Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
Месяца через три после первого своего посещения помещика Фирсанов получил телеграмму от лакея с извещением о подслушанном им решении супругов продать имение. Иван Григорьевич немедленно явился и, воспользовавшись почвой, приготовленной его невольной союзницей — женой помещика, сумел купить все имение за 60 тысяч рублей со всем движимым имуществом.
От продавшего имение помещика Фирсанов узнал, что сын его занимает высокий пост в Министерстве путей сообщения, и Фирсанов даже имел с ним некогда некоторые официальные отношения. Сделал распоряжение запаковать все портреты, находящиеся в доме, и отправить в С.-Петербург сыну помещика, причем написал письмо с извещением о покупке имения у его отца, с просьбой принять от него в подарок все портреты, оказавшиеся в доме, предполагая, что они ему должны быть дороги по воспоминаниям. Сын помещика, понятно, был рад такому подарку: они представляли кроме фамильных воспоминаний большую ценность, многие из них были написаны известными художниками Брюлловым и Тропининым. Счел необходимостью лично приехать к Ивану Григорьевичу и поблагодарить. После чего у них завязались хорошие отношения, способствующие к дальнейшему преуспеянию в железнодорожных поставках Фирсанова.
На состоявшихся торгах в какой-то из западных губерний на поставку лесных материалов для государственных учреждений вышел победителем И. Г. Фирсанов. Председатель, от которого зависело утверждение торгов, нашел, что договор не соответствует интересам казны, он воздержался утверждением.
Председатель был молодой, с университетским образованием, считался честным и идейным человеком, и его нельзя было подкупить взяткой, а потому Фирсанов старался узнать о его других слабостях, и ему сказали, что председатель — любитель поиграть в карты, хотя играет хорошо, но у него нет выдержки и он очень горяч. В этом городе у Фирсанова был знакомый — разорившийся помещик, тоже любитель играть в карты, про него рассказывали, что он подплутовывает, но человек с большой выдержкой. Фирсанов и наметил его своим орудием и дал ему заимообразно 1000 рублей, с тем чтобы он поиграл с председателем, но с уговором, что если он выиграет, то должен идти до определенной цифры, а потом игру кончить.
Игра происходила в городском клубе, и, когда Иван Григорьевич увидал, что помещик обыгрывает председателя, он покинул клуб, отправившись на квартиру председателя.
Отворившему дверь лакею Фирсанов предложил сто рублей, с тем чтобы он разрешил ему войти в спальню хозяина и оставить его там одного на одну минуту, объяснив, что желает председателю сделать сюрприз. Для лакея соблазн был большой, и он про себя думал: чем можно рисковать? В спальне ценных вещей нет, да и наружность и костюм господина указывают, что он солидный, — решил впустить Фирсанова.
Иван Григорьевич, очутившись в спальне, быстро положил под одеяло уже приготовленной для спанья постели пакет с деньгами, а на тумбочку свою визитную карточку с загнутым углом. Лакей вошел в спальню после ухода Фирсанова, осмотрел комнату, ничего подозрительного не нашел, заметил только визитную карточку на тумбе, успокоился, удивляясь фантазии посетителя, могшего поручить ему положить карточку и не давая ему сто рублей.
Вернувшийся домой председатель, взволнованный проигрышем, долго ходил по кабинету, обдумывая создавшееся положение: проигрыш он должен внести завтра, но как и где он достанет деньги? Придется обратиться к евреям-факторам, но они за эту услугу потребуют для себя разных льгот, против чего он все время боролся и этим гордился. Ложась спать, он почувствовал в кровати пакет, взял его и увидал, что в нем лежит сумма, равная почти его проигрышу. «От кого это могло бы быть?» — посмотрел на тумбочку, увидал карточку Фирсанова. В эту ночь, нужно думать, председателю спать не пришлось от борьбы двух противоположных чувств, но совесть спасовала. Акт торгов в пользу Фирсанова был подписан.
Деньги текли Фирсанову большим потоком от лесных операций, он начал заниматься скупкой домов на лучших улицах Москвы и дисконтом. Ростовщиком он был злым, попавшие к нему должники и не могущие уплатить ему своевременно по своим обязательствам были достойны сожаления.
Мой хороший знакомый Михаил Николаевич Лавров, соблазненный жалованьем в 6 тысяч рублей, поступил к нему главным доверенным по всем делам; до этого он был инспектором в Московском университете.
Лавров рассказывал: Фирсанову измывательство над неаккуратными должниками доставляло большое удовольствие, и он чрезвычайно наслаждался унижением и подавленностью духа просящего. Измучив окончательно, он обыкновенно соглашался исполнить просьбу, но у некоторых он требовал исполнения какого-либо хлопотливого поручения, понятно, не платя за этот труд.
Лавров мог прослужить у него недолгое время, и в это время он был свидетелем тяжелых сцен, разбив ими свои нервы, и после одной сцены, когда рыдающий должник, стоя на коленях, с льющимися из глаз слезами, целовал сапоги Фирсанова, умоляя отсрочить платеж и не разорять его и пожалеть его малолетних детей, Лавров не выдержал, подошел к Фирсанову, швырнул ключи от несгораемого шкафа на стол и сказал: «Больше служить у вас не могу — вы не человек!» Бывший при этой сцене служащий потом передавал Лаврову: Фирсанов не понял причины возмущения Лаврова, был только очень удивлен и сказал: «Чем я его обидел? Жалованье платил аккуратно, и немаленькое».
Корзинкин, владелец крупного владения в Охотном ряду, расположенного напротив гостиницы «Националь» 67, пожелал застроить его многоэтажным домом. К этому его владению примыкал маленький домик с площадью земли не более 40–50 кв. сажень, в нем помещалась одна лавка. Оставить этот дом в таком виде значило портить вид дома Корзинкина, а потому он решился съездить к владельцу этого домика Фирсанову и предложить ему продать его; Корзинкин знал, что Фирсанов за него заплатил около 10 тысяч рублей, но, зная его скупость, он задумал заинтересовать Фирсанова высокой ценой и предложил 100 тысяч рублей, предполагая, что Фирсанов с охотой согласится.
Но Фирсанов на Корзинкина обиделся и ему ответил: «И не стыдно вам так дешево давать, ведь мы с вами вместе служили и работали, а вы меня хотите обидеть!..» Служили они в каком-то общественном учреждении в силу обязанности, налагаемой на каждого купца, платящего гильдию.
Часто потом Фирсанов при разговоре с кем-нибудь об этом случае говорил: «Вот и верь людям! Кажется, Корзинкин хороший человек, а как только дело коснулось его кармана, то не постеснялся за мой дом дать такую дешевую цену, а ведь вместе с ним служили и работали!»
Наследница после его смерти продала этот дом, как говорили, за цену меньшую, чем давал Корзинкин.
Иван Григорьевич был большой знаток лесов, он ни разу не ошибся в покупке, определяя почти без ошибки возраст, качество и на какую надобность мог бы идти лес с наибольшей коммерческой пользой.
В разрабатываемых лесах ставил опытного приказчика с маленьким жалованьем, глядя на их небезгрешные доходы весьма легко, если они не были в ущерб интересам хозяина.
Одному из соседних помещиков вздумалось рассказать Фирсанову о проделках его приказчика. Иван Григорьевич спокойно выслушал и ответил: «Странно, если бы он этого не делал, получая у меня жалованья пятьдесят рублей, имея большую семью, как же бы он мог иначе прожить? Я им доволен: он дает мне хорошую пользу».
В домашнем обиходе был скромен и скуп, распекая домашних за каждый небрежный расход; так, одному из его родственников пришлось прийти, когда он распекал свою супругу за покупку почтовой марки в лавочке, с переплатой одной копейки против почтамта.
Ремонт домов производил с чрезвычайной экономией, употребляя лесной материал, оставшийся у него на складе, гнилой, изъеденный червями, то есть такой материал, какой не брал ни один из покупателей, даже невзыскательный. М. Н. Лавров говорил: «Я боюсь по его домам ходить, всегда ожидая какую-нибудь катастрофу».
Женился Фирсанов по любви, выкрав из какого-то института пансионерку4 . У них была лишь одна дочь — красавица Вера Ивановна, хорошо известная потом многим москвичам.
Отец выдал ее замуж за Воронина, служившего в Московском Учетном банке, где Фирсанов хранил свои деньги. Предполагают, что она вышла замуж, чтобы только скорее вырваться из-под тяжелого гнета папаши, не любя мужа.
Смерть Ивана Григорьевича была чрезвычайно тяжелая, он сильно страдал.
Всю жизнь нарушал законы духовного мира, все сосредоточивая в плоскости материальных выгод, и это сказалось при его кончине. Ключ от несгораемого шкафа, сохранявшийся в течение болезни под подушкой, и был объектом его последних дум и желаний. Было видно, как сильно его заботила мысль о последствии громадных сбережений — результата трудов всей его жизни. Он перед началом агонии вскакивал, оглядывал безумными стеклянными глазами всех присутствующих и с болью и страхом на измученном лице схватывал ключ, стараясь запихнуть его в нос.
