Веснин, отворив дверь.
— Да ты, вроде, работаешь — отозвался Рогов.
— Когда вы кричите, я ничего не слышу. Это до сознания нё доходит. А когда вы шепчетесь, я поневоле прислушиваюсь. Шепот отвлекает меня.
Веснин не шутил. В читальне он обычно долго не мог сосредоточиться именно из-за этой так усердно охраняемой персоналом и строго соблюдаемой читателями тишины.
— Ты устал с дороги. Тебе надо выспаться. Утро вечера мудренее, — сказал Рогов.
А Рома Дульцин начал наигрывать: «Спи, моя радость, усни, усни-и, усни-и-и-и…»
— Завтра выходной, — вспомнил Веснин.
Он собрал со стола свои листки, сунул их в ящик и тут только увидел, что в ящике лежит письмо из Киева. У них с Роговым было условие: письма, если получателя нет дома, складывать в средний ящик принадлежащего адресату стола.
Большой каштан под окнами нашего дома зачах, — сообщала мать. — Дерево прижгли случайно, когда асфальтировали Владимирскую улицу…
«А я не написал им. Не написал, что был в Севастополе».
Он сложил письмо, положил его обратно в ящик и лег.
Владимирская улица, вся усаженная старыми каштанами, родной дом — как далеко ушло все это, как редко думалось о близких, оставшихся в Киеве…
Володе было лет пять или шесть, и он не мог еще обхватить толстый ствол каштана, когда отец сделал зарубку на этом дереве, отметив рост мальчика. С каждым годом каштан поднимался все выше и ветви его раскидывались все шире. Но мальчик рос быстрее. Когда Володе Веснину минуло тринадцать лет, зарубка едва доходила ему до пояса.
Володя любил весной сидеть на подоконнике раскрытого окна и смотреть вниз, на круглые темно-зеленые кроны деревьев. Сверху они казались насквозь пронзенными остриями белых соцветий. А если смотреть на каштаны с тротуара, снизу вверх, то казалось, будто на ветвях стоят пирамидальные свечи, горящие белым огнем. Позже весенние дожди смоют лепестки цветов. Они будут лежать на асфальте хлопьями, как снег. Вместо цветов на деревьях останутся гроздья зеленых шариков. Летом Володя собирал их в большую коробку. В эти шарики легко входили спички. Из спичек и незрелых каштанов мальчики с Владимирской улицы строили сквозные башни, мосты, корабли.
Веснины жили неподалеку от Софиевской площади. На углу площади, против собора, стоял двухэтажный дом. На его двери висел маленький кусок картона с надписью: Центральная метеорологическая станция.
Каждое утро из домика выходил кудрявый молодой человек в очках и, напевая или насвистывая «С неба полуденного жара не подступись, конная Буденного рассыпалась в степи», укреплял на фанерном щитке очередную сводку погоды по всему Советскому Союзу.
Володе Веснину и его закадычному другу детства Тольке Сидоренко доставляло удовольствие изучать синоптическую карту, которая менялась ежедневно. Толя читал вслух, какова температура в Архангельске, Красноярске, Ленинграде… А Володя водил пальцем по карте, на которую были нанесены извилистые голубые линии, усаженные кружочками и перистыми стрелками.
Старый каштан, упомянутый в письме матери, потянул за собой вереницу образов и впечатлений, казалось, давно забытых.
Вот два мальчика стоят у двери метеостанции перед очередной метеосводкой. На балкон двухэтажного домика выходит молодой метеоролог. Его рыжие кудри горят в лучах утреннего солнца, ослепительно сверкают стекла очков, сияют застежки подтяжек, надетых поверх яркой клетчатой рубахи. Он подмигивает мальчикам, как старым приятелям, и, оттянув большими пальцами обеих рук подтяжки, сразу отпускает их — резина щелкает подобно выстрелу из винтовки. Молодой человек хохочет; вместе с ним смеются и мальчики, стоящие внизу. Молодой человек запевает:
Никто пути пройденного
У нас не отберет…
Мальчики подхватывают:
Мы конная Буденного —
Дивизия, вперед!
И убегают на Думскую площадь. Как раз в тот день там вывесили новую цирковую афишу — на большом листе фанеры была нарисована решетчатая ажурная башня, труба вроде граммофонной, и поверх размытые круги:
НОВЫЙ АТТРАКЦИОН!
ПЕРВЫЙ РАЗ В КИЕВЕ!
ГРОМКОГОВОРЯЩИЙ
РАДИОПРИЕМ МОСКВЫ!
Мало кому известное в то время слово «радио» было Володе и Толе знакомо. На сводках погоды, которые вывешивал рыжекудрый метеоролог, значилось: «Приняты по радио».
Родной дядя Тольки Сидоренко, желтоусый инвалид, служил в войну 1914–1918 годов унтер-офицером в искровой роте. Так назывались в то время соединения радиосвязи. Володя и Толя были самыми внимательными слушателями старого вояки, когда тот рассказывал про подвиги и работу своей роты.
«Основное, братцы, — это резонанс. Да, скажу я вам, резонанс нужен. Для искровых разрядников выдавали чистый медицинский спирт, какого уж мне по гроб не нюхать. А с нашим ротным, дай боже ему царствие небесное, что сделаешь? „Промывать разрядники, говорит, я буду сам“. Дело ясное, братцы, какой уж тут резонанс может быть!»
ГРОМКОГОВОРЯЩИЙ РАДИОПРИЕМ МОСКВЫ — загораются перед мысленным взором Веснина синие буквы.
«Вот где начало, вот откуда эго пошло!» — повторяет про себя молодой инженер.
Решетчатая башня на голубом плакате была самым ранним, самым ярким впечатлением, связанным с электромагнитными колебаниями и волнами. Много позже Веснин узнал, что эта решетчатая башня — символ советской радиотехники — была воздвигнута в Москве, на Шаболовке, по указанию Ленина, что строил ее знаменитый инженер Шухов. Башня Шухова поддерживала антенну московского радиотелефонного передатчика, в то время самого мощного в мире.
Громкоговорящий радиоприем Москвы
В цирке пахло лошадьми, зверинцем, острыми духами, пудрой. Слепящие дуговые фонари горели над ареной. Все женщины на арене были красивы, молоды, веселы. Все мужчины были силачи и герои.
В первом отделении показывали полет воздушных гимнастов братьев Донато. Оркестр заиграл выходной марш, и по веревочным лесенкам под самый купол поднялись молодые люди в розовых трико с буфами.
Потом на арену выбежали восемь гладких лошадок с большими плоскими седлами. На них танцевали девушки в коротеньких юбочках. Толстый распорядитель в черном фраке щелкал хлыстом и говорил: «Але! Але-оп!»
Лошадки становились на колени, кланялись и одна за другой убегали.
Вышел служитель в красной с золотым галуном форме и вынес на середину арены шест с надписью Антракт. Свет притушили. Служители поставили рядом с шестом канцелярские столы. На столах были коричневые ящики и одна большая труба вроде граммофонной, но изогнутая.
Зрители вышли в фойе, но Володя и Толя остались, чтобы не пропустить ни одной детали подготовки к новому аттракциону. Зазвенел звонок. Шест с «Антрактом» унесли, и на арену вышли двое мужчин. В одном из них, высоком, кудрявом, мальчики узнали своего знакомца с метеостанции. Теперь он был в сером пиджаке.
Странно выглядели на посыпанной опилками цирковой арене простые канцелярские столы и люди в обыкновенных пиджаках.
Дали полный свет, и зрители вернулись на места. Напудренный и завитой распорядитель с хлыстом в руке подошел к барьеру.
— Уважаемая публика, — сказал он голосом, наполнившим все уголки цирка, — вам будет представлена беспроволочная передача концерта через Московскую центральную радиостанцию.
Все захлопали. Распорядитель отбросил хлыст.
